Победители Первого альтернативного международного конкурса «Новое имя в фантастике». МТА I
Шрифт:
Рябой с Фашистом шныряли впереди, вынюхивали, выслеживали, а я, как ломовая лошадь, тащился за ними. Не зря вынюхивали – на самой кромке зарослей обнаружили примятую траву, пистолет, пистолетные гильзы да еще Докторовы очки, у нас в лагере они одни такие, других нет.
Сплошные загадки. Стрелял, по всему, Доктор. Но где он – Лох весть. У маяка лежит убитый Красавчик. Как он здесь оказался? Зачем Доктор его убил?
Больно много загадок. Кроме Котенка, некому их загадывать, рассудили мы с ребятами. Тут он где-то, неподалеку. Ну, наше-то дело маленькое. Доложили обо всем по рации, Рябой с Фашистом
Я ждать люблю. Мое занятие. Чего бегать, суетиться, искать приключений на свою задницу? Никуда они не денутся. Посиди, подожди, они рано или поздно сами тебя найдут.
Важно только поберечься от неприятностей. Первым же делом я убедился, что в самом здании маяка Котенка нет. Дверь входную дернул так, что чуть ручка не отлетела – заперто намертво. Ну и хорошо. Устроился под дверью с таким расчетом, чтоб со стороны зарослей не слишком заметным быть.
И опять вроде как заснул. Вообще-то, вполглаза за зарослями наблюдаю, в шумы ночные вслушиваюсь. Но в то же самое время снится мне какая-то жуть.
Будто мы с тем усатым дядькой, из предыдущего сна, обороняем дом от врагов. И осталось-то нас всего двое. Я уж не малыш, маленько посерьезнее пацанчик. Боеприпасы на исходе. Усатый машет мне – мол, тикай, спасайся, уходи в лес. Я не знаю, как быть, сердчишко разрывается, не желаю оставлять усатого на верную смерть. Но и помирать мне жалко. И вот я перемахиваю через изгородь и топаю к лесу, он совсем рядом. Топаю, а сам оглядываюсь, как там усатый. Вижу, убили его. Молчит его автомат, а сам он голову в землю уткнул и не движется. И такое мне от этого горе, что ноги подкосились, и не до спасения мне. Уткнулся сам я в теплую землю и реву, реву. Так реву, будто жизнь моя кончилась, как помер усатый. И вдруг подымают меня с земли. Вижу: враги это. Ухмыляются, по щекам треплют. Их главный – да это ж вылитый Капитан-2. Он чего-то приказывает, и меня уводят прочь. А я все иду и оглядываюсь на наш дом. Враги его подожгли, и пламя стоит высоко, до небес. Я иду, не обращая внимания на то, что меня постоянно подталкивают в спину, поторапливают. Иду, оплакиваю и наш дом, и моего отца убитого – вот ведь что, выходит, тот усатый отец мне.
Не успел я сон досмотреть. Слышу, кричат: «Эй, Буйвол!».
Так это ж мне кричат. Сверху откуда-то.
Поводил сонными глазами туда-сюда и не сразу разглядел окошечко, почти над головой. А из окошечка Котенок, вражина, лыбится, рукой машет, да еще, вижу, дуло оттуда торчит, в мою сторону смотрит.
Ах ты, как же я ошибся-то. Не дотумкал, что дверь и с другой стороны запереть можно.
Дернулся автомат перехватить, а Котенок кричит: «Не стреляй, дурак, я тебя уж сто раз прикончить мог, пока ты тут дрых».
Это верно, чего уж там. Дал я маху. Под дулом Котенка сны смотрел. Оттого, наверное, и сны были такие неспокойные.
«Слушай меня, Буйвол, – продолжает Котенок. – Передай там по рации, что здесь я, на маяке. Передай, что у меня в заложниках Доктор. Пусть сюда Майор придет. Я хочу с ним поговорить. Понял, Буйвол?».
«Да понял, понял», – говорю досадливо, а сам, по чести, ни черта не понимаю. Такая каша, что не моей ложкой ее расхлебывать. Что поделаешь – вызвал по рации Майора, все ему передал, и
Тотчас после этого разговора Котенок из окошечка убрался, и опять остался я один без дела, под дождем. Сижу, мокну и удивляюсь. Сколько людей вокруг меня попадает в смертельный переплет. Капитан-1, теперь вот Доктор. Даже и дядьку усатого взять, который во сне отцом моим оказался. Косит коса, а меня не задевает. Для чего бережет? Ведь, кажись, с виду-то очень даже заметный я, крупный, бей – не промажешь. Не разберешь, чего судьбе от меня надо. Верно уж, не того, чтоб я так вот сиднем сидел и снами невесть какими баловался.
Котенок снова из окна высунулся, сказал: «Не дергайся, Буйвол, не дергайся, тихо ты, ждем Майора». Долго глядел куда-то в дождь, потом на меня уставился. И спрашивает: «Вот скажи, Буйвол, если бы ты жил в океане, то кем бы ты хотел быть – маленькой рыбкой или акулой?».
«Шел бы ты лесом», – ругнулся я.
Ругнулся, а сам задумался. Делать-то особо нечего.
Маленькой рыбкой быть – да ну его. Зазорно. Каждый тебя обидит. И силы в тебе никакой. Хотя, с другой-то стороны, если рассудить, у маленьких шустроты-то куда больше. Того же Котенка возьми. В лагере за слабака держали, поддразнивали. А убежал – догнать не можем, знай только, мертвецов собираем. Маленькие – они незаметные. Им много не нужно. Они свободны, живы – тем и счастливы.
А взять акулу. Ну, страшная. Кого догонит – тем и сыта. Управы на нее вроде бы не имеется. Управа ей – она сама. Коли сама себя, свой желудок не обуздает – всех вокруг пожрет да вслед за ними и концы отдаст. Выходит, страшная эта акула жива да счастлива, только пока вокруг нее маленькие рыбки живы. А это тоже зазорно. Очень зазорно большому хищнику от рыбешек маленьких да слабых зависеть.
Окликнул я Котенка и говорю:
«Ни рыбкой я не хочу быть, ни акулой».
«Чего? – сперва не понял он. – А, вот ты о чем. Нет, Буйвол, так не пойдет. Кем-то все равно быть придется. Надо что-то выбрать».
«Так я выбрал», – говорю.
«Что же ты выбрал? – издевается Котенок. – Небось придумал китом быть? Тогда не считается. Киты в этом океане не водятся. Только акулы и маленькие рыбки».
«Я хочу океаном быть», – говорю.
Котенок осекся.
«Ишь ты, океаном», – пробормотал тихо. А сам все в дождь глядит. И больше мы с ним не разговаривали.
Мой пушистик.
Он лежит сейчас под холодным мелким дождем. И он сам холоден. Как дождь, как земля, как ночные растения, растратившие солнце.
Как я тебя любил, хороший мой. Сколько раз благодарил судьбу, забросившую меня на клочок суши, за колючую проволоку, в жуткий круг чудовищ, призвание которых – убивать себе подобных.
И вот я сам погубил свою любовь.
Я лежу, избитый, на бетонном полу, Котенок только что заткнул мне рот обрывком моей же рубахи. Странно, но мне сейчас совершенно неинтересно, что там было у тебя с Котенком, пушистик. Может быть, ты мне изменил. А может, вы решили вместе бежать из лагеря.
Ты решил бросить меня. А ведь сам, жарко обнимаясь, лепетал мне слова о вечной любви. Агал мне.