По следам Карабаира Кольцо старого шейха

Кешоков Рашид Пшемахович

— А ведь верно,— оживился Арсен.— Итляшев видел этих троих без подводы, но шли они в направлении моста. Значит, их путь лежал от моста к пасеке, а не наоборот..

— А раз так, то на подводу они могли сесть километрах в шести от моста-, не раньше. Если предположить, что Бар­суков и Кумратов убиты именно здесь, а все говорит за это,— то они могли тут сбросить и трупы — вниз по насыпи,— показал Дараев рукой.— Кумратова спрятать поблизости — на площадке, скажем...— он огляделся,— это не более стапятидесяти, двухсот квадратных

метров. Барсукова же пота­щили дальше.

— А пуговица?

— Не знаю. Разве точно установлено, что она с гимнас­терки охранника? Она такая же — вот и все, что известно.

— Но... если так, то...

— То искать надо у подножья моста. Здесь. Пошли. Хватит раскуривать.

Поиски заняли около часа и... снова ничего не дали. Овчарка вела себя нервно, вертелась главным образом вокруг площадки, где строители готовили раствор и арматуру, ворча­ла, что-то вынюхивала, но без всяких видимых результатов.

Дараев весь мокрый — рубашка у него на спине прилипла к теду (китель лежал в машине) — с досадой сплюнул и, смахнув с ресниц набегавшие со лба кайли пота, спросил у проводника собаки:

— Что с ней, сержант? Почему она вертится вокруг да около? Может, ваша ищейка больная?

— Нет. Здорова,— обиженно отозвался тот, исподлобья глянув на Вадима Акимовича.— Чует она что-то; а где, непоймет.

— Отпустите ее с поводка,— приказал Дараев

— Есть,— сержант отстегнул карабин — Ищи, Тундра, ищи!

Овчарка снова заметалась между бетонных глыб, вино­вато поскуливая.

— Заметьте, она все время описывает круги, то шире, то уже. .— наблюдая за собакой, сказал Семен.— Почему? Земля тут утрамбована, облита раствором — сама как бе­тон — если бы и месяц назад копали, видно было бы

— Когда ремонтировали мост? — спросил Дараев.

— В самом конце апреля. С тех пор тут все и валяется

— Ничего не понимаю — Дараев нагнулся к собаке — Смотрите — ей явно не нравится этот ящик.

Среди глыб затвердевшего раствора, растоптанных песчаных куч, погнутых прутьев и прочего строительного хлама наполовину скрытая кустами торчала еще одна ржавая бадья, на две трети заполненная ссохшимся закаменевшим бетоном

Дараев подошел ближе пнул сапогом погнутый край бадьи

Тундра зарычала и ткнулась мордой в ее основание

Вадим оглянулся к стоявшим сзади Семену, Арсену и проводнику По лицу Дараева скользнула тень внезапной догадки..

— Слушайте, ребята..., а что, если. .

— Что?

— Кувалду бы сейчас... Ну-ка, Арсен, Семен... Поишите какую-нибудь железяку или кусок рельса...— Вадим взял ка­мень и с силой ударил по засохшему в бадье раствору, отко­лов небольшой его кусок. Тундра угрожающе зарычала. Семен поднял отлетевший кусок, повертел.

— Марка — семьсот пятьдесят. Для мостовых и подвод­ных сооружений...— и вдруг с надеждой поднял глаза на Дараева.— Неужели вы думаете?..

— А что же еще? Ты посмотри на овчарку.

Шерсть на загривке у Тундры встала торчком, передни­ми лапами она уперлась в край железного ящика и возбуж­денно глухо рычала.

Сугуров бросился в сторону, туда, где валялся железный лом. Через несколько минут они вдвоем с Семеном приволокли метровый брус двухтаврового железа.

— Возьмите собаку,— сказал Вадим Акимович сержанту. Тот повиновался — пристегнул к ошейнику повод и от­тащил упиравшуюся Тундру.

Семен Дуденко потом говорил, что он на всю жизнь запомнил, что такое цемент марки семьсот пятьдесят. Они дол­били бетон попарно, стоя по обоим краям бадьи и, как выра­зился Арсен, «в четыре руки» поднимая балку, чтобы потом с силой бросить ее вниз, не выпуская из рук. У всех четве­рых на ладонях вспухли кровавые мозоли.

Молчаливый проводник ищейки, несмотря на свою худо­бу, оказался сильным и жилистым. Не дожидаясь приглаше­ния, он привязал Тундру к стволу одинокой акации, росшей неподалеку, снял гимнастерку и жестом предложил Вадиму Акимовичу сменить обливавшихся потом Семена и Арсена. Потом почесал волосатую мускулистую грудь, расправил широкие плечи и, подождав, пока Дараев тоже поудобнее возьмется за балку, так же невозмутимо, как все, что он делал, принялся крушить застывшую в бадье бело-серую массу.

Дараев старался изо всех сил, чувствуя, что поневоле отстает, и рельс сам тянется вверх после очередного удара о бетон, почти без его участия. После десятого удара (Вадим почему-то принялся в уме считать их) он уже не чувствовал собственных рук, а сержант продолжал махать вверх-вниз, как заведенный. Пот заливал Дараеву глаза, он уже не видел, куда опускается брус, не чувствовал отлетавших осколков, один из которых больно ударил его по щеке, когда подошли Арсен и Семен, чтобы сменить их.

Только через полчаса они добрались до того, что искали. Сначала показался каблук сапога с наполовину стесаной, поржавевшей подковкой. Потом, действуя уже осторожнее, чтобы не повредить труп, они освободили от бетона обе ноги и, расколов вдоль застывшую в бадье глыбу, принялись ору­довать двумя острыми клиньями, которые Арсен нашел в груде железного лома. Кумратов лежал в растворе лицом вниз.

— Ну, вот,— сказал Вадим Акимович, в изнеможении опустившись на камень.— Теперь мы можем сказать, что не зря провели день.

Сержант, стоявший в этот момент над бадьей и не сво­дивший глаз с того, что в ней было, внезапно побледнел, резко отвернулся и, качаясь, пошел к реке. У самой воды его стошнило.

— Недавно, наверно, работает,— сказал Сугуров.

— Может, и давно. Говорят, не все привыкают к подоб­ным зрелищам,— отозвался Семен.— Да цыц ты! Фу! Фу! — прикрикнул он на собаку, все еще привязанную к акации. Тундра натягивала поводок и оглушительно лаяла.— Сидеть!