По светлому следу (сб.)
Шрифт:
За небольшой редкой рощицей мелькают убогие домики овражковского предместья.
– У них ведь нет застав при въезде в город?
– Днем никого, а ночью полицейский пост. Городишко-то даже до районного значения не дорос. Мы как теперь, прямо к бургомистру?
– Нет, сначала к какому-нибудь полицейскому посту. Спросим, как к нему проехать. Нужно сделать вид, что мы тут впервые.
– Тогда придется прямо к полицейской управе. Днем других постов в Овражкове нет. Не нагнали еще на них страху партизаны. Командир
– И правильно рассудил, – одобрил Огинский. – Городишко пока не имеет особого значения для немцев, а предприми мы тут активные действия, сразу же разместят в нем какую-нибудь карательную часть.
«Опель-капитан», сбавив ход, идет теперь по главной улице Овражкова, подпрыгивая на многочисленных выбоинах асфальта. Редкие прохожие бросают на него тревожные взгляды.
– Эй, Иван! – кричит в открытое боковое окно Азаров. – Как проехать в полицай управа?
Какой-то пожилой мужчина торопливо машет рукой вдоль главной улицы и поспешно сворачивает за угол.
– Ну зачем вы его? – строго спрашивает Азарова Огинский. – Все переговоры с местными жителями буду вести я, а вам не следует привлекать к себе внимания.
– Да разве ж смог он меня рассмотреть?
– Все равно я не разрешаю вам делать этого.
– Ясно, товарищ майор.
Но вот и полицейское управление. Азаров останавливает машину так, чтобы майор оказался со стороны дежурного полицейского, уже вытянувшегося по команде «смирно» при виде эсэсовской формы Огинского.
– Здравия желаем, господин штурмбанфюрер! – рявкает полицай.
«Научился в эсэсовских чинах разбираться, гад», – мысленно ругается Азаров.
– Как в ратхауз… в ратуша как проехать, к господин бургомистр? – спрашивает полицая Огинский.
– Они не в ратуше, господин штурмбанфюрер, – все еще не отрывая руки от козырька фуражки, докладывает полицейский. – Они у себя дома. Праздник у них сегодня. Именины-с…
– Вас ист дас – имениныс? – удивленно поднимает плечи Огинский.
– День рождения-с, – поясняет полицейский. – И господин начальник полиции тоже там. Прикажете проводить?
– Найн, не надо проводить, – машет рукой в черной кожаной перчатке Огинский. – Сами будем находить. Где есть это?
Полицейский наклоняется к Азарову и знаками показывает, куда нужно ехать.
– Фэрштэйн? – спрашивает он.
– Фэрштэйн, фэрштэйн, – сердито бурчит Азаров и, чуть не сбив полицейского, резко включает скорость.
– Напрасно вы с этими гадами так деликатно, товарищ майор, – говорит он недовольно. – С ними надо…
– Ну вот что, Азаров, вы теперь для меня только шофер Ганс, а я для вас – штурмбанфюрер Мюллер. И никаких советов прошу мне не давать. Кстати, я передумал искать квартиру бургомистра самостоятельно. Вернемся к полицейскому управлению и воспользуемся их услугами.
– Яволь, герр штурмбанфюрер!
Как только
– Мы сбились с путь… Гебэн зи мир бегляйтэр…
– Провожатого нам, шнэллер! – уточняет Азаров.
Дежурный торопливо вызывает из управления какого-то тощего дядьку в помятом мундире и, оставив его за себя, проворно вспрыгивает на крыло машины со стороны шофера.
– Тут недалеко, – говорит он Азарову. – Вот до того угла, а потом налево… Нах линкс, фэрштэйн?
А когда машина сворачивает налево, полицейский показывает на кирпичный дом, заметно отличающийся своей добротностью от остальных строений улицы.
– Вон в той хаузе они проживают. Мне как теперь, назад возвращаться или сбегать доложить?
– Доложите, – велит ему Огинский. – Шнэллер! Живо!
Как только полицейский уходит, майор торопливо шепчет Азарову:
– А вы не выходите из машины. Там, в их берлоге, все равно ведь ничем не сможете мне помочь. Держите лучше машину наготове на всякий случай.
Успевший уже заметно захмелеть тучный бургомистр города Овражкова смотрит на «штурмбанфюрера» счастливыми глазами.
– Вот радость-то, честь-то какая! – слегка заплетающимся языком говорит он. – Большое спасибо, господин штурмбанфюрер, что почтили меня своим присутствием в столь торжественный день. Покорнейше прошу вас отведать нашей русской, известной во всем мире водки.
И он протягивает Огинскому большую, налитую до краев рюмку. Огинский брезгливо нюхает ее и морщится:
– Фи, самохонка!
– Да нет же, господин штурмбанфюрер, ей-же-богу – водка! Ну хоть глоточек за мое здоровье…
Но Огинский решительно отталкивает руку бургомистра, и водка выплескивается на его огромный живот.
– Наин, господин бургомистр, найн! Прежде дело, а потом водка. Есть тут среди ваш гость кто-нибудь, кто знает дойч – немецкий язык?
– Мой секретарь, господин штурмбанфюрер. Эй, Каблучков, живо к господину штурмбанфюреру!
Он манит кого-то пальцем, будто собачонку. Из-за стола не без труда вылезает поджарый, средних лет мужчина в вышитой косоворотке.
– Вот, господин секретарь,- протягивает ему Огинский документ, отобранный у Мюллера.- Форлэзэн унд юберзэтцэн.
Увидев на бланке черного немецкого орла с распростертыми крыльями и со свастикой в когтях, Каблучков заметно трезвеет и начинает медленно, с большими паузами переводить. Немецкий знает он, видимо, не очень твердо: Огинскому то и дело приходится его поправлять. А когда Каблучков кончает перевод, Огинский небрежно кивает ему: