Победитель получает...
Шрифт:
— Вот расскажешь правду — и поверю, — сурово пообещал Куся и сел, обернув хвост вокруг лап, расправив и наставив на Машу и сяжки, и усики, — приготовился слушать.
Маша вздохнула. И начала рассказывать. Правду. Даже вот интересно было — как на эту самую что ни на есть правдивую правду отреагирует это удивительное и, несмотря на проявленное коварство, очень симпатичное Маше существо.
Сначала Куся слушал очень недоверчиво. Потом — просто недоверчиво. Потом он так увлёкся, что глаза его то и дело вспыхивали огнём, а сам он вставлял реплики — вполне уместные,
Когда Маша выдохлась и замолчала, Куся ещё какое-то время посмотрел на неё изучающе, а потом подошёл и начал перегрызать пушистые стебли хваталок. Дело шло туго… Куся то и дело отплёвывался, тряс головой, прижимая уши, но потом снова бросался в атаку.
Потом он наловчился раздирать стебли когтями, но сначала их всё равно надо было прокусить. Несколько раз он попадал под удары хваталок, не доставших до Маши, но они напрасно пытались приклеиться к его меху.
Куся только встряхивался, шерсть у него вставала дыбом, и, несколько раз хлопнув его своими клейкими лопухами, хваталки отставали.
Когда у Маши освободилась одна рука, она попыталась помочь ему, но у неё ничего не получалось, а пушистые на вид стебли жалились хуже крапивы.
— Сиди уж, — прошипел Куся.
Но Маше тяжело было смотреть на его мучения, особенно после того как она узнала, как жжётся этот обманчивый пушок, хотя, конечно, оставалась надежда, что Кусю он так не обжигает, ведь и приклеиться к нему хваталки не могут, но всё-таки — было вполне очевидно, что дело это тяжёлое и ни малейшего удовольствия кото-мышу не доставляет.
Маша повертела головой, осматриваясь. Сейчас бы нож какой-нибудь… Ножа не было, но совершенно неожиданно обнаружилась сумка — Маша и не вспоминала о ней с тех пор как здесь оказалась, но тем не менее сейчас сумка висела у неё на плече. Странно…
Маша полезла внутрь единственной свободной рукой, стараясь припомнить, нет ли у неё там чего-нибудь хоть сколько-нибудь подходящего. На ум приходила только маникюрная пилочка, толку-то от неё… Но всё-таки — лучше чем ничего!
А между тем, стоило Маше, расстегнуть молнию и запустить руку внутрь, как ей в ладонь удобно легло нечто гладкое, удобное такое. Ничего похожего у неё, вроде бы, не было. Маша вытащила незнакомый предмет. Это был нож! С его помощью освободиться удалось быстро и почти легко.
Они с Кусей отошли на несколько метров от опасных хваталок, ловящих добычу для пугающих грызлов. Куся поджимал уши, то и дело отплёвываясь и посматривая на Машу с откровенной укоризной.
— Что ж ты раньше?! — возмущённо высказал он в промежутках между плевками.
Маша вполне поняла и его неясно сформулированный вопрос, и его возмущение.
— Да я не знала, что он у меня есть! Правда! Прости, Кусенька! Если бы я знала, я бы конечно! — ответ получился похожим на вопрос.
Куся его, во всяком случае, понял прекрасно. Он тяжко вздохнул, покосился на девушку и горестно промолвил:
— Что ж ты за несчастье такое?.. Куда же мне теперь с тобой…
— Наверное, никуда, — печально ответила Маша. — Тебе домой надо, тебя ждут, наверное. А я как-нибудь… А если
— Нет у меня больше дома, — горько ответил Куся, опускаясь на задние лапы. — И к тем, кто меня ждёт, я не вернусь.
========== Глава 20. Говорящие и черноглазы. История Куси. ==========
— Почему не вернёшься? — растерянно спросила Маша. — Как — нет дома?
— Так, — тяжело уронил Куся, опустив голову. — Всех черноглазы забрали. Я сбежал. Отец их отвлёк, и я сбежал. А он — остался, — Куся помотал головой, словно отгоняя какое-то страшное видение, нечто, что невозможно забыть, хотя очень хочется…
— Кто такие черноглазы? — осторожно спросила Маша.
— Гады они! — рявкнул Куся.
— Это я уже поняла, — девушка вздохнула. — Но гады ведь разные бывают.
— Разные — да! — согласился кото-мышь. — Так вот эти — самые гадские! — он помолчал немного, восстанавливая сбившееся дыхание, а потом заговорил — тихо, словно через силу:
— Мы там, — он махнул куда-то в сторону лапой, — за Синей рекой живём. Жили… Там наше гнездо… было. А вон там, — он показал лапой в противоположную сторону, — там большой Город. Там фоому живут. У них много городов, но этот — ближайший. Они к нам приходили, помогали, лечили больных, учили немножко. Они добрые.
Но Старший Вождь — он многими гнёздами правит — с ними ругался. Хотел больше получить. Вот, например, ножи и много чего ещё… А они не давали. Отец мне говорил: они не жадные, они хотят, чтобы мы сами это… развивались!
И от фоому, который к нам приходил, я слышал… Как-то он так говорил… сначала всё понятно, а потом — раз! — и непонятно… Они очень умные, много знают. Так он говорил, что они не хотят лишать нас этой… как её… сам… быт… самбысти какой-то.
— Наверное, самобытности, — вставила Маша.
— Да, точно! Самобытности. Говорил, что мы сами себе изобретём всякие полезные вещи, которые нам подойдут лучше, чем те, что они нам могут дать. Мой отец с этим соглашался. А брат спорил. Старший брат… — Куся снова помотал головой, будто что-то отгоняя, помолчал несколько секунд.
— Но Старший Вождь поругался с фоому. Велел им уходить и не возвращаться, — Куся замолчал, и Маша спросила:
— И они ушли?
— Ушли, — угрюмо ответил кото-мышь. — А потом пришли черноглазы. Они обещали Старшему Вождю… всякое обещали, всё, что захочет! Оружие, которое фоому нам дать отказались. Он говорил, с ним охотиться будет легко и просто. И морги нам будут не страшны.
— Морги? — зацепилась за знакомо-незнакомое слово Маша.
— Ну да, — Куся взглянул на неё непонимающе, но потом, видно, вспомнил, что она ничего не знает об их мире. — Морги — они очень страшные… Страшнее их только черноглазы. Но черноглазов мы раньше никогда не видели, а морги тут всегда жили. Нам ни один хищник не страшен, кроме моргов. Они даже на взрослых могут напасть, а детей из-за них и вовсе нельзя лишний раз из гнезда выпустить! — в его голосе прозвучало, как видно, старое, привычное возмущение, но оно тут же угасло, осталась только новая, острая и горькая, тоска.