По рукам и ногам
Шрифт:
– Факты говорят обратное, – спокойно парировал Генрих, – у тебя ведь была причина. Если бы господин умер, ты бы стала свободна, наследников ведь у него нет.
– Я бы все равно не пошла на убийство… Да и откуда мне знать про наследников-то?
– На словах все ангелы, – не без правды подметил начальник охраны.
Меня пока еще не били, не оскорбляли и ничего в таком ключе не делали, но я кожей чувствовала, как звенел между нами воздух, если все так будет продолжаться и дальше, то есть серьезные
– Меня саму только недавно травили, тоже, скажете, я сама?
– Естественно, – Блейк даже прыснул, мол, оправдание-то, какое жалкое. – Для отвода глаз чего только не сделаешь. Вон, сидишь жива-здорова, а Николь по твоей милости…
– Николь я не трогала… – вышло неожиданно совсем уж хрипло и приглушенно.
– Хорошо, но господин вызвал меня именно в тот момент, когда в комнате была ты. Находишь это совпадением? Ну а то, что на вас с Николь яд подействовал сразу же, а на господина только спустя пару часов?
– Ну и где здесь связь?! – я снова безжизненно уронила голову на стол, снова почувствовала болезненный тычок в спину, но головы не подняла.
– Все. Мне это надоело, – Генрих стукнул кулаком по столу.
– Лучше бы ты во всем сразу созналась, – сокрушенно вздохнул Оливер.
– Не в чем сознаваться, в этом-то и соль! – я беспомощно развела руками, и тут же очередной тычок в спину получила.
– В дрессировочную ее, да? – Блейк заискивающе глянул на начальника, тот кивнул и быстрым шагом направился к выходу. Меня вслед за ним подняли.
Что-то название у комнаты чертовски дурное. Видимо, пытать меня собираются. Признание выбивать, чтоб было только на кого спихнуть, мол, мы хорошо работаем? О, это так в духе дома Ланкмиллера.
Передо мной вдруг неожиданно ясно открылись предстоящие перспективы. А ведь убьют. Если я добровольно сознаюсь в том, что покушалась на жизнь господина, со мной просто не будут церемониться. Убьют.
Я очень жить хочу, но порой кажется, что уж лучше сдохнуть в канаве, чем в рабстве. И вообще лучше сдохнуть, чем в рабстве…
Нет, название у комнаты было безобидное для ее содержимого, даже саркастичное какое-то. Я весь мир после своей потери памяти изучала по фотографиям журналов из бордель-кафе. Один раз мне попались изображения правительственных камер пыток для беглых рабов и государственных преступников. Большие такие, темные и все дышали обреченностью. Тогда, вдалеке, еще сложно было представить себе страшные муки пленников, оно просто было, как напоминание, что для любого невольника может быть и хуже, чем есть, но меня всегда отчего-то бросало в дрожь. А теперь вот…
Стены были живые и полумертвые. Тяжелые, каменные, наверняка сделаные здесь специально, чтобы давить на голову. И множество разных ржаво-металлических штук, созданных причинять боль. О
Ломкая тишина сушила горло. Я тихо в уголке своего сознания решила пока что ни в чем не сознаваться. Пока терпеть смогу.
– Стра-ашно уже, да? – издевательски протянул Блейк.
– Иди нахуй! – я бессильно огрызнулась, продолжая оглядываться. Окна не было.
– Зря ты… – на лице помощника появилась одна из таких улыбок, из-за которых человеку хочется так въебать, чтобы челюсть в прежнее состояние уже никогда не возвращалась.
Страшно? Да мне так страшно, что даже самой стыдно!
Взгляд невольно остановился на оковах, под которыми вся стена была выпачкана кровью.
– Кого-то уже замучили насмерть? – это должно было быть шуткой. Гарем, не камера пыток же. Ну кого здесь можно замучать насмерть?
– Здесь много кого замучили! – с энтузиазмом махнул рукой Блейк. – Мало ль на свете строптивых девчонок?
– Николь тоже пару «аттракционов» прошла поначалу, – негромко добавил Оливер. – Вообще, раньше многие наложницы сюда прямо сразу попадали, без лишних антимоний.
– И выходили шелковые. А сейчас расхлябанность сплошная. Никакой дисциплины. Этот Кэри… – Блейка неожиданно заставили заткнуться приставленные к носу ржавые щипцы.
– Ни слова плохо о господине, – вкрадчиво предупредил Генрих, – и вообще, хватит болтать.
Он лично подтолкнул меня к столу с какой-то белой грязной то ли клеенкой, то ли… Я уперлась в его угол животом,
– Снимай майку и животом ложись, – спокойно по отечески приказал Генрих.
Отлегло? Должно было отлечь. Бить будут, всего лишь бить. Может, пороть, но это все же не так страшно, как то, что могло бы. Не отлегло: трясутся руки и дыхание выравниваться не хочет.
Когда это я успела из куска железа превратиться в грязь?
Клеенка холодит живот и пахнет как-то противно. За ближайшее время мне придется ее куда больше возненавидеть. Руки и ноги – унизительно-то как – привязали к противоположным краям стола, а веревка сразу натерла кожу.
– Мне нужно, – загробным голосом начал Генрих, – название яда, место его хранения, цели и причины покушения, а также имена заказчиков, если они есть.
Я молчала, ожидая первого удара. Удастся ли мне их переубедить вообще? Чем бить будут, интересно.
Над ухом свистнуло. Я с шумом сквозь зубы втянула воздух. Так вот почему это «палками» называется. Ну не плеть или кнут уж точно. Даже не розги. И боль совсем незнакомая. Не как обычно, только в месте удара очаг, а по всему телу вязкой тугой волной. Эдак я недолго продержусь.