По следам снежного человека
Шрифт:
Год назад в апреле он был близ лагеря, откуда я пишу. Около шести часов вечера, когда только начало смеркаться, было холодно и шел снег, он принялся устраивать на ночь своих тридцать трех яков, как вдруг услышал крик йети среди камней, метрах в двухстах от хижины.
Он испугался, забаррикадировался в хижине и зажег большой костер. Некоторое время йети продолжал кричать, затем, по мере того как он удалялся за гребень, крики доносились все тише. Наутро по соседству были обнаружены обычные следы.
По словам Анга Нури, в октябре прошлого года он нашел под камнем несколько волосков йети. В этом месте, утверждал он, йети провел ночь. Волосы имели в длину десять сантиметров и были очень жесткие. Их сразу же расхватали на счастье, и у Анга Нури ничего не осталось, но он надеется достать для нас несколько волосков.
Как рассказывает Анг Нури, три месяца назад он переходил гребень, направляясь из Карасиолы (первой стоянки на берегу
Анг Нури говорит, что часто видел следы йети и указал нам место, по его мнению, „владения“ животного — между двумя пиками по обе стороны ответвляющегося от долины Дуд-Коси ущелья, которое находится сейчас под нами.
Три дня назад десять женщин и мальчик были в пастушьей хижине в Сукпа-Карка — на другом конце „владений“ йети — и распевали песни, сидя после ужина вокруг горящего очага. В перерыве между песнями они услышали крик йети, страшно испугались, заперли дверь и подбросили в очаг топлива. Йети продолжал кричать до утра, а они сидели, сбившись в кучу и не решаясь заснуть.
Участники моей партии вышли в путь сильно взволнованные; нас повел Анг Нури, очень спокойный парень, внушающий доверие. Он несомненно прекрасно знал животных своего района.
Анг Нури ходит по горам с такой быстротой, какой мне никогда не приходилось видеть. В то время как мы с трудом карабкались среди деревьев вверх по склону под нестерпимо горячими лучами солнца, он поднимался с такой легкостью, словно совершал предобеденную прогулку в парке. Обливаясь потом, мы добрались до пастушьей хижины, выше границы леса, и там встретили несколько девушек, которые слышали йети. Все они рассказали нам одно и то же и стали подражать крику йети, издавая звуки, ставшие теперь привычными для нас. Мы разбили здесь лагерь и через некоторое время увидели, как один из яков, потеряв равновесие, полетел кувырком вниз по склону, не причинив себе никакого вреда, подобно мальчишке, скатывающемуся с горы.
На следующее утро мы двинулись дальше и проделали косой траверс вверх по очень крутому участку. Как и утверждал Анг Нури, йети, пересекая скалистый гребень, несомненно вынужден был бы часто выходить на ячью тропу, которая нередко представляла единственный путь, дававший возможность избежать трудных переходов по камням.
В одном месте наш проводник показал отметку на камне, где он несколькими неделями раньше нашел клочок шерсти, принадлежавший, по его словам, йети. К несчастью, от шерсти ничего не осталось, но отметка на камне, по-видимому, указывала на то, что эта история не была придумана ради нашего удовольствия. Наконец, мы достигли поросшего травой менее пересеченного участка на склоне долины, где стояло несколько пастушьих хижин. Я спросил Анга Нури, не из этих ли хижин слышали крик йети. Он ответил: „Нет!“ и указал на противоположный край тянувшейся подковой горной цепи. Услышав, что нас привели не туда, я громко выругался, но Анг Нури объяснил, что йети покинул прежнее место и, вероятно, двигается к нам. Он раньше часто видел следы, и здешние пастушьи хижины, по его глубокому убеждению, находятся в центре „владений“ йети. Я немедленно послал трех шерпов вниз в ущелье, чтобы они в течение трех дней прочесали его, надеясь, авось им удастся выгнать йети на нас. Назавтра разведка склонов над нами не обнаружила никаких следов йети, и поэтому мы рассчитывали, что он может появиться в нашем районе. Захватив спальный мешок и банку рыбных консервов, я совершил примерно часовой переход в горы над лагерем и, выровняв в укромном месте площадку, отослал остальных вниз, а сам приготовился провести ночь под открытым небом. Конечно, шел снег, но так как одновременно подмораживало, то я провел ночь неплохо и утром проснулся под обледеневшим снаружи холмиком мелкого снега.
Я пишу, что ночь провел неплохо, но на самом деле просыпался при малейшем шуме и все время думал о том, как поступит йети, если споткнется о спящего человека, о том, сколько сердечных приступов будет у меня, если, проснувшись, я обнаружу стоящего рядом и смотрящего на меня йети.
Я встал очень рано и направился вверх к седловине. Сразу же за ложбиной, в которой я ночевал, мне бросились в глаза свежие следы барса. Выпавший ночью снег, очевидно, заставил животное спуститься, и оно прошло совсем близко от того места, где я лежал, но не заметило меня, так как следы вели прямо вниз. Это были первые свежие следы барса, виденные мной, и я с интересом изучал их. Очень старые следы барса, думалось мне, легко можно спутать со следами йети, но теперь мы стали уже хорошо разбираться в отпечатках на снегу — такого важного фактора при поисках йети. На седловине я был
Так как у нас кончался запас продовольствия, мы вызвали к себе шерпов и прошли по седловине к северу. Вниз вели очень крутые, покрытые снегом склоны, и мы скатились с них сидя, далеко опередив кули; сопровождавший нас шерп Пхоо Дордже с киноаппаратурой чуть не погиб из-за своей чрезмерной смелости в том месте, где один из желобов внезапно закончился ледяным обрывом. Когда стемнело, носильщиков еще не было видно, и мы очень беспокоились, пока они не явились целые и невредимые, но горько жаловавшиеся на плохую тропинку для спуска, по которой их повели сахибы».
Нарочный принес еще одну новость: Пасанг Пхутар, один из лучших завербованных на месте шерпов, заболел в Намче-Базаре и просил Билла Эдгара навестить его. В связи с этим Билл решил на следующее утро спуститься прямо в долину Бхоте-Коси, откуда он сможет добраться до столицы шерпов, вероятно, за два дня. Джону не терпелось сделать попытку подняться на Чангула. С меня лазанья по горам было достаточно. Мне следовало написать корреспонденции, отправить кинопленки, и я решил сопровождать Билла.
От Лунака мы шли вниз по долине очень быстро; вскоре очутились за пределами ледника и двигались книзу по упругому дерну. Тут и там виднелись бурые пятна вереска, придававшие долине большое сходство с вересковыми пустошами Шотландии. Мы остановились близ озерка у деревни Чуле, где Джон, Анг Дава, Анг Темба и Анг Тилай отделились от нас и направились к Чангула. Два дня спустя, когда я вернулся в базовый лагерь, была получена записка от Джона. После длительного подъема он заночевал у группы пастушьих хижин, известной под названием Лангден. Из Лангдена он вышел на следующее утро в 7.20 — причиной столь позднего выхода явилось, как он выразился, «необычайное происшествие». «Мы были готовы пуститься в путь в 6.30 утра, как вдруг на соседнем лугу волк напал на яка. У яка была сильно искусана задняя нога, но наше прибытие, конечно, спугнуло волка. Он был кремового цвета, очень большой. Мы гнались за ним в сторону Ханджо (на пути к Чангула), а затем поджидали пастуха, который прошел с нами большое расстояние по направлению к Чангула. Он нес с собой корзинку и направлялся на поиски волчат, так как местные жители считают, что одна из волчиц должна вот-вот ощениться или уже ощенилась. Здесь все, по-видимому, думают, что в районе бродит только одна волчья пара. Непосредственно у самого перевала Чангула со стороны Бхоте-Коси имеются участки гладкого льда, по которым можно пройти в ботинках и с ледорубом, но они совершенно недоступны для кули с их обувью. Хорошо, что никто из них не пошел с нами, так как поскользнуться здесь означало бы гибель».
Джон достиг высшей точки перевала Чангула около часа дня и спустя час с небольшим добрался до лагеря у Дуд-Покхари. Оттуда он двинулся к Танаку, где застал Джералда, уже почти оправившегося от отравления. Однако полностью отделаться от его последствий Джералду, к несчастью, так и не удалось. На высоте свыше 5000 метров он испытывал изнеможение, доводившее его чуть не до обморока.
Расставшись у Чуле с Джоном, Билл и я продолжали путь вниз по долине. Мы перешли по мосту на правый берег и на ночь разбили лагерь около Тарангана. В 9 часов утра мы отправились дальше и двигались довольно быстро, хотя жара на меньшей высоте казалась нам почти невыносимой. Мы миновали Ланг-Моче, затем Тхаме, очаровательную деревушку, окруженную пихтами и расположенную в ложбине на склоне горы. В деревне шли приготовления к свадьбе, и ламы в желтых халатах лазали по крышам, вывешивая флаги. Покинув Тхаме, мы вскоре увидели следы ботинок европейского образца, тянувшиеся в том же направлении, в каком двигались мы, и справедливо решили, что они принадлежали Чарлзу Стопору и Гьялгену-I. В этой восхитительной долине, окаймленной ледяными сераками, весна была в полном разгаре, и мы шли по ковру лиловато-розовых примул, местами перемежавшихся пурпурными и бледно-голубыми карликовыми ирисами. Рододендровые кусты и деревья пламенели цветами, и здесь я впервые увидел так восхитившую Чарлза розовую калину в цвету. Я отдыхал, сидя на берегу бурной реки, вода в которой сильно прибыла из-за таяния снегов, как вдруг передо мной остановился очень маленький мальчик, погонявший очень большого яка. Я предложил мальчугану кусок шоколада, но он не брал его до тех пор, пока я в свою очередь не взял половину весьма грязной вареной картошки, торжественно извлеченной им из кармана домотканных штанов.