По слову Блистательного Дома

Гаглоев Эльберд Фарзунович

— Богатый дар, — встал с места Бындур, — не знаю, как отблагодарить тебя, гость.

— Ты отблагодарил нас всех, достойный хозяин, подарив миру такое чудо. Но прости нескромность мою: есть ли хозяйка в твоем доме, мать детей твоих?

— Есть, — с подозрением глянул на гостя Бындур. — А что за дело тебе до нее?

— В моей земле не должно дарить замужней. Прими же дар для нее ты.

С этими словами Хамыц подошел к столу и сунул руку в свой немалый дорожный мешок. Что-то звякнуло, и в руках его оказался широкий серебряный пояс, богато украшенный жемчугом.

— Возьми, — протянул его Бындуру.

Тот ошеломленно принял богатый подарок.

— Не так богат

я, как чужестранные гости мои, — раздумчиво проговорил он. — Но скажу, — возвысился его голос, — никто и никогда в этом доме не возьмет плату за стол и ночлег ни с тебя, чужеземец, ни с друзей твоих, и если будешь ты в землях этих и не посетишь дома этого, и не отведаешь пищи моей, и не усладишь нёбо винами погреба моего, то заболит сердце мое от грусти.

Внезапно поднялся Граик с кубком в руках.

— День сей событиями богат. Но более богат он Щедростью невиданной и великодушием благородным. Так сдвинем же кубки, прославляя людей, богатых сердцем, — и вино, пенясь, хлынуло в добрые глотки присутствующих.

— Благородный Хамыц, ты своими подачками спугнул сладкоголосых и теперь хочешь, чтобы вечер мы провели, предаваясь грусти. А не споешь теперь сам?

— Такие люди кругом. Как не спеть. Такое вино во мне. Как не спеть. — Хамыц приобнял бутыль с аргосским. — Такое вино передо мной. Как не спеть, — захохотал он, демонстрируя окружающим свои крепкие, ярко-белые и, похоже, весьма острые зубы.

А Баргул уже добыл его странный музыкальный инструмент из переметной сумки. Хамыц занял место у камина. И запел. Это была другая песня. В ней был грохот срывающейся в атаку кавалерии, лютый посвист клинков, яростный визг стрел, пробивающих тело воздуха. Страшный треск ломаемых щитов и стон отлетающей души. Это было страшно к завораживающе. Это было талантливо. Эта песня рвала душу и ярила сердце. Эта песня ззала в бой и рыдала, как мать, оплакивающая сына. И выжимала слезы радости.

То, что творилось в зале, иначе как безумием назвать было нельзя. Все, абсолютно все готовы были немедленно двинуться в бой. Руки судорожно нащупывали рукояти мечей, глаза сурово отыскивали затаившегося врага.

Наконец Хамыц умолк, отбросил со лба взмокшие волосы, обвел зал затуманенным взором и широко улыбнулся.

— Эй, люди! Мне вина дадут?

Народ попер к новой звезде с воздетыми кубками. Каждый хотел выпить с этим кудесником. А он к пил со всеми, и не пьянел, и пел, и снова пел. И ему подпевали. И неумелые голоса не мешали умельцу, но странным образом украшали каждую новую песню.

Народ подвис. Про меня, героя и победителя, все забыли, веселым ревом и топотом стимулируй Хамыца на распевание новых и новых героически произведений.

Кто-то слегка тронул меня за руку, я повернул голову и наткнулся на весьма пытливый взор своего недавнего недоброжелателя, а ныне сподвижника Граика.

— Кто ты? — без обиняков взял быка за рога магистр.

— Саин, сын Фаразонда, — дежурно представился я.

Он поморщился.

— Оставь. Саина я знаю без малого три десятка лет.

Значит, во время их знакомства я был еще нежным дошкольником. Очень радостно — здесь живут дольше.

— Ты не Саин. Кто угодно, но не Саин. Ты похож на него как две капли воды, но ты не Саин.

— И почему, интересно, ты так решил, благородный Граик?

— Саин никогда бы не оставил меня в живых при таком закладе. Саин никогда бы не протянул мне руки. Саин никогда бы не отказался от права биться своим мечом. — Он замолчал. — Я ведь умышленно оскорбил тебя. После того, как Саин выиграл мою дочь, — его лицо исказила гримаса боли, — у меня пропала цель жизни. А этот сукин сын не соглашался говорить,

куда он ее дел. Мой вызов — жест отчаяния. Я знал, что не смогу противостоять этому чудовищу. — Глазами он указал на мой меч, лежащий на столешнице. — И надеялся лишь на чудо. Взяв в рабство Саина, я смог бы заставить его разговориться. И вдруг ты согласился биться без меча. Я был ошеломлен. Затем в бою… — Он помолчал. — Саин бьется по-другому. Его стихия — атака. Прямая и жесткая. Он наращивает темп до тех пор, пока противник не отстанет от него в скорости. Ты же бился иначе. Изощреннее. Ты заставил меня атаковать и поверить, что ты слабее. До сих пор не понимаю как ты меня превзошел, — задумчиво покачал он головой. — Я еще нигде не встречался с такой манерой боя. Обещай мне фехтовать со мной.

— Обещаю.

— И потом, после поражения, Саин не преминул бы уязвить меня. А ты позвал в свой гоард. Меня, проигравшего. — Он опять замолчал. — И эта твоя фраза о том, что надо искать мою дочь. Ты правда не знаешь, где она? — пытливо глянул он в мои ясные очи.

— Нет, не знаю. К сожалению.

— Я верю тебе. Какая она стала?

— Давно это случилось?

— Минуло уже шесть лет.

Он налил нам вина.

— Тивас сказал, что ты изменился после болезни. Да ниспошлют Великие такую болезнь, ведь людей станет больше, — и с этими словами выпил.

— Мы найдем твою дочь, — тостировал я.

А в зале бурлило веселье. Хамыц распевал какуюто жизнерадостную танцевальную мелодию, и гости заведения, расхватав достаточно пристойно одетых дам, отплясывали что-то похожее на эстонскую польку. Стены тряслись.

ГЛАВА 24

Дверь распахнулась, и в зал уверенно вошел человек, жуть как похожий на героя моего детства Д'Артаньяна, но уже в годах, наверное маршальского возраста. Жесткое лицо, торчащие усы, траченная сединой длинная густая шевелюра, уверенный, слегка надменный, но доброжелательный взор. В отличие от героя моих детских сновидений, этот был в полном доспехе. Шлем на вытянутых руках тащил за ним мальчишка в легкой кольчуге. Придерживая левой рукой длинный неширокий меч, местный Д'Артаньян прошел в середину зала, четко вбивая в пол высокие каблуки кавалерийских сапог. Развернулся. Мальчишка с крайне серьезной миной пристроился рядом с ним. Вслед за ними, позвякивая доспехами, в корчму вошли восемь латников и трое остролицых молодцов в зеленом, с длинными луками в руках.

Танцы прекратились, и массы с ожиданием уставились на вновь прибывших. Причем если на Д'Артаньяна, мальчишку и латников народ смотрел доброжелательно, то трое в зеленом вызывали, скажем так, противоречивые чувства.

— Кавалер Андрий, — прошелестело по залу.

Граик встал, и я тоже поднялся, положив руки на пояс, поближе к рукоятям гундабандов.

— Я принес вам Слово Лорда нашего Шарм'Ат, — звучным голосом заговорил Д'Артаньян. — Жители земли этой, люди и нелюди. Беда пришла к нам. Недостойные, лживо именем Блистательного Дома прикрываясь, творят разор и беззаконие в земле этой. Возведя крепость в селе Валхот и иных селах, на перекрестье путей торговых стоящих, мешают людям торговым и вольным свободно по земле этой ходить и требуют за сие плату. Властью, данной мне Наследием Моим и Словом Блистательного Дома, решил я крепости срыть, а лжецов подлых пленить и на суд Блистательного Дома представить. Посему зову под меч свой вассалов своих, иных, оружие носящих, что в земле этой пребывают, и селян верных. Идти всем к Ненужному Долу, где ждать вас со своим гоардом стану в двенадцатый день Плодового Месяца. Сказано в Высоком Доме Шарм'Ат в первый день Плодового Месяца.