Победа достается нелегко
Шрифт:
После ухода Бондарева Руслан погасил свет и долго лежал с закрытыми глазами. Сон не приходил. Думал о матери, о новой квартире, о завтрашнем бое и, конечно, о Тине. Давно о ней не думал. Руслану казалось, что вычеркнул ее из своей памяти. Вычеркнул навсегда. Особенно с тех пор, как появилась Гульнара. Без Гульнары он не мыслил своей жизни. Она, только она одна могла стать подругой его жизни. И вдруг — опять Тина…
Нет, не о такой встрече с Тиной мечтал Коржавин. Он хорошо помнил тот день, когда она гордо прошла мимо него. С тех пор Руслан сознательно избегал встреч. За годы службы не написал ей ни одного письма, хотя мать неоднократно упоминала о Тине и передавала от нее приветы. Время стирает грани, сглаживает острые углы. И Руслан тешил
— Да, я Руслан. Ну и что?
Однако так не сказал, хотя носил в груди эти слова больше двух лет.
Тина появилась неожиданно, словно выросла из-под земли, нарядная, красивая, она возникла около самого ринга с большим букетом в руках, когда Руслан, потный, усталый, озаренный счастьем победы, под аплодисменты десятитысячной толпы шагал вместе с тренером в раздевалку.
Проскользнув мимо оторопевшего лейтенанта милиции, Тина бросилась навстречу ему, сунула букет цветов, потом порывисто обняла, прижалась к нему так, что он невольно ощутил ее плотное тело, грудь, и стала целовать.
— Русланчик! Поздравляю!
Удивлению Руслана не было границ. Они никогда раньше не целовались и не обнимались. Единственное, что иногда Тина позволяла ему, это взять под руку. И вдруг… Руслан от неожиданности не мог произнести ни слова. Но этого и не требовалось. Говорила Тина.
— Я увидела тебя еще вчера, по телевизору. Не могла усидеть дома, полетела сюда, в Лужники. Глупо, конечно. Билетов нет, кассы закрыты… Бродила вокруг Дворца спорта, заглядывала в автобусы. Хотела тебя встретить. Но мне сказали, что армейские боксеры уже уехали. Смешно, конечно.
— Прошу вас, разрешите Руслану помыться и одеться.
Типа наградила тренера обворожительной улыбкой и зашагала рядом с Русланом, прижимаясь к его сильной руке. Руслан растерянно улыбался и, не зная, как себя вести, искоса поглядывал на Тину. Он узнавал и не узнавал ее. Она изменилась. Похорошела, выглядела ослепительно. И она, зная себе цену, шла рядом, гордо вскинув голову, и ее волосы, выкрашенные в модный медно-красный цвет, мягко касались его плеча.
Потом, уже в автобусе, боксеры и тренеры только и говорили о том, какую «кралю» подцепил Коржавин. А Бондарев, подсев к Руслану, спрашивал:
— Когда же ты успел поймать такую золотую рыбку? Вроде бы глаз с тебя не спускали, держали на строгом режиме, свободного времени не было, даже в город ни разу не возили. И вдруг — на тебе! С ходу девчонку закадрил. Да еще какую!
Руслан отвернулся к стене, стараясь отвлечься от предстоящего боя, но чей-то голос назойливо повторял и повторял: «Да, победы были. Но над кем? Над такими же, как и ты. А тут надо выходить против чемпиона. Не только страны, но и Европы…» Руслан стал вспоминать службу, учения. Поход в песках… Да, туго пришлось тогда в пустыне, когда в дивизионе произошла авария и они остались без пищи и воды, а командир послал его вместе с Серегой Нагорным сообщить о беде. Серега раскис, не выдержал, набил кровавые мозоли. Пришлось тащить его на себе, а потом, выбившись из сил, оставить отдыхать в тени бархана. Почти полсотни километров отмахал в одиночестве. Как дошел, сам не знает. Падал, но шел. И, главное, не сбился с пути. А то бы и ему и всему дивизиону крышка. Пустыня шутить не любит. Тогда его марш-бросок по пескам называли подвигом. Но что тот подвиг перед тем, что ему предстоит завтра? А победить хочется, ох как хочется…
Руслан заснул далеко за полночь. Но и во сне он продолжал сражаться с Олегом Чокаревым, на котором была надета кольчуга из золотых и серебряных медалей.
Глава двадцатая
Бондарев задержал Руслана перед входом в раздевалку.
— Хочу посоветоваться с тобой.
— Слушаю, Степан Григорьевич.
— Понимаешь, меня вызывают… Срочное дело. Начальство, оно ни с чем не считается. — Бондарев испытывающе заглянул в глаза Коржавина. — Через час-полтора обратно. К твоему выходу на ринг, думаю, вернусь… Но, сам понимаешь, могу опоздать. А
Руслан оторопел. Вот так штука! Неужели на такой поединок ему выходить без тренера, без секунданта? Он растерянно посмотрел на Бондарева.
— Если ты не возражаешь, — Степан Григорьевич понизил голос, — я попрошу Данилова. Он твой бывший тренер, знает тебя и видел бои Чокарева. Думаю, не хуже меня подсказать сможет. Договорились?
Коржавину ничего другого не оставалось, как утвердительно кивнуть. Конечно, отвык от Данилова, но раз так случилось, пусть секундирует.
— Но это только на всякий случай, если я задержусь. — Бондарев положил ладонь Коржавину на плечо. — А теперь слушай внимательно. Веди бой осторожно, не зарывайся. В случае чего, клинчуй. Держи, не давай работать. Помни, этот бой начало нашей стратегической атаки на титул чемпиона. Сегодня с достоинством продержаться три раунда — уже победа, твоя личная победа. Ты узнаешь, так сказать, личным опытом, что из себя представляет мастер международного класса, а через год, на следующем чемпионате, скрестишь по-настоящему шпаги. — Тренер заговорщицки подмигнул. — Время работает на нас!
Руслан опустил голову и ничего не ответил. Ему было обидно слушать такие наставления, тем более от Бондарева. Неужели Степан Григорьевич, тот самый Степан Григорьевич, который поверил в Руслана там, в Ташкенте, едва увидев на ринге, теперь, после стольких побед, сомневается в нем?
— Возьми себя в руки, — сказал Бондарев, словно угадывая состояние Руслана. — Пора разминаться.
В просторной раздевалке, несмотря на распахнутые окна, воздух был насыщен запахом пота, канифоли, кожи, мужского одеколона и цветов. Под самым потолком — электрические светильники. На стульях и низких креслах — одежда, тренировочные шерстяные костюмы, открытые спортивные чемоданчики. У стены и под стульями поблескивают модные штиблеты, солдатские сапоги и мягкие боксерские ботинки. Через бетонную стену, отделявшую раздевалку от огромного зрительного зала, глухо доносится дыхание многотысячной толпы, заполнившей до отказа помещение Дворца спорта. Все звуки: топот, выкрики, аплодисменты, свист — сливаются в какой-то единый тревожный гул, то нарастающий, то затихающий, чем-то отдаленно напоминающий грохот лавины в горах.
Раздевалка, как барометр, чутко реагирует на этот шум, на то, что происходит там, за стеной, хотя и живет своей, особой жизнью, сдержанно напряженной и нервной. Отсюда уходят в зал, где стоит на помосте освещенный юпитерами ринг, и сюда возвращаются усталые после тяжелой работы, к которой готовились годы. Одни приходят счастливые, радостно взбудораженные, с букетами в руках. Небрежно бросив цветы на подоконник, они не спешат одеваться, громко разговаривают. Другие — сумрачные. Эти долго сидят в душевой, потом, не обтеревшись, нервно натягивают на мокрое тело одежду и поспешно уходят.
В раздевалке людно. Тот, кому выходить на ринг через несколько минут, уже в перчатках, накинув на плечи халат, мягко подпрыгивает возле двери, ждет вызова. А те, чей поединок еще не скоро, разминаются, сосредоточенно делают гимнастические упражнения.
Коржавин нашел свободное местечко у огромного, во всю стену, зеркала и стал разогреваться. Потом мягко, без напряжения, попрыгал со скакалкой. Посмотрев на часы, усмехнулся: до боя еще много времени, впереди тягостные минуты ожидания. Ох, уж эти минуты! Бесконечные и ровные, как ступеньки, по которым боксер приближается к заветному мгновению выхода на ринг, мысленно переживая перипетии будущего поединка. В эти внешне спокойные минуты, если не отвлечь внимания, мозг работает с предельным напряжением и фантазия так взбудораживается, так зажигается, что порой спортсмен еще задолго до боя вхолостую растрачивает драгоценную, накопленную по крупицам нервную энергию. В спорте, а тем более в боксе таких случаев сколько угодно. Легкоатлеты подобное состояние называют «предстартовой лихорадкой», тренеры по боксу говорят проще — «сгорел до ринга». Быть хладнокровным, сдержанным накануне поединка — большое искусство, оно вырабатывается годами тренировок и опытом. Новички, как правило, всегда переживают и волнуются больше, чем закаленные турнирные бойцы.