Победители Первого альтернативного международного конкурса «Новое имя в фантастике». МТА I
Шрифт:
Без Доктора скучно. Я поспал, полюбовался на себя, забинтованного, в зеркало, выдавил пару прыщей на подбородке. Маета с этими прыщами. Только один заживет, второй лезет. Ненавижу. Ничего нет более отвратительного, чем прыщи. Увижу новый – и настроение падает. День-деньской углы пинаю, ворчу, ною. Доктор мне специальную мазь заказал, привезли ее очередным рейсом катера – не помогает. «Ты меня из-за этой мерзости точно разлюбишь», – к Доктору пристаю. Он смеется.
Хорошо с ним. А было бы еще лучше, если бы не злость его и не ревность. Он,
Пусть он спаситель мой, и не скучно с ним, что-то душновато мне в медсанчасти стало. Так, бывает, накатит волна, разом все осточертеет, и думаешь: да пусть я в казарме сдохну, Буйвол с Рябым меня затравят, чем в этой золоченой клетке ворковать, одни и те же желчные речи выслушивать. Но это так, в минуты слабости. Куда я от Доктора денусь. Больше-то я никому не нужен.
Утром, перед завтраком, прибежал взъерошенный, лица на нем нет. Сразу – к сейфу своему заветному, секретничает, ежеутренняя традиция. И кричит мне оттуда: «Котенок-то в лесу Капитана-1 прикончил. Из твоего автомата. Один выстрел, и никаких проблем». У меня аж захолонуло внутри. Как же это? Как же это возможно?
«А чего тут невозможного? – орет Доктор, шуруя в своем сейфе. – Наши его по всему острову гоняли. Ну, Капитан и схлопотал под шумок пулю в сердце».
Остров? Наш лагерь – на острове? А Котенок-то к матери наладился. Ну конечно, он поздно прочухал, что попал в западню. Десантники за ним в погоню побежали. И он выстрелил.
Остров! Почему же Доктор не сказал мне это раньше! Я бы объяснил Котенку, что шансов ноль.
Он специально утаил это от меня. Ему надо было подтолкнуть Котенка к бегству. К этой ошибке.
И ему надо было, чтобы я помог Котенку совершить ошибку.
Что же это такое. Почему он так со мной поступил?
Доктор и не заметил, что проговорился. Вышел из секретной комнатушки, очки протирает. «А Майор, гаденыш, отправил кляузу в Лохариат. Требует тебя в яму кинуть. На пару месяцев. Никаких проблем».
«И ты ему позволишь?»
«Против Лохариата не попрешь. Ну, не грусти, пушистик. Я тебе туда еду приносить буду. А ночью как-нибудь, может, и спущусь к тебе, а? Похулиганим».
Пошутил, называется. Шуточки у него. Да я там, в яме, струпьями покроюсь, коростами, вшами.
Это ужасно.
Доктор опять потащился по своим бесконечным делам. Теперь жди его только после обеда. Мысль о яме не давала мне покоя. Я очень ярко видел свое несчастное будущее. Выйду оттуда уродом, инвалидом. После месяца ямы в медсанчасти – отдельно от меня, в изоляторе – отлеживался Фашист, его наказали за порчу приборов в подводной капсуле. Фашист заболел чесоткой, все тело было в язвах, кровавых расчесах. Нет, я такого не
Ворочая в уме отчаянные мысли, я не сразу расслышал осторожный стук, кто-то скребся в окно. Лох милосердный! Снаружи маячил Котенок. Тот самый, кто саданул меня по голове и убил Капитана-1, собственной персоной. Жестами показал, чтобы я открыл окно.
Он быстро влез в палату, и мы обнялись. Как ни в чем не бывало. «Ты это… – негромко сказал Котенок, – прости, что стукнул тебя. Сам понимаешь, иначе мне из лагеря не выбраться».
«Не выбраться! – передразнил я. – Да мне Доктор велел тебя выпустить в „самоволку“. Только я, дурак, с тобой пообщаться решил».
«Доктор знал, что я сбегу? – изумился Котенок. – Не может быть! Откуда?».
«Доктор много чего знает. Сегодня вот обмолвился, что лагерь-то наш – на острове. Ты как? Говорят, успел уже человека ухлопать».
«Ухлопал. Иначе бы меня вся наша дружная банда мучеников ухлопала. И про остров сам уже дошел, своей головой. Точнее, ногами. Плохо все. Если не выберусь с острова, затравят меня».
«Скорее всего, тем и кончится. А ко мне чего явился? И, главное, как? Я тебе ничем не помогу. Меня самого Майор грозит в яму бросить».
Котенок помолчал, сел на мою кровать, потом откинулся и несколько минут блаженно лежал, закрыв глаза.
«Я за тобой явился, – просто сказал он. – Пошли на свободу вместе. У меня одного шансов почти никаких. А вдвоем справимся. Я кое-что придумал».
Целый калейдоскоп замелькал в моей бедной голове. Слишком много сюрпризов за неполные сутки. Не нашелся, что и ответить.
«Доктор не вечно сможет тебя спасать. Войну пока никто не отменил. И яму Майор тебе как пить дать выхлопочет. Думай. Времени мало. Буду ждать тебя ночью у заброшенного маяка, там, за „колючкой“. Бери с собой самое необходимое. Достанешь оружие – бери обязательно и его. Выйдешь на волю тем же путем, каким я сюда пришел».
И Котенок рассказал мне, как выйти на волю.
Я закрыл за ним окно и долго глядел на море.
Все вокруг называли его морем, но названия мы не знали, и знать его нам было не положено. Мне больше нравилось называть это огромное, смирное чудовище океаном. Чудилось, что его близким побережьем завершается все обжитое, привычное, разведанное. А за его водами нет более ничего, океан – край света, край жизни, упругая вечность, которая может обнять и обласкать наши тельца, а может и задушить, утопить в бездонной пучине.
Океан был бесконечным и серым, как моя жизнь. Он был глубоким и бессильным, как любовь Доктора. Он был угрожающим, огромным и бездушным, как война, которая управляла всем и всеми вокруг, без изъятия. «От себя не уплывешь», – сказал мне океан. Мне хотелось ему возразить, но совсем не было воли.
«Ты вот что: сдай Котенка с потрохами Доктору, иди Майору, иди Полковнику – и спасешься если не от войны, то от ямы. От себя не уплывешь, а от судьбы – можно», – прошелестел океан прямо мне в ухо.