По осколкам нашей любви
Шрифт:
Я уставилась на фото, где я — молодая, уверенная, романтичная шестнадцатилетняя девушка — улыбаюсь на камеру, делая селфи с другом, Марко — парнем, в которого была безумно влюблена. И я недоумевала уже в который раз, куда же эта версия меня делась?
Было забавно… Мне порой казалось, что я позабыла о снимке из-за Марко, и думала, что не вспомню о фотографии, пока не встречу его вновь.
Несколько лет назад…
Я не могла объяснить осознание того, что что-то не так,
Причиной встреч не всегда были занятия. Иногда он писал мне, чтобы встретиться у магазина или ресторана, только чтобы провести несколько часов, блуждая с ним по улицам Эдинбурга, хотя и разговаривала, в основном, я, пока он внимательно слушал. Тот спонтанный поцелуй мы никогда не обсуждали.
После него мы с Марко не виделись целый месяц. Но поцелуй, и то, что он отверг меня, дало мне некую свободу. Конечно, было адски больно, и я чувствовала себя униженной, но через некоторое время поняла, что жизнь на этом не заканчивалась. Я сделала этот смелый поступок для себя, и все прошло хорошо. Это изменило мой взгляд на жизнь — я начала высказывать свою точку зрения на уроках, стала защищать себя и друзей, когда нас обзывали, послала рассказ на конкурс сочинений, на тот самый, в котором мой учитель английского просил меня поучаствовать, и присоединилась к дискуссионному клубу.
Именно поэтому Марко опять начал со мной разговаривать. Конечно же, я опоздала на автобус из-за первой встречи клуба, и когда я вышла, он уже ждал меня. Марко не сказал мне ни слова о поцелуе. Он просто притворялся, будто его никогда не было.
Поскольку я стала видеться с ним вновь, мне пришлось спрятать разочарование глубоко в себе.
Обычно я была полна восхищения, спеша к нему. Но сегодня я ощущала нехорошее предчувствие, когда шла в ранних сумерках к Дуглас Гарденс.
Небольшие сады, которые простирались вдоль реки Уотер оф Лейт, были безлюдны. Лишь крупная фигура парня сидела на скамейке.
— Марко? — спросила я тихо.
Он кивнул мне ответ. Подойдя ближе, я разглядела его получше, заметив кровоподтек под левым глазом. Я резко вдохнула и поспешила сесть рядом. Не понимая, что делать, я протянула руку и кончиками пальцев провела под проступающим синяком.
— Что случилось?
Он выглядел потерянным, отчего в груди появилась ноющая боль.
— Некоторые люди боятся меня. Из-за роста, телосложения, слухов, репутации. — Его губы изогнулись в презрении. — А некоторые видят во мне проблему. Я для них проблема.
Придя в бешенство, я положила руку ему на плечо.
— Что сказал дядя, когда увидел это?
— Ханна, кто, по-твоему, поставил мне фингал? — фыркнул Марко.
Я даже не знала,
— Он… а он делал это раньше?
Марко покачал головой.
— И, вероятно, больше никогда не сделает. Тетя Гэбби пришла в бешенство. Она сказала, что уйдет от него, если тот еще раз меня тронет.
Я сжала его плечо.
— Мне нравится тетя Гэбби.
Он улыбнулся от этого.
— Ага, она — классная.
— Ты говорил бабушке с дедушкой о том, что он сделал?
— Ханна… — Марко грустно улыбнулся. — Нонно довольно сильно ненавидит меня. Плевать он хотел. В Чикаго я приносил лишь проблемы; зависал с парнями, которые попадали в действительно неприятные ситуации. Вот почему они отослали меня.
Заинтригованная, я наклонилась вперед.
— Как ты думаешь, почему дедушка не любит тебя?
Отец мамы умер еще до того, как я родилась, но дедушка со стороны отца все еще был жив и всегда осыпал меня любовью, когда приезжал несколько раз в год. Я не могла понять, почему бабушка с дедушкой ненавидят своего же внука.
— Наполовину я — афроамериканец. Мой дед, итальянец, не может вынести мысль о том, что его чудесная дочь спала с черным парнем.
От шока я раскрыла рот.
— Он — расист?
Марко лишь пожал плечами.
— Отец мог быть хоть японцем, евреем или мексиканцем — Нонно бы ничего не устроило. Тут играл тот факт, что отец не был итальянцем, и родители также не были женаты, когда мама забеременела. Нонно старомоден и полностью традиционалист.
Это можно называть, как угодно, но плохому обращению с ребенком нет оправдания, особенно когда оно обосновано обычной генетикой. Я была в ярости за Марко.
— Он ужасно вел себя с тобой?
Марко вновь пожал плечами, но в этот раз он посмотрел мне в глаза и сказал:
— Мама ужасно не хотела видеть отца, поэтому бабушка с дедом не подпускали его ко мне. Он сдался, просто ушел, когда мне был почти год. Мама осталась с нами подольше на несколько лет, но ей было тяжко нести эту ношу. Она родила меня в семнадцать и не могла смириться с тем фактом, что ее отец, которого она когда-то боготворила, не мог выносить ее присутствия и большого разочарования, которое она из себя для него представляла. Она тоже ушла, оставив меня с ними.
Желудок вдруг отяжелел.
— Настолько все плохо?
Он взглянул мне прямо в глаза, и я поняла по выражению, что он не расскажет мне. Но умалчивая об этом, он лишь заставлял мое воображение работать сверхурочно, заставляя чувствовать ничего, кроме ярости к его деду и нужды защитить Марко.
— Нонна — замечательная. Она пыталась спасти то, что еще оставалось… И большая часть семьи по итальянской линии — очень хорошая. К сожалению, у меня не получилось жить у них.
— Значит, ты попал в неприятности, и тебя отправили сюда к дяде?