По ту сторону полуночи
Шрифт:
Весь день Эдуардо работал в саду, несмотря на холодную погоду. Он так сильно хотел Беллу, что желание отзывалось невыносимой болью во всем теле. Лежать с ней в одной постели было мучительно. Он мечтал обнять эту женщину, войти в нее и сделать ее своей. Ночью Белла прижималась к нему, ее изящные мягкие руки обнимали его, а теплое сладкое дыхание ласкало его грудь. Было очень трудно не сорвать с нее пижаму и не покрыть ее тело поцелуями. Эдуардо хотелось изучить Беллу во всех интимных подробностях, ласкать ее грудь, снова прикоснуться языком к твердым маленьким соскам.
Но вместо этого он лежал, уставившись в потолок и гладя ее шелковистые волосы, пока она спала.
Эдуардо никогда и ни с кем не проводил всю ночь. Это было правилом, которое он никогда не нарушал. Его ночные кошмары были одинаково ужасными и опасными. Он постоянно боялся ударить кого-нибудь во сне, переживая ужасы своего детства.
Эдуардо ненавидел собственную слабость. Мигрени случались уже не так часто, как раньше, но, как только приступы начинались, мало ему не казалось. Прошлой ночью был, пожалуй, сильнейший приступ за последнее время. Врачи говорили, что стресс ухудшает течение заболевания. Белла настойчиво расспрашивала о его детстве, и это отчасти стало толчком. Ему не следовало допускать, чтобы она заходила так далеко. У нее был дар разрушать его защиту, застигая врасплох сочувственными взглядами и нежными речами.
Эдуардо мог только представлять, как она была бы шокирована, услышав его рассказ о детстве. Все эти годы Белла приводила его в бешенство, дразня напоминаниями о прошлом, которые на самом деле были не так уж далеки от истины.
Он чувствовал себя грязным. Он так долго жил в грязи, что теперь считал себя пропитанным ею.
И еще Эдуардо чувствовал себя варваром. Все его детство было сплошной черной дырой отчаяния. Он чаще хотел умереть, чем бороться. Злость и ненависть ко всему миру росли в нем подобно раковой опухоли. Эдуардо на всех кидался. Он никому не верил. Он не мог позволить себе довериться кому-то, чтобы потом остаться с разбитыми надеждами. Невыносимо тяжело собрать волю в кулак, чтобы после ударов судьбы жить дальше.
Детство Беллы было совершенно другим. Она всегда получала то, чего хотела, стоило ей щелкнуть пальчиками. Ей не приходилось бороться, чтобы выжить.
А Эдуардо по-прежнему сражался со своими демонами. Они нападали, когда он бодрствовал, и мучили его, пока он спал. Иногда он задумывался, удастся ли ему когда-нибудь освободиться?
Белла снова увидела Эдуардо только ближе к обеду. Она возвращалась с прогулки и заметила его. Он что-то делал с окном на втором этаже.
Она прошла бы мимо, если бы лестница не пошатнулась, когда Эдуардо доставал из рабочего пояса инструменты. У нее сердце перевернулось при мысли, что он может упасть на промерзшую землю.
— Я подержу лестницу.
Эдуардо посмотрел на нее и сразу же отвернулся:
— Как хочешь.
Белла, подняв голову, наблюдала, как он обтесывает деревянную раму, напрягая мышцы при каждом взмахе. Эдуардо выглядел сильным и подтянутым, мужчиной в самом расцвете сил. Она старалась не вспоминать о том, что видела сегодня на рассвете, но было практически невозможно выбросить из головы видение его обнаженного возбужденного тела. Все внутри, как и раньше, тлело от похоти. Словно в теле нажали на какую-то кнопку, и теперь Белла не знала, как ее выключить.
Лестница начала трястись, когда Эдуардо спускался по ней. Белла навалилась на нее всем своим весом и отошла только тогда, когда он оказался в безопасности на земле.
— Что случилось с окном? — поинтересовалась она.
— Разбухло от воды, — ответил он, стряхивая со лба стружку. — Пару недель назад был сильный снегопад. Придется менять раму.
— Почему ты не наймешь кого-нибудь?
— Мне нравится это делать самому, — объяснил Эдуардо, собирая инструменты.
— Это рискованно, — сказала Белла. — Что, если бы ты упал? Никого не было бы рядом, чтобы тебе помочь. Ты мог свернуть себе шею.
— Тебе это было бы на руку, верно?
Она нахмурилась:
— Что это значит?
— Ты получила бы свою усадьбу обратно, — усмехнулся он. — Ты же этого добиваешься.
— Это мой дом, — бросила она с обидой. — Здесь выросли несколько поколений Хавертонов. Не понимаю, почему родовая усадьба должна достаться такому выскочке, как ты, а не законному владельцу.
— Тебе мало четырехэтажного особняка в Челси и миллионов фунтов на счете?
Белла со злостью посмотрела на него:
— Это к делу не относится. В этом доме я выросла. Я собиралась растить в нем своих детей. Тебе здесь не место.
— Очевидно, твой отец рассудил по-другому, — сказал Эдуардо.
— Ему следовало сначала посоветоваться со мной, — отрезала она.
— Была бы ты счастлива здесь со мной? — неожиданно спросил он.
— Нет. Не была бы. А ты?
— Не знаю, — ответил Эдуардо, сверкая улыбкой. — Но ты могла бы убедиться, что я очень даже мил.
Беллу охватил гнев.
— Честное слово, если ты снова заболеешь, я не прибегу к тебе на помощь. Будешь сам за собой ухаживать.
— Согласен.
Она поджала губы:
— И я не позволю тебе пользоваться мной.
— Интересно, как я воспользовался тобой? — поинтересовался он. — Ты лежала в моей постели, и только.
— Не по своей воле.
Его улыбка показалась Белле чересчур самодовольной и раздражающе уверенной.
— Никто тебя не тащил туда силой, — отрезал Эдуардо. — Ты пришла в мою спальню сама, и мне кажется, скоро ты снова окажешься в моей постели.
Глаза Беллы сверкнули.
— Думаешь, я такая доступная? Ты мне совершенно не нравишься. Я ненавижу тебя и всегда ненавидела.
— Знаю. Именно поэтому у нас будет потрясающий секс, — заявил он. — Не могу дождаться, когда ты кончишь. Спорю, ты взорвешься как бомба.
Ее щеки запылали, а кулаки сжались сами собой.
— Я не буду спать с тобой.
Эдуардо медленно осмотрел ее, лаская глазами. Она почувствовала его взгляд на своей груди, и все внутри перевернулось от желания.
— Это все равно случится, — сказал он, — ты и сама знаешь это.
— Ничего я не знаю, — прошипела Белла.
Он сделал шаг к ней, уменьшая расстояние между ними. Белле некуда было отступать, кроме как в клумбу. Она глубоко вздохнула, когда Эдуардо медленно провел пальцем по нежной коже на ее левом плече. Это гипнотизирующее прикосновение отозвалось в каждом нерве.