По ту сторону тьмы
Шрифт:
Сквозь шум в сознание Риваана пробился сочувственный голос Душа: «Он тебе нравится, да? Иначе для чего терпеть?» Лада же предпочла промолчать. Словно отгородилась от внешнего мира высокой стеной, куда не пускала даже Душу. В ту секунду ведьмолову вдруг показалось, что сквозь городской зной повеяло прохладой осеннего леса.
— Куда едем, ваша благородь? — его окликнул небритый возница в видавшем виды сюртуке.
Риваан махнул рукой, отпуская экипаж, и быстро догнал Ладамиру.
— В старых энциклопедиях типа «Истории ведьмовства» упоминались случаи нападения одних ведьмаков на других, — проговорила Ладамира, глядя прямо перед собой. — Таким образом, те, кто обладал большей силой, поглощали в себя душу, а, значит, и способности других, чтобы увеличить своё влияние. Но такие случаи, как правило, были крайне редки и жестоко карались самими ведьморожденными, согласно «Внутреннему Кодексу о статусе и безопасности ведьм и колдунов». А ведьмаков, переступивших этот закон, называли «тарантулами». Дескать, они убивают себе подобных, как пауки в банке.
— У меня возникают сомнения относительно твоего образования, — Риваан поймал ведьму за руку и положил себе на локоть. — Имеешь степень по истории искусств, а рассуждаешь, как законник из Отдела по борьбе с ведьмовством.
Лада густо покраснела и привычным движением повела плечами.
— Ну… я пыталась понять природу жестокости и как её избежать. И если какое-то лекарство от неё, или она — такое же врождённое качество, как цвет глаз или волос. Почему одни люди становятся жестокими по отношению к себе подобным, а другие, пройдя путь, полный страданий и лишений, являют чудеса милосердия… Кто ж знал, что мне это однажды пригодится в жизни?
— Многие полагают, что страдания даны как раз, чтобы научиться милосердию и любви. Кто много терпел мучения, сможет понять того, кто мучается.
Ведьма презрительно фыркнула.
— Бред! Страдания никого не делают лучше, — проговорила она непререкаемым тоном. — Они порождают свихнувшихся маньяков. Таких, как Паук. Если что и может научить милосердию и любви, так это только милосердие и любовь.
Риваан с удивлением отметил про себя, что такой Лаламиры он ещё не видел. Впрочем, вскоре изумление вытеснили мысли о работе. Пройдя квартал, они свернули на Торговую улицу. Где-то на этой улице находилась антикварная лавка «Ларец прошлого», принадлежащая Рихорду Эркерту, отцу покойной Аугусты. Отчёты отчётами, но ничто не может заменить живого общения.
Несмотря на то что время близилось к четырём, двери большинства салонов и магазинов были по-прежнему гостеприимно распахнуты. Витрины дышали роскошью нарядов и блестящих украшений, воздух опутывал ароматами изысканных духов. Юные барышни стайками, похожие на разноцветных бабочек, выходили из дверей салонов модисток в сопровождении своих благочестивых матерей. За ними следовали слуги с многочисленными пакетами. Все готовились к бальному сезону, который должен был начаться через две недели. По традиции первый бал давался в володарском дворце. Неудивительно, что семейства не скупились на туалеты для своих дочерей. Выгодная партия приумножала имеющееся состоянием и наделяла определёнными связями. Или решала финансовые проблемы тех, у кого остался лишь титул, но не имел за душой ни гроша.
О том, что володарь пришлёт приглашение на ежегодный бал, Риваан не сомневался. Не только обсудить государственные дела, но и посмотреть на новоиспечённую жену ведьмолова. Хотя Венцеславу вряд ли понравится Ладамира. Правитель любил окружать себя фаворитками редкой экзотической красоты. Двоедушница покажется серой мышью на фоне них. Хромой серой мышью с колким языком. Она не во вкусе володаря, и почему-то от этой мысли Риваану стало легче.
Антикварная лавка выглядела блёкло на фоне пестрящих магазинов. Такой потёртой малахитовой шкатулкой среди облепивших его мраморно-золотых сверкающих ларцов. Надпись на облупившейся позолоченной вывеске, свисающая лохмотьями паутина в углах темнеющих окон. Ничего не напоминало о некогда прибыльном месте. Даже воздух внутри оказался каким-то стоячим, затхлым. Магазин переживал не лучшие времена. После гибели своей единственной дочери старик Эркерт совсем запустил дело, предпочитая находить утешение на дне бутылки, а не за прилавком.
Вот и сейчас он понуро всматривался дно полупустого стакана, периодически безмолвно шевеля губами. От некогда весьма респектабельного дельца осталась лишь серая тень в давно уже нестираной рубашке и таком же жилете. Чёрные волосы превратились в серые и торчали в разные стороны. Раскрасневшееся лицо пронизывала паутинка глубоких морщин, а красные то ли от выпивки, то ли от непрошенных слёз глаза бессмысленно таращились в одну точку.
Ладамира выпустила руку ведьмолова и скользнула между стеллажами с антикварной утварью. Риваан негромко кашлянул, привлекая к себе внимание. Господин Эркерт вздрогнул и поднял затянутые хмельной поволокой глаза.
— Закрыто, — недовольно буркнул он и упёрся в стакан.
— Я не займу много вашего времени, господин Эркерт, — вежливо произнёс ведьмолов.
— Сказал же — закрыто! — взревел антиквар и резко поднялся. Покачнулся и тут же хлопнулся обратно на стул. — Мы больше не работаем, — и горестно, точно эхом повторил: — Не работаем.
Говорить со стариком в таком состоянии было бессмысленно. Он слишком погружен в свою грусть, настолько, что вряд ли ответит что-то более связное, чем грязная ругань в сторону убийцы и законников, которых он считал идиотами, не способных найти того, кто лишил его дочь жизни.
— Я искренне сочувствую вашей потери…
— Вы ничего не понимаете, молодой человек, — Рихорд сгорбился, голова ушла глубоко в плечи. Он отвернулся от ведьмолова, словно пытался спрятаться от того, что и так причиняло невыносимую боль. — Уходите, я ничего не скажу. Всё, что мог, я сказал… Но никто ничего не сделал. Я больше не хочу говорить… Уходите…
За спиной прозвенел колокольчик. Обернувшись, Риваан успел заметить лишь закрывающуюся дверь — Лада предпочла сбежать. Ведьмолов с досадой подумал, что излишне понадеялся на ведьму. Он молча вышел из лавки. Возникло чувство, что Риваан пересёк невидимую границу. Улица пестрела красками, мимо пробегали экипажи, запряжённые тонконогими лошадьми. Юные девицы весело щебетали о предстоящем бале. Торопливо проходили служащие и посыльные. Кругом кипела жизнь, в отличие от антикварной лавки, хозяин которой, похоже, похоронил себя заживо в своём горе. Различие было столь велико, что ведьмолову почудилось, будто он выпал из безвоздушного пространства.
Рядом с входной дверью стояла Ладамира с закрытыми. Облокотившись на трость, она беззвучно шевелила губами, будто читала молитву.
— Лада? С тобой всё в порядке?
Ведьма вздрогнула и подняла на Риваана затуманенный взгляд.
— У меня было видение.
Старый антиквар все так же сидел за пыльным прилавком, уперев в стену невидящий взгляд. Со стороны могло показаться, что Эркерт превратился в изваяние, такое же ветхое и древнее, как некоторые из его товаров. Только бессвязное бормотание и редкие тяжёлые вздохи говорили, что старик по-прежнему жив. Жив, хотя в стельку пьян.
К затхлому воздуху лавки примешался яркий тошнотворный запах сивухи. Похоже, антиквар достал бутылки с пойлом, отведать которое не рискнули бы и выпивохи из Южного проулка. Но Рихорд оказался крепким мужиком. Настолько, что пойло не только не убило его, но даже не отправило дремать под прилавок.
Риваан исподволь бросил взгляд на Ладамиру. Она в нерешительности застыла возле двери, потерянно озираясь по сторонам. Древние маски с разинутыми ртами, потемневший от пыли и грязи фарфор, свисающая в углах паутина. «Ларец прошлого» одряхлел вместе со своим хозяином и теперь напоминал склеп, пропитанный горем и застоем.