По ту сторону грусти
Шрифт:
Особенно на закате. Алеся сидела в плетёном кресле и радовалась, что надела джинсы и кофточку вместо платья. Андропов расположился в шезлонге, вытянувшись всем своим длинным грузным телом, а сейчас попросил её:
– Лесь, а принеси, пожалуйста, плед. Он в гостиной, на диване там...
Быстро нашла, вернулась, подала чуть более церемонным жестом, чем надо. Юрий Владимирович был в светлой летней рубашке по моде: простой крой и рукава укороченные, но почти до локтя - Алеся отметила, что уже видела такой фасон, когда смотрела фото генерала: вот поди ж ты, что Союз, что Чили... И ещё она заметила у него на руке следы,
– А, это я в больницу ездил...
Эта непринуждённость Алесе была знакома. У неё был с детства неправильный прикус, она носила бреккеты и мучилась с ними лет десять: ну никак природа не хотела подчиняться технике. Другие дети ужасались, видя, что она терпит ради голливудской улыбки и правильного пищеварения: какие только хитроумные конструкции не перебывали у неё во рту - и железные лигатуры, и какие-то там перекрёстные резинки, и средневековое приспособление, надеваемое на ночь... А кончилось тем, что ей выпилили в зубах углубление и вмонтировали туда железную дугу, а поверх закрыли материалом. Нормальных зубов у неё уже никогда не будет. И она все эти экзекуции терпела, потому что привыкла и думала, что так и надо, что иначе не бывает - в её жизни, по крайней мере. Наверное, и председатель точно так же. Какая разница?
Но когда она увидела эти следы от катетера, ей стало больно. И - постыдное желание - захотелось взять, погладить его руку и прикоснуться к этому месту губами. Но он бы не понял. Наверное, мог обидеться. Алеся сама впадала в бешенство, она просто ненавидела, когда ей выказывали жалость. Может, потому, что её унижала слабость, может, ещё почему.
Она нарочно прочитала, что испытывает человек при гемодиализе. В принципе, самая болезненная процедура - постановка катетера в артерию и вену, а там терпимо. Она искренне надеялась, что у него всё проходило без особых осложнений. И лучше вообще не впечатляться. И иметь в виду, что подобную процедуру назначают почечным больным заблаговременно, задолго до того, как состояние станет критическим. Всё хорошо. Пока.
Юрий Владимирович привлёк её внимание возгласом:
– Ого! Ты посмотри...
Алеся наклонилась ближе.
– Забавно, он же как скворец, только не птица. Ты замечала?
– природа иногда использует те же сочетания цветов в разных своих решениях, как художник удачный приём. Занятно это. Интересно, а есть какая-то связь между всеми её творениями с похожим оформлением?
Он держал на своём длинном белом пальце жука, зеленовато-чёрного и блестящего. А ведь правда: есть скворцы, есть стрекозы - с такой же игрой цвета. "Совпадение? Не думаю".
– Знаешь, мне кажется, сейчас люди хуже чувствуют природу...
– вздохнул Юрий Владимирович.
– Я не обо всех говорю, конечно. О горожанах. Ну вот возьми Москву. Читает человек Бианки, Пришвина, Паустовского, и всё ему кажется то ли диковинкой, то ли преувеличением. О стихах и речи нет, по-моему. Людям всё это кажется красивостью, экзальтацией. А ведь оно - на самом деле так и есть: узор сосновых игл под ногами, узловатые корни, изумрудные листья, крылья у птиц как веера у знатных сеньор. Надо только заметить. Просто удивляешься иногда...
И Алеся счастливо кивнула. Она сама испытывала такое, и не раз.
– О! Послушай. Даже рано.
Она замерла. И услышала характерную своенравную трель: деловитый, но вычурный, эстетически совершенный разговор - соловей. С наступлением темноты его речи выйдут на первый план. Ей снова вспомнилось нерусское слово "пошчак". Она слегка смутилась. Слово меткое, но с непривычки кажется неблагозвучным, как пощёчина: вот ей же совсем не трогательным, а низким и глуповатым показались украинские "пучки" - кончики пальцев... Она мысленно извинялась за неправоту, но пыталась просто замолчать и затереть диссонанс.
– А мне кажется, или ты похудела?
Она поймала на себе озабоченный взгляд Андропова и растерялась.
– Вроде нет... Может, подтянулась?
Втайне она считала, что лишняя "усушка и утруска" не повредит. Папа высказывался, что у неё "фигура хорошая, но не дистрофичная" - по Алесиным понятиям, это значило, что необходимо срочно сгонять вес. Последнее время она неслась то туда, то сюда, с утра занималась, как обычно, поесть нормально не хватало времени, и она чуть ли не наслаждалась ощущением голода: это затягивало. А мнила она себя едва ли не сверхчеловеком: как это здорово, когда над тобой не довлеет желание жрать!..
Председатель полушутливым жестом сомкнул пальцы вокруг её запястья.
– Ну ты вообще дворяночка... Шляхта в роду была?
– Ай. Какая там шляхта. Простая девка я, из Юрович.
А потом она объяснила, что там нашли стоянку древнего человека, вот почему деревня знаменита.
– Ну ты смотри. Мне почему-то кажется, что похудела. Ты хоть нормально себя чувствуешь?
– строго спросил Андропов.
– Да, нормально, - отозвалась Алеся и, конечно же, соврала.
Перед этим она с неделю прожила в состоянии тихой паники. Ведь Алеся же привыкла, что ничем не болеет, а тут...
Смутно знакомое тянучее нытьё внутри стало резче. Как-то вроде и не вдруг, а вроде неожиданно.
Она грешила на лимфоузлы, в особо острые моменты даже на аппендицит, морально готовя себя к операции. И всё так же малодушно трусила идти в поликлинику или больницу, да куда бы ни было. А боли были странные: не настолько дикие, чтоб сразу вызывать неотложку, не настолько лёгкие, чтоб игнорировать. Усилились заметно и неприятно. Алеся пыталась приписывать их стрессу, считать невротическим явлением, но недавно ведь состоялась драматическая погоня за автобусом. Автобус победил, а она вот шесть минут корчилась на остановке и пыталась делать вид, что не наркоманка и не перепила - надо признать, довольно неудачно, потому что неадекват был налицо.
Она испугалась и записалась-таки на приём к доктору. Ждала.
А пока что эти боли возникали неожиданно и звучали где только можно: в бедре, в животе, в боку, в спине. Боль уже казалась ей своенравным живым существом с холодными щупальцами, которые могут тянуться туда, куда заблагорассудится...
Но с завидной регулярностью боли отдавались в поясницу. Это наводило её на мысли, и притом нехорошие.
Её осматривал пожилой врач в больнице имени Альберта Великого - рослый, усатый, седогривый, похожий на властного шляхтича с иллюстраций Шаранговича. Он был спокоен, уверен и чуток, но руку её направлял требовательно, в каком-то смысле выбивал из неё информацию.