По вере его
Шрифт:
«Когда мы понимаем, что нашли того, с кем готовы провести всю оставшуюся жизнь? Когда говорим, что любим, и слышим такие же слова в ответ? Или в мечтах о доме, детях и лохматой собаке представляя рядом с собой конкретного человека? Осознавая, что можем довериться ему, открыть свои слабости и одновременно стать сильным, готовым в любой момент подставить плечо, чтобы вместе преодолеть любые трудности? Сколько для этого должно пройти дней, месяцев, лет? Как много ошибок нужно совершить, какие побороть страхи и сомнения, какие календари испещрить датами встреч и разлук? Вряд ли кто-то знает ответы на эти вопросы. А я уже и не хочу их искать. Папа всегда учил меня доверять своему сердцу. «Оно не обманет, — говорил он. — Лишь ему доступно то, что нельзя заметить обычным зрением. Иди за ним, даже если будет трудно, и в конце пути счастье обязательно
Последняя запись была сделана недели за две до гибели — потом Люси потеряла ключик и уже ничего не писала.
«Сегодня мне приснился папа — таким, каким он был до болезни, забравшей его больше года назад. Мы шли с ним по летнему лугу, заросшему красным клевером — его любимые цветы. Папа улыбался и выглядел очень счастливым. «Мы наконец-то с мамой вместе, — сказал он на прощание. — Не волнуйся за нас». Меня всегда поражало то, с каким достоинством папа нёс своё горе — мама умерла, когда я была совсем маленькой, а он очень её любил. Но продолжал жить полной жизнью — я почти никогда не видела его грустным. Незадолго до моего отъезда в Магнолию мы рассматривали вместе семейный альбом, и я спросила его, как ему удавалось держаться. Его ответ поразил меня. «Это ради твоей мамы. Она просила не печалиться по ней сильно: «Если ты будешь плакать здесь, я буду переживать там. Не делай мне больно». Я не хочу заставлять страдать любимого человека». Сколько заботы друг о друге в этих словах… Не знаю, как сложится моя судьба, но если мне суждено будет уйти раньше, я тоже хотела бы сказать Нацу: «Не плачь обо мне, любимый. Я хочу, чтобы ты был счастлив — несмотря ни на что. Тогда мне будет спокойно».
Нацу осторожно провёл кончиками пальцев по странице, стараясь не задевать расползающихся по ней мокрых пятен:
— Я постараюсь, милая.
========== Глава 6 ==========
Нацу уже почти полчаса равнодушно пялился на высокий гладкий потолок приятного нежно персикового цвета; то здесь, то там сквозь основную краску проступал розовый, но обнаружить момент перехода одного оттенка в другой было невозможно, просто в какой-то момент мозг отмечал, что цвет сменился. Столь же необычно выглядел и весь остальной интерьер: насыщенного оранжевого цвета стены, украшенные кое-где гипсовой лепниной, строгие перпендикуляры открытых полок, массивная приземистая мягкая мебель из белой кожи и — в противовес тщательно подчёркнутому аскетизму — невесомый прозрачный тюль оттенка слоновой кости, мягкими складками обрамляющий большое, в пол, окно. Кто бы не являлся автором этого дизайнерского проекта, он явно хорошо знал о вкусах хозяйки квартиры — Миражанна обожала оранжевый цвет и порядок. Накануне вечером (вернее, уже глубокой ночью) Нацу было не до рассматривания окружающей обстановки, зато утром он смог оценить её сполна.
До вчерашнего дня ему ни разу не доводилось бывать у Штраусов в гостях — их общение ограничивалось встречами в «Эдоласе» и разговорами по душам, если Миру не сильно отвлекали посетители. Сам Нацу набрёл на кафе случайно вскоре после возвращения в Магнолию и с тех пор стал завсегдатаем, заглядывая на огонёк каждую неделю. Смерть Люси прервала эту традицию — единственным, за чем он наведываться в подобные заведения последние недели, была выпивка, а белокурая хозяйка «Эдоласа» скорее отказалась бы от месячной выручки, чем позволила своему другу спиваться у себя на глазах. Поэтому Нацу всячески избегал встреч с Мирой, игнорируя её предложения зайти, отделываясь скупыми сообщениями. Но после посещения редакции и разговора с Леви подобное поведение показалось ему неправильным и вечером, закончив перевозить вещи, он заглянул в кафе.
Миражанна не стала пенять ему за долгое отсутствие. «Рада тебя видеть, — сказала она, привычно легко коснувшись губами щеки. — Ты голоден? Сегодня в меню твой любимый рыбный пирог — как чувствовала, что придёшь». Нацу не отказался ни от пирога, ни от десерта, хотя особого аппетита не было: ему до зубовного скрежета надоела заказная еда из ресторана, хотелось чего-то домашнего, а в «Эдоласе» готовили именно так — без вычурных изысков, просто, зато
— Оставайся у нас — ты выглядишь таким уставшим. Правда, сейчас свободен только диван в гостиной, широкий и довольно удобный. Хотя можем переселить на него Эльфи на одну ночь, думаю, братец будет даже рад уступить тебе свою комнату.
Нацу задумался. Ночевать в офисе надоело, а квартира больше напоминала склад, чем жилое помещение — он просто свалил все привезённые вещи в одну кучу, решив разложить их по местам позже. Туда ехать ему тоже не хотелось. Поэтому оставалось лишь одно — кивнуть, выдавив из себя жалкое подобие улыбки:
— Я согласен на диван.
Через десять минут он поднимался на второй этаж (Штраусы жили в том же доме, прямо над кафе) в сопровождении радостно тараторящего Эльфмана — тот, забыв о строгом наказе Миры не утомлять гостя, спешил поделиться новостями, но Нацу его почти не слушал, лишь изредка кивал, создавая видимость участия в разговоре. На его счастье, с приготовлениями было закончено довольно скоро, ему пожелали спокойной ночи и оставили одного.
Сознание отключилось, стоило лишь голове коснуться подушки. Ночь прошла без сновидений и впервые принесла долгожданный покой. И странным образом выхолодила все мысли — в голове было пусто до хрустального звона; тело же, словно после большой физической нагрузки, отяжелело, налилось свинцом, требуя проявить к себе сострадание и не заставлять его покидать действительно удобный диван. Нацу, помедлив немного, посмотрел на часы. Восемь утра. Будь сегодня выходной, он, наплевав на условности, провалялся бы до тех пор, пока не показались хозяева, но календарь неумолимо напоминал — всего лишь вторник, а значит, вставать всё же придётся.
Со стороны кухни уже довольно долгое время доносилось негромкое пение — именно оно и стало причиной пробуждения. Женский голос — не сильный, но довольно приятный — с чувством выводил какую-то старинную балладу. Нацу никогда не слышал, как поёт Мира, но был абсолютно уверен, что это именно она — кому ещё так развлекаться на её кухне ранним утром? И сильно удивился, обнаружив вместо неё совершенно незнакомую девушку.
На вид ей было около двадцати. Невысокая, остроносенькая, с по-детски пухлыми губами. Простое светло-жёлтое платье скрывало фигуру, зато позволяло любоваться на точёные коленки и сноровисто мелькающие руки — незнакомка накрывала на стол. Закончив, она прервала свою песню и приветливо поздоровалась, заиграв милыми ямочками на щеках:
— Доброе утро!
— Доброе… — Нацу, не совсем понимающий, что происходит, не спешил радоваться новому знакомству, что, впрочем, не помешало ему проявить элементарную вежливость. — А где Мира?
— Они с Эльфи уехали по каким-то срочно-важным делам и попросили меня позаботиться о вас. Глупейшая ошибка — я совершенно не умею готовить. Так что могу предложить лишь кофе и бутерброды. Хотите?
— Не откажусь.
Девушка жестом пригласила его присесть, а сама отошла к кухонной стойке, на которой уютно гудела кофемашина, готовя свежую порцию бодрящего напитка.
— Вам чёрный или со сливками? — уточнила исполняющая роль хозяйки незнакомка.
— Чёрный. Без сахара, — лучше сразу озвучить все свои предпочтения, чтобы не создавать лишних проблем.
Девушка вернулась с двумя чашками; аккуратно поставив их на стол, она потянулась к сахарнице и, достав два кусочка, бросила их в тот кофе, который предназначался её гостю.
— Я просил без сахара, — недовольно напомнил Нацу, не успевший предотвратить это (с его точки зрения) издевательство над благородным напитком.