Победитель
Шрифт:
Ничего он никому не обещал, и идти ему было некуда – опять же по той причине, что, пока не залижешь раны, никого и видеть не хочется. Но была у него припасена бутылка коньяку, пакет маслин из Елисеевского и еще кое-что по мелочи, и собирался он провести эту ночь тихо, в одиночестве… Конечно, на дачу хорошо поехать. Завтра бы с Лешкой на санках в лес!.. Но он знал, что будет чувствовать себя неловко из-за присутствия тестя с тещей… то есть бывших тестя с тещей. Они симпатичные люди, спору нет, но все-таки… Опять же, расспросы какие-нибудь вежливые начнутся, а ответить нечем… нет, не хотелось.
– Ладно, пойду… Позднего ребенка
На этот счет у них что-то вроде игры было, оставшейся с той поры, когда долго не получалось и Бронников успокаивал себя и ее тем, что, дескать, если будет у них поздний ребенок, так это еще лучше, поздние дети – они чаще всего гении, так что ничего страшного… Так и осталось на языке: а где поздний ребенок?.. Поздний ребенок у бабушки… Надо позднему ребенку ботинки покупать…
– Поцелую позднего ребенка, – кивнула Кира и, когда он перешагнул порог, вздохнула, глядя ему в спину.
Не оборачиваясь, Бронников нажал кнопку. Лифт загудел и поехал, и тут же он услышал хлопок – это закрылась дверь…
С неба сыпался мягкий снег. Если задрать голову, мстилось плавное вращение белых полотнищ, укутывавших город с самого верха – с крыш и верхушек деревьев. Прохожие поспешно обтекали его, спеша навстречу, оставляя память по себе в виде струйки перегара, медленно тающего во влажном воздухе. Какой-то нетрезвый деятель в шапке набекрень и выбившемся из-под воротника пальто мохеровом шарфе задел елкой и чертыхнулся, мерзавец, вместо того чтобы извиниться… Время текло к шести, и уже слышалось легкое дребезжание Вселенной, которое, понемногу усиливаясь, должно было скоро разразиться звоном курантов, восторгом, радостью!..
Нет, не зря все-таки Новый год считается каким-то волшебным праздником!.. Значит, маслины из Елисеевского… коньяк… селедка есть… картошки сварить… но главным было совсем другое.
Ольга говорила, он помнил, что дядька Трофим с начала Гражданской войны бился в рядах “Червонного казачества” – “Червонное казацтво”, так она говорила. И что командовал этим славным казачеством некто Примаков.
А вчера он, неспешно дочитывая документы из второго выпуска “Бюллетеня прессы Среднего Востока”, добрался до послесловия. Оно начиналось таким абзацем: “Одно из двух наших предположений, и именно худшее, о том, что политическая капитуляция Амануллы повлечет за собой полную капитуляцию падишаха – оправдалось. Телеграммы Рейтера принесли нам весть о том, что Аманулла отрекся от престола в пользу своего брата Иноятуллы…”
Послесловие было подписано так: Андрей Червонный.
И теперь шагая к метро и невидяще скользя взглядом по предпраздничной толпе, он все пытался связать несколько важных обстоятельств. Автор – Червонный. Трофим был казак – “червонный”… Командир его Примаков был казак – “червонный”… Трофим служил в Ташкенте. Значит, не исключено, что и в Ташкенте его командиром был этот неведомый “червонный” Примаков… Трофим погиб за рекой, за Аму-дарьей (кстати говоря, именно в тех местах, куда третьего дня вошли Советские войска). Так не Примаков ли его туда водил? И тогда, если уж на то пошло, вот это имя – Андрей Червонный – не псевдоним ли это самого Примакова?..
Он поежился, отгоняя от себя слишком уж фантастичные предположения, поднял воротник и прибавил шагу, размышляя, как бы ему это все уточнить?..
И уже несколько минут спустя, невидяще глядя в трепещущее
* * *
– Он умер лет сто назад! – сказал в самое ухо чей-то глуховатый голос.
Бронников открыл глаза и некоторое время растерянно смотрел на рыжее пятно с хвостом и лапами.
МОСКВА, 4 ЯНВАРЯ 1980 г.
Реальность медленно выплыла к нему, и он понял, что видит всего лишь коврик на полу, частично освещенный солнцем из окна. И в который уже раз подумал: вот почему сто лет! Вот что имел в виду Криницын! Он, Бронников, проживет свою жизнь и умрет, а потом пройдет еще сто лет, и только тогда почти неслышная речь Ольги Сергеевны достигнет чьего-нибудь слуха! Только тогда его книгу можно будет напечатать!.. Но для этого ее сначала нужно написать!
Он неслышно застонал, потянулся, до хруста напрягая залежавшиеся за ночь суставы.
И вдруг услышал телефонный звонок, настойчиво задребезжавший за дверью. Трель… еще одна… еще!..
Бронников поднял голову и взглянул на часы. Время едва перевалило за половину девятого.
В коридоре послышались звуки мышиной побежки.
– Алло!
Выслушав, Алевтина Петровна пробормотала какой-то незначительный ответ и тут же робко постучала в дверь.
– Герман Алексеевич! Это вас!
“Господи! С Лешкой что-то!” – ужаснулся Бронников, сметая одеяло и хватаясь за халат.
– Иду! иду!
Запахивая полы, он торопливо вышел в коридор. Алевтина Петровна, протягивая трубку, сделала страшные глаза и сказала шепотом и со значением:
– Женщина какая-то!
– Спасибо… Алло!
– Герман Алексеевич? Минуточку, я вас соединяю с Василием Дмитричем…
Затем что-то пикнуло, хрупнуло, крякнуло, и через несколько секунд басовитый бодрый голос пророкотал в самое ухо:
– Герман Алексеевич? Доброе утро! Кувшинников беспокоит.
– Утро добрым не бывает, – хмуро ответил Бронников. – Здравствуйте.
– Ну, зачем уж вы так сразу! – хохотнул собеседник. – Не бывает! Еще как бывает! Если с вечера не усердствовать, то ведь еще какое доброе!..
“Вот скотина!” – бессильно подумал Бронников и с легким остервенением оборвал:
– Простите, чем могу, так сказать, служить?
– Гм!.. – Кувшинников солидно откашлялся. – Мне, Герман Алексеевич, служить не надо. Мы с вами Родине должны служить. Всеми своими перьями. И всей, если можно так выразиться, душой… Вы о последних событиях слышали?