Победители Первого альтернативного международного конкурса «Новое имя в фантастике». МТА I
Шрифт:
– Черная дыра, которая поглощает все живое, будто мрак поглощает свет… Будь проклято ее ненасытное брюхо, прожорливое дупло!
Этому огромному черному дереву мудрые жрецы приносили по жертве в год.
«Таков был порядок, – говорили старики, – так было всегда».
И в самом деле, никто уже и не помнит, с чего все началось. Обрывочные воспоминания стариков и вождей с трудом уже связывали историю в целый рассказ…
Никто не знает, когда и почему, но однажды из огромного ствола стали доноситься ужасающие звуки. Будто что-то страшное скреблось внутри, пытаясь выбраться наружу.
Говорят,
Но постепенно звуки из стонов и плача превратились в звериный рык. Чтобы там ни было внутри, но голос его внушал уже не страх, а всеобъемлющий ужас. Он словно шептал в голове одно слово: СМЕРТЬ! И от этого шепота хотелось бежать без оглядки как можно дальше, но как бросить дома, пашни?
И кто-то мудрый – ох уже эти мудрецы… эти разумники, творящие добро! – завел разговор, что, должно быть, в дереве явился новый бог, пришедший к их народу…
А чего хочет бог, как не поклонения и жертв? Кровавых жертв… Жаль, история не сохранила имени мудреца.
Одни говорят, что это был мудрый вождь племени, другие, что это был великий жрец, которому были открыты все тайны будущего… Но с тех пор кто-то один должен был умереть, чтобы остальные жили. И круговая порука жребия связала всех в деревне. Поколениями шли на смерть любимые и близкие, ради тишины внутри черного ствола…
Акум дернул плечами. Сегодня брат не ночевал под родной крышей. Он в общинном доме, его кормят и поят. И уже совсем скоро его, непохожего на себя от принятых снадобий, поведут под барабаны на проклятую поляну. И будет только взмах острого каменного ножа… Да, что еще жрецы умеют столь же хорошо, как это? Один взмах по подставленному горлу – и черная от света факелов кровь потечет к корням дерева… И кому есть дело до тех, кто не отрываясь будет смотреть, как утекает жизнь из любимого человека? Кому есть дело до того, как последний раз глухо стукнет ставшее бесполезным сердце? Праздник состоялся, деревня будет жить…
Акум не выдержал, и будто безумный, выбежал он из хижины. Ветви хлестали его по щекам, когда боль и отчаяние гнали его прочь от деревни в лес. Сколько он бежал, он помнил плохо. В себя Акум пришел от теплого запаха влажной лесной земли. Он лежал на краю лесной поляны. На другом ее краю неясно серели камни, заросшие зеленью. Парень вспомнил это место: сюда его однажды привел дед, когда он был еще совсем маленьким.
Он отчетливо помнил, как тот подошел к камням, опустился на колени к ним лицом и долго-долго стоял не шевелясь. Только губы едва двигались на темном загорелом лице, будто дед вел с кем-то невидимый разговор.
Акум медленно поднялся и, пошатываясь, пошел к камням… он добрел до них и вдруг ощутил огромное желание прижаться, прислониться лбом. Нерешительно коснулся он шероховатой поверхности, покрытой тонкими побегами лиан. И в ту же минуту ойкнул: под ступней явственно ощущалось что-то острое и гладкое. Юноша присел на корточки и осторожно поднял облепленный черной землей предмет…
Ручей после дождя был полон. Он, обычно казавшийся тоненькой струйкой, теперь весело плескался у самого берега. Ловкие руки осторожно смывали грязь с острой находки. Акум вдруг понял, что он знает этот предмет – острый обломок черного каменного ножа. Точно такой же был у жреца в деревне…
Словно сама судьба глянула юноше в лицо из темноты джунглей… Он успеет, до рассвета есть время.
В верхушке ствола сквозь расщелину было видно звездное небо. Скоро звезды начнут бледнеть. Хорошо, что есть хоть какой-то свет, а первые сто дет его окружала почти полная тьма. Да, уж первые сто лет были сущим кошмаром…
Он чувствовал, как снаружи дует ветер, колышется трава и как дерево роняет листья. В самом основании ствола он нашел маленькую дырочку и теперь мог смотреть, как трудолюбивые муравьи каждый день снуют-туда обратно одной и той же тропой.
Но по большей части ему хотелось совершенно не этого. Ему хотелось со свистом вылететь из темного ствола обратно в мир и исчезнуть из этих джунглей вместе с ветром. Но искать изъян в этой темнице было бессмысленно. Словно невидимая крепкая цепь приковывала его к этому месту. Дерево изнутри походило на запаянный кувшин, абсолютно герметичный.
Он прикрыл глаза: «Терпение, терпение, ты ждал сотни лет, неужели не можешь подождать еще? До рассвета…»
На поляне собралась вся деревня. В такт огромным барабанам, раскачиваясь, полузакрыв глаза, женщины распевали песню. Вернее, уже одну строчку из нее, как заклинание: «Избавь нас от зла, идущего к нам, защити нас и наших детей, прими эту жертву, добровольно идущую к тебе! Добровольно идущую! Добровольно идущую!».
Акум, задыхаясь, добежал от самого края поляны, освещенного огнем, и застыл, будто не решаясь выйти в неровный свет костра.
Жрец в головном уборе из перьев стоял у самого дерева. Он молча ждал, и пламя плясало на черном его ноже. Мальчик должен прийти к нему сам, сам подставить ему свою шею. Это не убийство, это дар богу за благодать…
Акум словно сквозь пелену тумана видел, как медленно идет по темной земле к жертвенному костру его маленький брат. Подросток двигался словно кукла. Вялые шаги, глаза – одна черная зияющая яма. Ни тени эмоций. Он остановился перед жрецом, опустился на колени и запрокинул голову. Все. Сейчас черный гладкий клинок едва заметно чиркнет по горлу. А на верхушках деревьев уже медленно начинал клубиться серый предутренний туман… Ночь была на излете.
Но вдруг что-то сломалось в этой картине, в этой отлаженной сцене. Замолк большой барабан, и словно завороженные, медленно стихли голоса хора. Темноволосый юноша бежал через поляну, расталкивая всех, кто стоял у него на пути.
Его лицо было искажено отчаянием и гневом, и в какой-то момент всем показалось, что он бежит прямо на жреца. Рука последнего, с ножом, дрогнула, и раздался резкий гортанный звук.
– Ха! – крикнул Акум, толкая жреца в грудь. В его руке блеснул гладкий черный нож с отломанным концом. С размаху юноша всадил оружие в ствол по самую рукоять.