По следам Карабаира Кольцо старого шейха

Кешоков Рашид Пшемахович

* * *

А события произошли следующие. Выполнив поручение Жунида, Дараев установил, что все преступления, происшед­шие в течение марта — мая, которые им следовало раскрыть, действительно могли быть совершены одними и теми же ли­цами: то есть — седьмого марта — побег Хапито и Паши-Гирея из Читы,— шестнадцатого — убийство инкассатора в Дербенте, двадцать седьмого — нападение на продавщицу ювелирторга, в ночь с двадцать девятого — на тридцатое — покушение на сыровара Кабдугова и, наконец, третьего мая — убийство Барсукова и Кумратова. На запрос пришло подтверждение из Читы, что у Гумжачева (или Акбашева) был пистолет

системы парабеллум, украденный им у одного из уго­ловников, который скрывал его на дровяном складе. По пос­тупившим из Читы сведениям, Хапито и Паша-Гирей после нападения на рабочего мебельного магазина и ограбления кассы уехали поездом в Москву. Проводник вагона описал их внешность в полном соответствии с данными регбюро Читин­ского управления НКВД и узнал Гумжачева и Акбашева по предъявленным ему фотографиям.

Выяснил Вадим Акимович и еще одно любопытное обсто­ятельство: с Шахарской прядильной фабрики по собственно­му желанию уволился заготовитель Рахман Бекбоев, отсидев­ший восемь лет по делу банды ротмистра Унарокова и откликавшийся ранее на кличку Одноухий Тау. Он также съехал с квартиры, которую снимал в Шахаре в домике двух пенси­онеров, полуслепых, полуглухих стариков, которые не смог­ли сообщить о нем ничего интересного, и уехал в неизвест­ном направлении. Зарегистрировано было появление нальчик­ского уголовника Зубера Нахова, разъезжавшего по городам Северного Кавказа после отбытия своего срока заключения. Не остался без внимания и еще один бывший их знакомый — Алексей Буеверов, ныне заведующий шашлычной на черкес­ском базаре. Правда, ни на Буеверова, ни на Рахмана, ни на Зубера Нахова Вадим Акимович не собрал никаких пороча­щих сведений,— как видно, пребывание в тюрьме кое-чему их научило.

Что же касается проверки сигналов о хищениях — шер­сти на ткацкой фабрике и овец в совхозе «Пригородный», то и Дараеву, как прежде Бондаренко, ничего обнаружить не удалось, кроме неудовлетворительного состояния отчетности за тот период. И фабрика, и совхоз уже сделали свои выво­ды, провели профсоюзные и партийные собрания, наказали лиц, ответственных за организацию учета и отчетности, ко­торые были налажены спустя некоторое время по всем пра­вилам экономической науки.

Единственно, где повезло Дараеву, так это на Калежс-ком маслосырзаводе. Вадим Акимович раскопал там явную липу в нарядах и накладных, в которых были сделаны при­писки и подчистки в графах о сдаче и отгрузке готовой про­дукции. Мазан Карашаев оказался прав в своих подозрени­ях: технолога Сахата Кабдугова, уличенного в воровстве и подлогах, взяли под стражу,— районное отделение милиции занялось следствием.

Однако самое важное из открытий последних дней было сделано в стареньком домике начальника сторожевой охраны Шахарской фабрики Исхака Кумратова.

Еще при бывшем начальнике черкесского угрозыска Бон-Даренко жена охранника показала, что ничего не знает о том, куда могло подеваться мужнино ружье. Она помнила только, Что вот уже несколько воскресений он не охотился, потому что побаливала спина, простуженная несколько лет назад, Когда во время охоты на уток он провалился по грудь в хо­лодную воду. Теперь же, по прошествии более чем трех не­дель после случившегося, она вспомнила оставленные ею без внимания слова мужа, сказанные им накануне того злополуч­ного дня, когда они с Алексеем Семеновичем Барсуковым, ко­торого она хорошо знала и о котором хорошо отзывалась, отправились в Черкесск за деньгами. Исхак сказал ей в этот вечер так, между прочим, что одолжил кому-то свое охотничье ружье. За берданкой приходили в ее- отсутствие, значения событию она не придала и просто-напросто забыла о нем,— ну, отдал, так отдал,— между любителями воскресной охо­ты подобные вещи — не редкость.

— Вы уверены, что ваш муж не назвал имени человека, которому передал ружье?

— Нет. Не сказал,— безучастно ответила она, заглажи­вая сухим мозолистым пальцем пятнышко на скатерти.

— Еще что-нибудь он говорил?

Кумратова сидела молча, опустив плечи. По типично горскому, строгому, сохранившему следы былой красоты лицу пробежала тень скорби и покрасневшие от недосыпания гла­за ее медленно наполнились слезами.

Жунид вынужден был повторить свой вопрос:

— Припомните, пожалуйста, это очень помогло бы нам,— ничего больше не говорил Исхак об этом человеке?

— Говорил-не говорил...— сдвинув брови и совладав со слезами, сказала она.— Кому от этого легче? Кто вернет мне Исхака?

— Ради Бога, не волнуйтесь. Поймите, без вашей помо­щи мы его не найдем.

— Если убили, так хоть мертвого найдите! — с мольбой сложив на груди руки, сказала она.

— Попытайтесь же вспомнить...— стоял на своем Жу­нид.

Кумратова вытерла глаза концами черной шали, покры­вавшей ее голову. Шаль сползла, открыв блестящие, когда-то, видно, роскошные волосы, теперь заметно тронутые се­диной. Она поправила шаль, вздохнула и посмотрела на Жунида уже спокойнее.

— Говорил. «Хоть и гяур, но хороший человек».

— Кто? — не сразу понял Жунид.

— Ну, тот, кому ружье дал.

— Значит, он не черкес и не карачаевец. И вообще не кавказец?.. Вадим,— это обязательно в протокол. Спасибо вам... Вы уж извините нас за назойливость...

* * *

Оставшись один в кабинете Воробьева, все еще пусто­вавшем,— функции начальника угро пока взял на себя Гого­лев до выяснения в обкоме вопроса, кто же займет место Бондаренко,— Шукаев полистал объемистые папки с делами, потом снова закрыл их и разложил перед собой на столе. Их было теперь пять после тщательной сортировки и система­тизации протоколов и других документов, которую они про­вели вдвоем с Вадимом. На каждой папке надпись: «Дело №...». В первой — все о побеге Гумжачева и Акбашева, во второй — об убийстве инкассатора в Дербенте, в третьей — о краже мельхиорового кольца, в четвертой — покушение на Кабдугова и, наконец, в пятой — шахарское дело.

Итак...

Жунид взял листок бумаги и карандаш. С минуту сидел неподвижно, пристально глядя на чистый лист, точно надеял­ся, что на нем проступит текст, написанный симпатически­ми чернилами или иной тайнописью, потом закурил и, пус­кая дым вверх из-под выпяченной нижней губы, стал рисо­вать совершенно бесформенные фигуры и вензеля, присоеди­няя к ним все новые и новые, затемнял их и заштриховы­вал, пока окончательно не запутался в этих графических хитросплетениях, и с досадой отодвинул бумагу в сторону.

Итак, седьмого марта бегут из тюрьмы Хапито и Паша-Гирей. У них парабеллум. Оба — отпетые рецидивисты.

Шестнадцатого апреля — два (или три?) человека убивают инкассатора в Дербенте. Из трупа извлечена пуля. Оружие — системы парабеллум.

Двадцать седьмого апреля в Черкесске происходит необъ­яснимое нападение на продавщицу Паритову. Кража дешево­го кольца. Здесь надо проверить. Пока просто не дошли руки. Очевидно, надо завтра же поручить это Арсену. Обратить внимание на два момента: случайность ли, что и муж Пари-товой, и старый ювелир Чернобыльский, хоть и в разное время, но оба уехали в Дагестан? Допрос старика еврея со­вершенно необходим.