Победа достается нелегко
Шрифт:
— Нет, — ответил Руслан. — Просто иду и думаю.
— О чем, если не секрет?
— О разном. О жизни, о счастье.
— Я об этом никогда не думаю. Смешно в наши дни! Одни утверждают, что счастье, мол, в труде, в любимой работе. Насмотрелась я на ученых дурех, которые до сорока лет ни с кем не целовались, а потом спохватились, да поздно. — Тина разоткровенничалась, хотя в ее рассуждениях сквозило неприкрытое себялюбие. — Говорят еще, что счастье в любви, в семейной жизни. Смехота!
— Счастье — это прежде всего радостные эмоции, — поправил ее Руслан, — И не надо смешивать понятие «счастье» с понятием
— О счастье?
— Нет, о жизни. В ту пору люди интересовались смыслом жизни.
— Но, Руслан, люди всегда стремятся к счастью!
— Ты опять путаешь понятия. Люди стремятся к лучшей жизни, а не к эмоциональному восприятию.
Тина поджала губы. Ей нисколько не хотелось вести философские разговоры, «Смелый только там, за канатами, — с грустью подумала она и, перестав обнимать Руслана, взяла его под руку. — Не то что Бондарев!»
Руслан с удивлением отмечал, что разговаривать с Тиной ему не о чем. Когда-то он чуть ли не каждую ночь видел ее во сне, днем грезил о ней наяву, хотя помнил и переживал встречу в вестибюле метро. Глупый мальчишка, ничего тогда не видел. Давно это было, еще до Гульнары. Руслан осмотрелся. Лес кругом, безлюдье, темнота. И Тина рядом, протяни руку и бери. Податливая, но не желанная. Какая-то незримая стена встала между ними. Поздно, слишком поздно они встретились. А может, это и к лучшему?
В вагоне электрички было свободно и весело. В конце вагона, завалив проход рюкзаками и букетами полевых цветов, расположилась группа туристов. Совсем еще юные, усталые, довольные. Окружив белобрысого парня с гитарой, туристы дружно, с задором пели.
Как индийская сабля, твой стан, взгляд — рубин раскаленный. Если б был я турецкий султан, раз-два! То бы взял тебя в жены! Поселил бы в гареме из роз. Пусть завидуют люди! Я бы сердца тебе преподнес, раз-два! На эмалевом блюде!Руслан и Тина заняли места рядом с туристами. Вагон был почти пустой. Руслан с завистью посмотрел на дружный коллектив, на их задорные, обветренные лица, и ему тоже захотелось пойти куда-нибудь в поход, навстречу неизвестному, радостному. Тина, оглядывая тяжелые рюкзаки, кривила губы: «Все надо нести на своем горбу?»
Ты потупила взор, ты молчишь. Пальцем трешь штукатурку. А сама потихоньку, как мышь, Шш-шш! Ночью бегаешь к турку. Он, проклятый турецкий паша, Бусурман и невежа…А потом, обнявшись, склонив головы, туристы задушевно запели другую песню.
Пять мужчин у костра поют ЧутьРуслан прикрыл глаза и увидел узкую тропу и одинокий огонек костра, сразу повеяло безбрежными просторами, холодом ночи.
На остановке в вагон ввалилась четверка рослых, хорошо одетых, слегка подвыпивших молодых мужчин. Они остались в тамбуре, дымя папиросами. На первый взгляд их можно было принять за студентов-старшекурсников. Один из них, распахнув дверь, стал рассматривать сидящих в вагоне. Руслан невольно обратил на него внимание. Рослый, упитанный, с ленивыми движениями типичного тяжеловеса. Лицо, носившее следы многих потасовок, слегка одутловатое, с коротким плоским носом и большими блеклыми глазами. Низкий покатый лоб, на который спадал рыжеватый чуб, казалось, мог вмещать лишь мысли о футболе и думы о выпивке.
Дегенерат какой-то, — прошептала Тина.
Из-за его спины выглядывал довольно симпатичный парень, смуглолицый, с усиками, в белой нейлоновой рубахе с засученными рукавами. Он что-то тихо говорил своим дружкам, улыбался, обнажая ряды белых крепких зубов. Рядом с ним, опершись о косяк двери, стоял третий. Широкоскулое светлое лицо, выгоревшие брови и наглые, слегка навыкате глаза. Скривив губу, он пьяным взглядом скользнул по пассажирам. В глубине тамбура стоял четвертый. Кепка сдвинута на самые глаза, в темноте лица не видно, лишь огненной точкой светилась папироса. Нейлоновый плащ небрежно перекинут через плечо.
Вдруг тот, которого Руслан определил «тяжеловесом», а Тина назвала «дегенератом», лениво перекинул папиросу из одного уголка рта в другой и, тяжело ступая, подошел к туристам. Насмешливо присвистнул:
— Ба! Тут гуляют!
Следом за ним в вагон скользнул смугловатый парень. Он стрельнул глазами по лицам девушек.
— Джека, и поют! Консерватория!
Их дружок, широкоскулый, тоже хотел было войти в вагон, но его властным движением удержал тот, в кепке, с плащом на плече. Свет упал на его лицо. Руслан, почему-то наблюдавший за ним, внутренне насторожился. Лицо того, в кепке, было знакомым. Где, когда он видел этого человека? Продолговатое лицо, длинный узкий нос и маленькие, близко посаженные глаза. Странное предчувствие охватило Руслана.
— Что проход загородили! — пробурчал верзила, которого назвали Джеком, и, отступив на шаг, с силой ударил ногой по рюкзаку. Рюкзак, перевернувшись несколько раз, отлетел к середине вагона.
Руслан посмотрел на туристов. Вместе с гитаристом их было семь парней. Количеством больше, но качество не то. Узкоплечие, с тонкими шеями. Туристы хмуро смотрели в пол, крепились. Девчонки испуганно таращили глаза, готовые, словно стайка нахохленных синичек, в любой миг сорваться с мест с визгом и криком.
Гитарист поднял голову, поправил очки и, сдерживая негодование, спросил спокойным натянутым голосом:
— Что вам надо?
— Играй, очкарик!
Смуглолицый, взяв двумя пальцами окурок, щелчком послал его в лицо гитаристу. Окурок шлепнулся в стекло очков и прилип. У гитариста мелко задрожала нижняя губа, по лицу и шее пошли багровые пятна.
— Как вам не стыдно! — Девушка в поношенном зеленом спортивном костюме вскочила и, сверкая глазами, из которых вот-вот готовы были брызнуть слезы, сжала маленькие кулаки. — Вас никто не задевает!