По следу аркуды
Шрифт:
Старик, довольный результатом, повернул голову к месту, где растянулся Дизель. Что-то заинтересовало его, и он даже присел на корточки рядом с парнем, протянул руку к его груди. Дизель дернулся, как от удара, резко вдохнул и выдохнул, а потом с шумом повернулся на бок. Старик не отступил, он положил руку на левую лопатку парня, подержал с минуту или две, а потом резко сжал кисть в кулак, словно зажал в нем что-то или кого-то, ну хоть паука ядовитого. Так держа сжатым кулак, волхв двинулся к роднику и опустил руку в его каменную чашу. Родничок взбурлил, вспенился мелким песочком со дна, испуганно захлюпал, а потом бессильно опал и будто замер. Только мелкие частички медленно опускались на
Расправившись с неведомым, что было зажато в кулаке, старик вернулся к спящим. Тут Волчок почувствовал, что именно он оказался в центре внимания волхва. Дикарский дух волчьей стаи требовал вскочить и броситься на незнакомца, порвать на части, но древний инстинкт самосохранения его предков подсказывал затаиться, притвориться мертвым.
Но старика не проведешь. Слышно было, как он усмехнулся в бороду и протянул к волку посох. И снова заиграли разноцветные сполохи, снова образовался луч, который, как показалось животному, рассек его надвое огненным лезвием, заставил вскипеть в агонии кровь в жилах, до боли напрячь мышцы и челюсти. Что происходило с ним, Волчок не понимал, но почувствовал такой страх! Это не был страх смерти, это был ужас, рожденный в темных уголках подсознания, где нет разделения на жизнь и смерть, а только на срок и вечность. Часто глядя в звездное небо, волк содрогался сердцем, пытаясь мысленно проникнуть за эту сверкающую завесу, узнать что-то такое, перед чем его ничтожная волчья жизнь окажется не более, чем пылинка, поднятая копытами коров, идущих на выпас.
А старик тем временем еще раз внимательным взором исследовал лица и тела спящих, снова глянул на рисунки и задержался на них немного дольше, чем в первый раз. Он прикрыл ладонью глаза, и картины, одна ярче другой предстали перед его мысленным взором. Они рассказали незамысловатую историю последних дней жизни парней: поход через лес, сражение, пожар, трудности, страхи…
Он все сделал правильно, выдохнул волхв, этим смельчакам еще жить и жить, творить историю рода, мучиться и побеждать как внешних врагов, так и тех, что сидят внутри каждого человека. Теперь им на все хватит времени! Уж он-то знает, ему ведомы границы яви и нави, их глубина и сила. Навь будет ждать долго! Куда им торопиться.
Сделав дело, старик встал на колени у родника. Набрал пригоршню ледяной воды, умылся, провел мокрыми руками по бороде и волосам, смочил шею и грудь. Потом прильнул губами к воде и долго пил, даже не морщась от сводящего челюсти колючего холода. Из глубокого кармана плаща достал небольшую плоскую корчажку и наполнил её, заткнув куском белого воска.
Его предки, тоже волхвы знали цену как живительной, так и смертельной силы этого родника. В иной день путник сделает глоток и в течение нескольких дней распрощается со всеми болезнями. И главное, тут же забудет о том, кто дал ему второй шанс на здоровую жизнь. Но в другие дни к роднику лучше не подходить: каким бы богатырем человек ни был, испив воды, вскоре начинал чахнуть и через малое время умирал.
Волхв знал об особенности родника и в особые дни наведывался сюда, чтобы восстановить силу и здоровье, да с собой прихватить малую толику для нужд тех, кто обратится к нему за помощью. Не каждый заболевший получал из рук волхва исцеление. Вода действовала избирательно – кого-то излечивала, кого-то нет, хотя и не вредила.
Сегодня был такой день, а значит, вода в роднике обладала целебной силой.
Мысленно поблагодарив богов за дар, старик запрятал корчажку в карман, оперся о посох и встал. Еще раз оглядел пещеру, спящих парней, улыбнулся рисованным двойникам. Выпрямившись во весь свой немалый рост, он шагнул уже к выходу из пещеры, как вдруг замер, а потом
Старик резко вскинул руки над собой, сложив их неправильным крестом. Посох взлетел вверх и застыл параллельно земле. Теперь не голубым или разноцветным был шар-наконечник, а огненно-черным. Изо всех сил волхв метнул посох в стену! Посох врезался в стену и погрузился в неё, как в мягкое тесто. Казалось, еще мгновение, и живая стена поглотит его как зыбучий песок! Но произошло обратное – стена стала твердеть, выталкивая из себя посох, который полетел прямо на старика. Тот едва успел перехватить его перед самым лицом, иначе не сносить ему голову: отскок был такой силы, что раскрошил бы не только человеческий череп, но и противоположную каменную стену, под которой досматривали свои чудные сны незнакомцы. Старик секунды удерживал посох в руках, а потом отбросил его от себя: тот был раскален, как пика в горне кузнеца.
Крупные капли пота покрыли лицо старика. Он шагнул к родничку, и на минуту опустил в ледяную воду обожженные ладони. Этой минуты Волчку хватило, чтобы ужом доползти до выхода из пещеры и стремглав нырнуть в ближайшие кусты шиповника.
Какое ему дело до колючек, которые нещадно впиваются в шкуру, когда он такого насмотрелся! Когда его, можно сказать, вывернули наизнанку, просветили насквозь, перебрали по косточкам! Лучше истечь кровью в глухом распадке, лучше столкнуться на одной тропе с аркудой, лучше захлебнуться в реке…Только подальше отсюда, от старика и шевелящейся каменной стены, которая бросается посохами!
Побег волка не остался незамеченным стариком, но тот лишь усмехнулся. Дикому зверю и в диком лесу хорошо, мать-природа его убережет. Он же, волхв Родрог, уберег сегодня четырех незнакомцев. Он не знает точно, но догадывается, что скрывается за живой стеной пещеры. Человеку туда заходить нельзя. А кто рискнул, не вернулся. Из нави, бывало, возвращались. А из-за стены ни один! Исчезли, как след на песке, как туман в лучах солнца, как волк в ночи…
Вот и месяц скрылся, и звезды гаснут одна за другой. Пора ему! Подхватив с земли посох и завернувшись плотнее в плащ, Родрог бесшумно нырнул в узкий проход из пещеры и исчез в слабом свете наступающего утра.
А Медвежья лощина жила своей жизнью. Ничего не изменилось: под сенью деревьев пробуждались звери и птицы, а те, кто охотился ночью, устраивались на ночлег. Старый дуб проскрипел на легком ветерке свою жалобу на возраст и расплодившихся под его корнями мышей. Капли утренней росы собрались крохотными лужицами на его широких листьях, норовя соскользнуть от малейшего движения воздуха и разбиться на миллионы искр-брызг о камни на чуть заметной тропе. Старый еж, возвращаясь с ночной охоты, недовольно пыхтел: «Шумно стало в лощине, ходят тут всякие, беспокоят жителей, живущих здесь от сотворения мира. Вон опять кто-то тащится. Не заметил бы!»
Еж шустро засеменил по протоптанной его многочисленным потомством тропке и скрылся в незаметной случайному взгляду норе. И вовремя!
Лютые
Небольшой, в две сотни воинов отряд лютых, как их называли в других племенах, пробирался на запад, но, напоровшись на передовые части князя Всеволода, был вынужден свернуть с прямого пути и теперь шел по дремучему лесу, покрывавшему наваленные друг на друга огромные скалистые валуны. Слава про эти места шла нехорошая: то люди пропадали, то появлялись невиданные в этих местах звери, то волхвы перемешивали на небе звезды так, что и опытный следопыт не мог выйти на верную дорогу.