Победа достается нелегко
Шрифт:
— Спасибо, Степан Григорьевич, спасибо.
— Вот так-то, а ты не верил, когда я о заграничных поездках пророчил, даже назвал знахарем, который зубы заговаривает. Эх, молодо-зелено!
Руслан изобразил раскаянную улыбку, сложил ладони перед лицом своим и, закатив глаза, молитвенно прошептал:
— Пронеси, господи, гнев офицерский мимо солдата грешного.
— Ладно, ладно, не болтайся, как сопля на проволоке. — Бондарев немного помолчал и добавил серьезно: — Конечно, дела у тебя, прямо скажу, не больно веселые. Тут уж ничего не попишешь! Жеребьевка! Еще в первый день состязаний было известно. Мой совет, вот так соберись. —
И Степан Григорьевич снова ударился в воспоминания, начал рассказывать Руслану о том, как ему в молодости пришлось боксировать с самим Виктором Михайловым, королем нокаутов («Да, да, с тем самым, который вчера судил твой поединок!»), и как Михайлов восемь раз посылал Бондарева на пол и тот восемь раз вставал и продолжал вести бой.
Коржавин знал эту историю почти наизусть — Бондарев не раз рассказывал ее, и сейчас она вызвала у Руслана лишь раздражение, ибо в голосе тренера звучало неприкрытое хвастовство.
— Вторая приятная весть. — Бондарев уселся поудобнее. — Наконец-то договорился о встрече с самим председателем райисполкома. Послезавтра вместе с начальником спортклуба заявимся на прием с документами и ходатайством. Будь уверен. Квартиру для члена сборной Советского Союза выбьем! Можешь считать, что ключ от однокомнатной квартиры лежит у меня в кармане…
Сегодня вечером Руслан не боксировал, был свободным, и он вместе с Бондаревым побывал дома у матери. Люсиновский переулок произвел на Руслана удручающее впечатление. После роскошных улиц новых районов, расположенных на окраине Москвы, после шумного Садового кольца, высоких многоэтажных зданий родное Замоскворечье, особенно начало Люсиновского переулка, показалось частью захудалого провинциального городка. Невысокие, в основном одноэтажные, деревянные дома, многим из них давно перевалило за сотню лет. Одинокая кирпичная шестиэтажная громада, торчащая, как айсберг, лишь подчеркивала убогость и ветхость домов и домишек.
Руслан с щемящей болью смотрел на родной переулок. Не верилось, что он находится почти в самом центре столицы. Было непонятно, почему, застраивая окраины, создавая новые жилые массивы, обошли стороной Замоскворечье, оставив почти без изменения дряхлые купеческие особняки и кривые переулки.
Дверь открыл сосед Волков, лысый, небритый, в поношенной фланелевой рубахе. От него дурно пахло водкой, луком и селедкой. Волков театрально развел руки. На обрюзгшем лице появилась гримаса, похожая на улыбку.
— Милости просим, дорогой Руслан Сергеевич! — И, повернувшись, вдруг закричал в глубь полутемного коридора: — Варвара, с тебя причитается! Встречай наследника!
Мать выглянула из своей комнаты, радостно вскрикнула и, вытирая о передник руки, поспешила к Руслану.
— Сын! Сыночек!..
Руслан осторожно обнимал мать, отвечал на вопросы и впервые смотрел на нее глазами повзрослевшего сына, с острой грустью отмечая про себя, какая она, его «грозная» мама, в сущности, хрупкая, молодая еще женщина, с чуть поседевшими волосами. Он впервые понял, как ей нелегко было воспитывать такого сорванца, каким был он.
Руслан представил матери Бондарева. Тот, щелкнув каблуками, галантно поцеловал ей руку. Мать, польщенная таким вниманием, зарделась, у нее лукаво сверкнули глаза, и она засуетилась, выставляя на стол имеющиеся продовольственные запасы.
Бондарев подошел к комоду и стал рассматривать портреты родителей, висевшие на стене. Мать Руслана, молоденькая и красивая, в летнем платье, с тяжелой русой косой на плече, беззаботно улыбалась с раскрашенной фотографии. Отец, слегка выставив левое плечо, чтобы были видны звездочки на погоне, в лихо сдвинутой набекрень фуражке, смотрел из квадратной деревянной рамки пристально и пытливо, пряча под небольшими светлыми усами добрую улыбку.
В комнате становилось все теснее. Жильцы их квартиры и соседи по подъезду под разными предлогами заходили к Варваре Николаевне, чтобы своими глазами взглянуть на Руслана. Подумать только, этот непутевый парень, сорвиголова, разбивший в детстве не одно окно тряпичным футбольным мячом или хоккейной самодельной шайбой, неудачник, провалившийся на экзаменах и вместо института очутившийся в цехе завода, вдруг стал знаменитостью. О нем пишут в газетах, напечатали портрет, Президиум Верховного Совета своим Указом награждает медалью, а теперь показывают по телевизору, как он дерется на боксерском ринге.
Мать, безмерно счастливая, принимала поздравления, предлагала чашечку чая, морщинки на ее лице разгладились, на щеках вспыхнул румянец. Счастье делает людей моложе и красивее, и мать Руслана впервые за многие годы по-настоящему радовалась и гордилась своим сыном.
Сосед Волков, наспех побрившись и вылив на себя чуть ли не полфлакона жениных духов, водил Руслана по квартире, показывая перемены. Недавно закончили капитальный ремонт. Старый двухэтажный сруб купца Караковского заново оштукатурили, и он стал похож на каменный дом. Убрали печки, провели паровое отопление. К их квартире добавили еще одну комнату и сделали наконец кухню (раньше газовая печь стояла в коридоре) и отдельную туалетную. Все сияло свежей краской и чистотой.
Руслан смотрел на перемены и с грустью думал: капитальный ремонт свидетельствует о том, что ломать дом в ближайшие годы не планируют, а его мать уже много лет мечтает пожить в квартире, где будут ванна, мусоропровод и горячая вода… С этой невеселой мыслью он и ушел.
И когда сейчас подполковник Бондарев заговорил о возможности получить квартиру, Руслан ни единым движением не выдал внутреннего волнения, не показал, что затронуто самое больное место. Он лишь невесело усмехнулся.
— Бондарев слов на ветер не бросает. Думаю, что даже ты успел убедиться в этом, — ответил Степан Григорьевич. — Но все, между прочим, будет зависеть от твоего поведения. Мы еще подумаем, давать тебе ключ или повременить.
— Буду паинькой! — ответил Руслан.
— Посмотрим, посмотрим, — лукаво произнес Степан Григорьевич, довольный тем, что ему удалось перед боем «взбодрить» Коржавина, отогнать мрачные мысли: «Пусть лучше думает о квартире, о девчонке, нежели о кулаках Чокарева». — И вслух сказал: — Вот такие-то дела, зелено-молодо. Ну, пока, отдыхай, набирайся сил.
Бондарев встал и, уже направляясь к выходу, остановился, вынул из кармана билет участника личного первенства.
— Передай своей златокудрой, — протянул билет Коржавину. — Девчонка что надо! Пусть сидит возле ринга и вдохновляет. — Тренер многозначительно улыбнулся и помахал рукой. — Ну, пока!