По поводу одной машины
Шрифт:
— А что, если составить петицию? Подпишут старейшие рабочие цеха… Что Гуджа украла проволоку, отрицать нельзя. И все-таки…
— «Украла» это пусть они говорят. А мы скажем…
— …должны же они учесть, что Гуджа это сделала не подумавши и за двадцать восемь лет безупречной работы на заводе…
— Не кажется ли вам, что пора кончать со всеми этими тупостями…
— Если ты такая умная, придумай что-нибудь другое!
— Эх, звездочка моя, не ума нам не хватает, а смелости.
— Чего мы добились намедни, когда пришла в цех эта новенькая?
— А при чем здесь новенькая? Не о ней
Понедельник вообще день тяжелый. А уж этот, 14 ноября, по словам Маньялоса, хуже не придумаешь. С него началась еще одна скверная неделя, еще одна зима — сырая, промозглая, с холодными ветрами. А Кишка с того дня просто осатанел. Когда Гавацци поднялась с места и отошла от машины, злополучный день близился к концу, начинался сумрачный вечер. Берти вышел из своего закутка: было время контроля выработки.
Гавацци кинулась ему наперерез:
— Мне надо с тобой поговорить.
— Я слушаю.
— Не здесь.
Берти оборачивается, смотрит на стеклянный куб Рибакки. Только что шеф был там, но сейчас его нет. Берти следует за Гавацци на некотором расстоянии. И только когда она сворачивает к мужской раздевалке, догоняет ее — тщедушный, весь как на шарнирах.
— Нет, туда не ходи!
— Хочешь, чтобы я завела тебя в женскую?
В раздевалке пусто. Уже нет смысла курить тайком: скоро конец работы и можно будет покурить на свободе. Уборными же все попользовались больше, чем надо. Сейчас рабочие на своих местах: кто старается побольше выработать, пока мастер не сделал отметку в листке, кто наводит порядок на рабочем месте, кто клянет за медлительность стрелки электрических часов, кто перебрасывается старыми как мир шуточками. Но как только зазвенит звонок, в ту же секунду…
Берти нервничает, будто они с Гавацци пришли грабить квартиру.
— Я не могу. Мне надо делать обход.
Гавацци озирается:
— Черт бы вас побрал! Сразу видно, что женщин здесь не бывает. Ну и помойку развели! А вонь какая… Неужели мамаши не научили вас хотя бы воду за собой спускать?
Внезапно она делает крутой поворот и идет в атаку:
— Как же насчет девчонки с «Авангарда»?
— Я думал, ты про Гуджу…
Но так уж Гавацци устроена: она может сосредоточиться только на чем-то одном. На том, что в данный момент тревожит ее ум и сердце. Когда ей сказали о совещании в уборной, она сразила своих товарок отповедью:
— Гуджа? Сделала глупость, пусть сама расхлебывает…
К Берти у нее другой разговор:
— Я видела, что она работает.
— Для «Авангарда» это как раз то, что нужно, ей-богу.
— Ты, наверно, хотел сказать: совершенно не то, что нужно.
— Не понимаю…
— Берти, раскинь мозгами. Если девчонка справится, то через полгода-год со старыми работницами придется распрощаться. На место каждого «Гумбольдта» поставят по «Авангарду», а к каждому «Авангарду» посадят по девчонке, готовой расстаться с одной рукой. Если какая и заупрямится, то опыт показал: за воротами всегда найдется горемыка, которая согласится.
— А при чем тут я? Мое дело — научить ее работать. Вот и все. Я пошел.
От голубизны в глазах Берти ничего не осталось. Взгляд стал тусклым. Это еще больше выводит Гавацци из себя:
— Дура я, дура! Нашла с кем разговаривать! Думала, ума палата… Скажи, с какого дня она зачислена?
Берти точен:
— Смотря по тому, как считать: если с момента, когда отдел кадров…
— Я подсчитала: с сегодняшним — четыре дня. Включая завтрашний день, пять. Завтра чеши к Кишке…
— Пожалуйста, не называй его Кишкой. Хотя бы при мне…
— …наговори ему чего-нибудь. Скажи, что она еще несмышленая, что она — растяпа, что ничего не соображает. Пусть решает сам. Будь покоен, он на себя ответственность брать не захочет. Видал, как увиливает? За версту «Авангард» обходит, будто минное поле.
— Он всегда так.
— Вот-вот, лишь бы выйти сухим из воды.
— Как я ему скажу, что девчонка не подходит, если это неправда.
— Черт бы тебя побрал! Удивляюсь, почему ты не запрешься на кухне и не откроешь газ сегодня же ночью.
Берти весь съежился в ожидании дальнейших ударов судьбы.
— Единственное, что мне осталось, это честность.
Гавацци топнула ногой:
— Ах, честность? Порядочность? Чувство долга? — Она хватает его за плечи, поворачивает к себе лицом, держит под обстрелом своих серых глаз, утонувших в мясистых складках щек. — Добродетели, которые они нам прививают в своих школах, да? Которые пропечатаны в их книгах, в их катехизисе? Хочешь заручиться местечком на небесах, ублажай власть имущих на земле?!
— Не кричи. Услышат.
— Ну и что, если услышат? Как по-твоему, что они подумают?
— Что я поступаю нехорошо. Начальнику не пристало…
— А мне пристало?! Обо мне ты не подумал? Торчу здесь с тобой на этой помойке и рассуждаю… о честности!
— Сейчас звонок…
Берти из тех, кто на часы смотрит только для самопроверки — время у него в голове. Одно плечо он высвободил, а другое никак: вцепилась — не выпускает.
— Короче говоря…
Звонок. Но разве она отпустит? Ни за что. Проходят доли секунды, и в раздевалку врываются Брамбиллинчик, Сакки с «Гумбольдта», неразлучные Меньялос и Тревильо, Брамбиллоне, Сальваторе Куомо, Джеппа и Порро; за ними хлынули остальные. Едва войдя, они начинают расстегивать и срывать с себя спецовки с такой неистовой поспешностью, будто они огнем горят. Заметив Гавацци, застывают на месте. Но всем некогда: один опаздывает на поезд, у другого свидание с девушкой, у третьего собрание партийной ячейки. Одни, встав боком, чтобы не демонстрировать ни зад, ни перед, продолжают раздеваться. Другие стоят в замешательстве, с нетерпением ожидая, когда же она уйдет. Чего ей здесь надо в такое время? Любопытные подходят поближе.
Гавацци вцепилась в Берти мертвой хваткой. Она не смущается, ждет, чтобы вокруг собралось побольше народа.
— Короче говоря, сегодня ночью ты, вместо того чтобы спать, поразмысли, что значит для трудящегося человека быть честным, что такое нравственно и безнравственно.
Джеппа: — Если ты про Гуджу…
Гавацци (выпустив Берти и пробираясь сквозь толпу): — Да уж, конечно, не про такую любопытную сороку, как ты!
Тревильо: — Бедная Гуджа. Проработать двадцать восемь лет на одного хозяина, и вот тебе…