По следам Карабаира Кольцо старого шейха
Шрифт:
Вскоре показалась Кубань, не очень широкая здесь, с берегами, поросшими камышом. Места вокруг лежали живописные — балки, широкие овраги, пересекавшие друг друга по всем направлениям, повсюду — распустившиеся березки, молодой орешник, кусты терновника и духмяный, пьянящий запах весенних трав и цветов.
Ехавшая впереди машина Коноплянова, в которой старшим был Маремкулов, вдруг резко затормозила.
— Что там? — приотворив дверцу своего «газика», крикнул Жунид.
— Тут не проедешь...— выходя на дорогу, ответил Маремкулов. — Пешком надо. Если вообще — надо...—
Проселок неожиданно проваливался в крутой яр и шел дальше по его дну, в самом начале оврага, заваленного двумя сраженными молнией, наполовину обуглившимися стволами.
— Да...— протянул фотограф, щелкнув для порядка затвором лейки.— Хорошо трахнуло...
— В конце яр расширяется,— сказал Дуденко.— Поляна. Пасека колхозная.
— Далеко? — спросил Жунид.
— Метров триста.
— Тогда идем. Со мной — Вадим, вы... и вы...— он кивнул проводнику и Семену и добавил на этот раз тоном, недопускающим возражений: — Остальные подождут здесь.
Сбоку от проселка, перегороженного поваленными деревьями, змеилась вниз едва заметная тропинка, заросшая травой.
На дне яра Вадим Акимович заметил резкие вдавленные полосы — следы колес пароконной подводы и вмятины конских копыт.
— Займитесь, братцы,— сказал Шукаев.— По-моему, следы не сегодняшние и не вчерашние. Да и в стороне от дороги. Если найдете более или менее четкие — сфотографируйте.
— У нас есть гипс и все необходимое,— сказал фотограф.— Можем снять отпечатки по всей форме.
— Ну и отлично. Действуйте А мы пока пройдем на пасеку
Овраг дальше, как и говорил Дуденко, расширялся и переходил в лощинку, края которой были здесь пологими, и по ним можно было выйти или выехать в любую сторону. Слева, в низине, текла Кубань, метрах в семистах отсюда, а справа луговина круто поднималась вверх. Вдали торчал серый скалистый уступ, освещенный солнцем, а по склону, петляя среди кустов, бежал родничок. На косогоре ровными рядами стояли белые низенькие ящики, над которыми монотонно гудело работящее пчелиное племя, и некрашеная фанерная будка пасечника, крытая горбылем и толем. Чуть поодаль — две березки, между ними — врезанная в стволы широкая чинаровая пластина, заменяющая стол, и две скамейки по обеим его сторонам, на врытых в землю березовых чурбаках. На одной из скамеек сидел мужчина в широкополой войлочной шляпе и старом, неопределенного цвета дождевике. Увидев приезжих, он встал и с достоинством ждал приближения гостей.
Жунид хотел было приветствовать хозяина по-черкесски, но, рассмотрев еще издали его скуластое лицо с узкими раскосыми глазами, понял, что перед ним ногаец или калмык.
— Здравствуйте! Бог — в помощь! Пасечник поклонился.
— Здравствуй, Юсуф,— сказал Семен.
— Вы знакомы? — удивился Шукаев.
— Колхозны ларок на базар знаишь? — улыбаясь во весь рот и показывая два ряда великолепных зубов, спросил Юсуф.— Приходи за медом. Мед — палчики облизать будешь...
На вид ногайцу можно было дать и тридцать и пятьдесят. Широкоплеч, с полным округлым лицом, с большими руками и толстыми икрами ног, казалось, с трудом втиснутых в новые кирзовые сапоги, с раскатистым зычным голосом, он, пожалуй, и создан был для таких вот мест под солнцем, где шумит река, курлычат журавли в небе, поет свою неумолчную песню лес под весенним ветром да шумят ранние грозы. Помести такого в самую просторную комнату, и будет ему там тесно и неуютно, а комната сразу сделается маленькой и жалкой.
— Почему, Юсуф, не интересуешься? Зачем мы приехали? — улыбаясь, спросил Семен.
— Зачем спрашивать? — все с тем же невозможным ак
центом и все так же озаряя собеседников заразительной улыб-
кой, ответил ногаец.— Когда милица приходит,— значит, плохой дела случился. Значит, спрашивать нада, узнавать нада, искать нада. Так или не так я сказал?
— Так, Юсуф, так,— улыбнулся Жунид.— Кое о чем мы действительно хотели бы вас расспросить. Мы рассчитываем на вашу помощь. Знаете — если люди не помогут, и милиция ничего не сможет сделать...
— Хорошо сказал, началник,— удовлетворенно закивал пасечник.— Правилно сказал. Люди нелзя забывать. Помнить нада. Верить нада. Не всакий, люди — разный бывает...— он хитро подмигнул и раскатисто захохотал, так что за будкой ворчливо тявкнула собачонка.— Садись, началник. Спрашивай. Будем говорить, чего знаем.
— Пасека давно вывезена сюда?
— Один месяц будет.
— Третьего мая вы уже здесь находились?
— Находились. А как же — находились,- с готовностью отвечал Юсуф.—Три дня до праздник приехали.
— Третьего мая вы ничего подозрительного не заметили? Чужие здесь не проезжали?
— Проезжал, проезжал...— Юсуф пригладил усы, передохнул и начал рассказывать, изредка делая паузы, когда ему не давалось какое-нибудь слово по-русски.
Вадим Акимович быстро записывал, раскрыв планшет на импровизированном столе.
Юсуф показал, что именно третьего мая — он хорошо помнит — тачанка, запряженная парой лошадей гнедой масти, примерно за полчаса до захода солнца, то есть часов в семь-половине восьмого, проезжала по оврагу, мимо пасеки. Седоков было трое, но рассмотрел он их плохо, потому что солнце било прямо в глаза из-за уступа серой скалы. Он их окликнул, но они не остановились: наоборот, хлестнули коней и скрылись в лесу. Юсуф увидел только бросившийся ему в глаза небольшой чемодан, блеснувший замками на повороте, который один из неизвестных держал на коленях, и широкую спину возницы в брезентовом плаще и кепке. Двух других не разглядел совсем.
— Нехорошие люди...— заключил свой рассказ пасечник.
— Почему вы так подумали? — спросил Дараев, продолжая писать.
— Наша звал,— принялся объяснять Юсуф.— Два раза кричал. Голова не ворочал никто. Хороший люди стал бы, гости пришел. Зачем торопился, куда спешал?
— Это все? — коротко спросил Жунид, прерывая разглагольствования пасечника.
— Что видел — сказал,— несколько недовольный ответил Юсуф и снова погладил усы.
— Спасибо вам,— встал Дараев.— Подпишите, пожалуйста, вот здесь.