По вере его
Шрифт:
— Ой! Простите… Хотите, я сделаю новый? — девичий голосок от огорчения стал звонче, увеличивая и без того клокотавшее внутри раздражение в разы.
— Не нужно, — Нацу резко поднялся с места, жестом отметая робкие попытки задержать его. — Мне уже пора. Передайте Мире, я ей позвоню.
Он с удовольствием захлопнул за собой дверь, надеясь, что таким образом избавится и от незнакомки, и от плохого настроения. Но ни убойная доза кофе, сваренная Джувией по его любимому рецепту, ни удачно заключённый контракт, ни выглянувшее к полудню солнце не помогли вернуть доброе расположение духа. Потому что если с раздражением ещё можно было как-то справиться, то с муками совести — нет. Зачем было набрасываться
Девушка обнаружилась за барной стойкой, что было довольно удачно — никому ничего не придётся объяснять. Увидев его, она приветливо улыбнулась и тут же поинтересовалась:
— Вы к Мире? Подождите немного, сестра сейчас придёт.
— Сестра? — переспросил Нацу, лихорадочно пытаясь вспомнить всё, что знал о родственниках Миражанны. Перед глазами неожиданно всплыла фотография, которую как-то показала ему Штраус. На ней Мира и Эльфман обнимали смеющуюся девочку с двумя озорными хвостиками. — Значит, вы Лисанна? — теперь неловко стало вдвойне: пусть они никогда не встречались вживую, да и та девочка с фото сильно изменилась, но как можно было не заметить столь сильного сходства? Серебристо-пепельные, как у старших Штраусов, но теперь коротко, до плеч, подстриженные волосы, голубые глаза, одинаковый овал лица… — Простите, я вас не узнал.
— Ничего страшного, — отмахнулась девушка. — И зовите меня Лис — не люблю своё полное имя. Ну так что, дождётесь Миру?
— Вообще-то я искал вас, — признался Нацу. — Хотел извиниться за утреннюю грубость.
— Я сама виновата, — остановила его Лисанна. — Ненавижу долгие перелёты — после смены часовых поясов становлюсь жутко рассеянной. Однажды едва не забыла в аэропорту багаж, хорошо, Эльфи меня встречал, иначе осталась бы без своих любимых карандашей — мне их папа специально заказывал. Я ведь и дня не могу без рисования прожить.
— У вас, кстати, неплохо получается, — он кивнул на один из пейзажей, украшающих стены кафе.
— И вы туда же? — с упрёком посмотрела на него Лис. — Я уже смирилась с тем, что Мира повесила мои детские почеркушки на всеобщее обозрение, но комплименты им точно перебор.
Нацу не стал спорить, пытаясь доказать, что картины действительно хороши (если честно, ему, совсем не разбирающемуся в живописи, работы просто нравились, зато Люси отметила и технику, и цветовую гамму, и ещё много чего, наговорив кучу умных и непонятных слов, в конце на его просьбу пожалеть несчастного любителя и не засорять уставшие после тяжёлого трудового дня мозги просто сказав, что автор гений и таким талантом разбрасываться нельзя). Вместо этого он предложил поужинать — здесь или в любом другом месте — чтобы окончательно разрешить возникшее утром недоразумение. Вернувшаяся в этот момент Мира и слушать ничего не хотела о «другом месте», поэтому им пришлось переместиться за столик и полностью доверить их сегодняшнюю трапезу хозяйке кафе.
Вечер прошёл довольно приятно. Нацу в основном отмалчивался, взяв на себя роль внимательного слушателя. Лисанна рассказывала о своей семье: отце, маме, единокровных брате и сестре — и делала это так живо и интересно, что прерывать её абсолютно не хотелось. Драгнил в общих чертах знал их историю со слов самой Миры: когда той исполнилось тринадцать, их с Эльфманом родители развелись, однако мистер Штраус не бросил ни детей, ни теперь уже бывшую супругу, продолжая поддерживать с ними общение и помогая материально. Через год он снова женился и уехал за границу, где стал отцом в третий раз. Старшие
Нацу задержался в «Эдоласе» почти до закрытия и, прощаясь, на автомате в ответ на предложение заходить ещё сказал: «Непременно», даже не предполагая, что буквально на следующий же день ему захочется исполнить своё обещание: пустая квартира давила на нервы гулкой тишиной, с которой не смог справиться даже работающий телевизор. Однако он заставил себя остаться дома из опасения показаться чересчур навязчивым и занялся разбором коробок, надеясь, что это поможет отвлечься от желания наведаться к Штраусам. Трудовая терапия сработала лишь отчасти: в этот вечер ему удалось совладать с собой, однако на следующий день всё началось по новой. Его будто кто толкал в спину — мягко, но настойчиво — и наконец в субботу Нацу сдался.
Никто особо не удивился его приходу. Эльфман немедленно заявил, что пиво уже давно стоит в холодильнике и сегодняшний матч они смотрят вместе («Кстати, диван всё ещё в твоём полном распоряжении, так что… если захочешь…»); Мира без зазрения совести «зарезервировала» его на воскресенье («Ты уже давно обещал мне рецепт пасты под острым соусом. Я хочу посмотреть, как ты её готовишь»); а Лисанна, весело смеясь, утащила его на прогулку. Они вернулись как раз к началу игры и втроём с Эльфи устроились перед телевизором. Чем закончился матч, Нацу узнал только на следующее утро - он незаметно для себя отключился уже во время первого тайма. Лис, снова разбудившая его своим пением, приготовила кофе и… предложила сбежать, пока остальные члены семьи Штраусов сладко спали.
— А как же паста? — напомнил Нацу.
— Приготовите её в следующий раз, — озорно улыбнулась Лисанна. — Поверьте, спагетти никуда от вас не сбегут. В отличие от меня и этого чудесного утра.
Глупо было привередничать и искать поводы для отказа. Тем более что прогулка по тихому, безмятежно-сонному городу и в самом деле вышла замечательной. Они прошли вдоль набережной и, остановившись на мосту, долго наблюдали, как блекнут на молочно-белом полотне неба розовые росчерки.
— Красиво… — выдохнула Лис, продолжая зачарованно смотреть вдаль.
— Нарисуйте. Всё это: улицу, реку, восход солнца… Даже нас на мосту, — предложил Нацу. — У вас талант. Который вы почему-то не признаёте и прячете от других. Мира говорила, что ваши работы пока нигде не выставлялись. Почему? Дело в деньгах? Я мог бы помочь.
— Если бы вас сейчас слышал папа, ему было бы очень обидно, — укоризненно покачала головой Лисанна. — Он просто спит и видит меня всемирно известной художницей и не пожалел бы никаких средств, чтобы эти мечты стали реальностью.
— Простите, я не хотел задеть ни вас, ни мистера Штрауса. Но тогда что мешает? Неуверенность в себе? Поверьте, мне доводилось видеть такие работы, по сравнению с которыми даже мои детские каракули можно считать шедеврами.
— Я просто не хочу, Нацу.
Он с крайним удивлением смотрел в невозможно голубые глаза стоящей рядом девушки и пытался понять смысл только что сказанных ею слов. И не мог.
— Так не бывает, — устало выдохнул он, сдаваясь. — Каждый человек хочет что-то оставить после себя, а люди творческие — тем более.