По вере его
Шрифт:
— Можно, я оставлю его себе? — Леви аккуратно погладила пальцем фарфорового слоника.
— Да, конечно, — поспешно согласился Нацу. — Ты можешь брать всё, что захочешь. Я всё равно хотел просить тебя о помощи. Не знаю, что делать с её вещами, — пояснил он в ответ на недоумённый взгляд МакГарден. — Там, в квартире, много чего осталось: книги, одежда…
— Почти всё можно отдать в приют, — подсказала Леви. — Если хочешь, я займусь этим. Попрошу Кану мне помочь.
— Тогда возьми, — Нацу протянул ей связку ключей. — Сходите, когда вам будет удобно. Я заеду туда сейчас, заберу наши фото и личные вещи, может, ещё кое-что. А с остальным решайте сами.
За столиком снова воцарилось
— Я скучаю по ней, — негромко сказала Леви.
— Я тоже, — хрипло ответил Нацу.
— В тот день я сердилась на неё и много раз звонила, а Люси не брала трубку. А потом кто-то ответил и сказал, что её больше нет. Это так страшно. Мы собирались на следующий день сходить с ней в кино. А ещё Люси сказала, что выходит замуж, и я даже не поздравила её и ни о чём не спросила, так была зла.
Леви говорила и говорила — рассказывала о том дне, вспоминала какие-то смешные и грустные истории из прошлого, за что-то извинялась, тихо плакала, растирая по щекам солёные капли. Нацу молча слушал, не перебивая, давая ей возможность выговориться и облегчить своё горе. Ему было известно о роли двух неугомонных подружек в их той, единственной, ссоре с Люси (что-то узнал от неё, о чём-то догадался сам) и за это слегка недолюбливал обеих, но сейчас это не имело никакого значения. Поэтому, когда Леви, наконец, выдохлась и замолчала, он почти слово в слово повторил то, что говорил Макарову.
— Спасибо… — робко улыбнулась МакГарден. — Правда, спасибо за всё.
Дождь перестал, любвеобильная парочка покинула кафе. На душе было пусто и почти не больно, словно отмерянный на сегодня лимит чувств закончился с последними каплями, лениво мазнувшими по стеклу.
— Я, наверное, пойду, — Леви, крепко сжимая в ладони слоника, которого так и не выпускала из рук за время своего монолога, поднялась, поправляя на плече ремешок сумочки.
— Если что-то будет нужно, звони, — предложил Нацу. МакГарден кивнула и, уже не оглядываясь, пошла к выходу.
Он тоже не стал задерживаться — раз собрался посетить квартиру, нужно сделать это как можно скорее, пока не растерял всю решимость. Тем более что ему пока так и не удалось ничего узнать о дневнике Люси. А ведь она не случайно помогла найти ключик. Не стоит игнорировать её послания — после случая на стройке Нацу казалось, что любимая рядом и по-своему оберегает его. И он сделает всё, чтобы её усилия не пропали даром.
========== Глава 5 ==========
Нацу медленно поднимался по широким, чуть закруглённым, словно стёртым по краям, ступеням. Ладонь легко скользила по перилам, повторяя каждый изгиб отполированного временем и частым использованием дерева, бесстыдно лаская его нежным прикосновением. Если бы в Рай вела лестница, она должна была быть именно такой.
Казалось, он помнил здесь каждое пятнышко или трещинку на камне — сколько раз ему приходилось проходить здесь то одному, то с Люси, упорно игнорируя старенький, жалобно дребезжащий лифт с сетчатыми дверями? Это было недавно, но будто в другой жизни: перестук каблучков, заливистый смех, сбитое бегом дыхание, жаркий шёпот после не менее обжигающего поцелуя — прошлое билось загнанной птицей в перекрестье дверных глазков, пряталось лесной нимфой за очередным поворотом, манило за собой дробящимся эхом невольно участившегося пульса. Не было сил ни уйти, ни остановиться,
Вид знакомой двери заставил ноги налиться свинцовой тяжестью; где-то за рёбрами кольнуло, прошивая насквозь холодными острыми иглами — настолько резко и сильно, что перехватило дыхание. Нацу, качнувшись вперёд, схватился дрожащей рукой за косяк и, сделав пару шагов, прижался лбом к двери, прикрыв глаза. Ладонь несмело коснулась гладкого дерева, замерла, словно желая слиться с ним воедино — он и не заметил, что почти в точности повторил то, как стоял здесь в день похорон. На языке снова забилось родное имя, но в этот раз голос предательски сорвался на первом же слоге, и Нацу больше не решился произносить его вслух. Время застыло, милосердно оттягивая миг последней встречи с безвозвратно утерянным прошлым.
Звук захлопнувшейся двери и голоса внизу заставили очнуться и поспешить войти в квартиру — ему не хотелось ни с кем встречаться. В прихожей царил полумрак, усугубляя и без того неживую тишину: оставленные без присмотра механические ходики давно остановились, а холодильник за ненадобностью отключила Джу — она заглядывала сюда по его просьбе недели три назад выбросить мусор и захватить несколько вещей. Это было крайне малодушно с его стороны — просить её о таком, но Локсар ни словом, ни взглядом не показала, что чем-то недовольна, и Нацу сделал вид, будто ничего и не произошло.
Ключи звякнули о крышку комода, под ногой что-то хрупнуло. Он обходил комнату за комнату в иррациональной надежде вновь почувствовать этот дом своим — так было нужно. Ему ли самому или же в память о той, что совсем недавно наполняла его жизнь теплом, Нацу не знал, но упорно продолжал бродить по квартире. Тщетно. Всё: запахи, звуки, даже картинки — затёрлось, как старая граммофонная пластинка, потускнело, стало чужим и безжизненным, точно засушенный между страницами книги коричнево-рыжий кленовый лист. В конце концов пришлось сдаться, признав очевидную истину: этот дом больше никогда не станет прежним. Люси была здесь не просто хозяйкой (пусть и условной, являясь обычным арендатором), а, как бы банально не звучало, душой и сердцем маленького, уютного мирка, с любовью создаваемого и столь же бережно хранимого. Теперь квартира больше походила на музей: повсюду царили пыль и запустение, которые, как и идеальный порядок (ни одной впопыхах забытой вещи, оставленной не на полке книги, непомытой чашки), лучше любых слов напоминали о произошедшей трагедии.
Нацу помнил это место другим: наполненным лёгким цветочным ароматом любимых духов Люси и запахом кофе по утрам; пронизанным насквозь золотистыми солнечными лучами, игриво проникающими в спальню сквозь неплотно задёрнутые шторы, и согретым тёплым светом прикроватного бра; убаюканным долгими вечерними разговорами и разбуженным сольным исполнением в душе. Личный рай на двоих, маленький островок счастья в полном бурь и разочарований океане жизни.
Сначала он целиком и полностью принадлежал Люси: она создавала его своими руками, по крупицам, словно мозаичное панно, собирая целостную картину из разрозненных деталей, наполняя каждую из них своим, особенным, смыслом. Любая вещь в доме обрастала историями, смешными и грустными, больше похожими на сказки, становясь роднее и ближе. Нацу любил их слушать и часто предлагал записать и отнести в издательство, но Люси отнекивалась, скромно считая себя недостойной такой чести. Он надеялся, что со временем у него получится переубедить её, а пока в тайне от девушки записывал рассказы на диктофон. Теперь эти записи стали для него бесценными, и Нацу не был уверен, что сможет с кем-нибудь поделиться своим сокровищем.