Победивший платит
Шрифт:
– А почему спокоен?
– удивляюсь. Я-то ждал возмущения на некуртуазную тему спиртного.
– Раз тебе на ум приходят грехи и беспутства, - смеется он, - следовательно, организм может позволить себе роскошь необязательных желаний.
Так. Мысли он, что ли, читает? Или у меня все на физиономии с самого визита в библиотеку написано? Да нет, в этом случае я бы спел ему что-нибудь вроде "повстречала невинная дева восемнадцать отважных солдат". Похабщины этой, пусть и не собственного сочинения, у меня в памяти хоть залейся.
–
– Твое здоровье!
– Выдыхаю после жгучего глотка и вежливо интересуюсь: - А что привык слушать ты? Или гитара "для гостей" - просто дань вежливости?
Пожимает плечами.
– Обычно играет Арно - это мой хороший друг и, по совместительству, мастер романтических баллад.
М-да. Романтика и любовная лирика - не мой конек. Если вспомнить пошловатый анекдот про четыре вида любви и иллюстрации, у меня рифмуется в основном последний из них, "любовь к Родине". Но все же обещаю отыскать что-нибудь подходящее.
Цетагандиец с серьезным видом благодарит, поясняя: - Не то чтобы опоры дома могли рухнуть от твоего репертуара, но все же...
Вознамерься я исполнить свой репертуар целиком, рухнул бы сам гем. В обморок. Странная они все-таки нация: мужики, делающие вид, что они по-дамски воспитанно-утонченны. А ведь люди везде люди, и на нашу планету высадились отнюдь не ценители классического балета.
– Учти, эта штука специально поется "со слезой", - предупреждаю, выбрав нечто из недлинного романтического списка.
... Мчатся годы - как хищные пули,
Время юности кажется сном,
Если б мы туда чудом вернулись -
Что могли бы исправить в былом?
Мы - рабы наших вечных ошибок,
Нашей страсти и нашей судьбы,
Только струны рыдают фальшиво:
"Если бы... если бы... если бы..."
– Я приятно удивлен стилем. Военная лирика?
– интересуется Иллуми, с задумчивым видом выслушав романс до конца.
Традиционный сюжет брака по сговору и последующих лирических страданий к войне отношения имеет мало. Ах да, "хищные пули". Метафора, объясняю я, не более того. Все-таки форы - каста солдат, а уж наше поколение и не знало другой жизни (молчу о причинах, подтекст и так понятен обоим). Дайте Барраяру времени и свободы, и поговорим на эту тему через сто лет, а, Иллуми?
Он незло усмехается.
– С учетом последних технологий, пожалуй, что может удаться. Правда, мы оба будем совершеннейшими старцами, рассыпающими вокруг себя песок...
Упаси боже! Развожу руками.
– Дожить до ста тридцати - кошмар. Я не привык загадывать так далеко. На день вперед, на месяц, на год максимум...
– Помечтать-то можно?
– возражает этот фантазер.
– Уверен, спорить мы и через сто лет не прекратим. Так и вижу, как ты кипятишься, тряся сединами. А я гордо медитирую в этот момент в соседнем кресле, готовясь к достойной кончине, и никто тебе не помешает огреть меня тростью, на практике демонстрируя преимущество барраярских вооруженных сил.
Хохочет. Я невольно присоединяюсь, а, отсмеявшись, не отказываюсь заполировать удовольствие еще одним глотком. В голове шумит приятным фоновым гулом - как прибой в морской раковине. И хмельная рассеянность не дает моментально среагировать на сказанное добродушным тоном: - Хороший у тебя голос.
Комплимент? Неужели в том самом лесу, где водятся лисы, издохло что-то крупное?
– Ты терпеливый слушатель, - только и могу ответить.
– Мне просто нравится, - отвечает без обиняков.
– А у тебя все песни любимые, как у Арно, или есть особенно соответствующая натуре?
– Не знаю, - развожу руками.
– Что последним напишется - то и любимое, обычно так. Под настроение.
– Споешь последнюю?
– интересуется. Физиономия у него осторожная, словно хотел сказать что-то важнее, но передумал.
Да пожалуйста. Последняя у меня еще свеженькая, как буханка только из печи, с подгорелой корочкой. Далека от романтики, что есть, то есть. Зато достаточно коротка.
Чуть мешкаю, пробуя новые аккорды и устанавливая пальцы на грифе.
Ушло навсегда, как вода в песок,
Былое мое везенье:
Для правильной смерти, и то не смог
Я выбрать должное время.
Ритм у песни вышел простой, рубленый, почти немелодичный. Наверняка в глазах здешнего народа именно такой пристал барраярцу.
Не понимаю, кем дальше быть
В спектакле этом гротесковом.
За крайнюю дурость моей судьбы
Я взял бы расчет, да не с кого.
Я сам от нее получу сполна,
За всяческий промах - втрое:
Удача - капризная девка; она
Любит одних героев.
Я не герой, уж точно. Что было - то сплыло. Теперь только и могу, что языком трепать. Те же жалобы на жизнь я, помнится, прежде излагал скучной прозой, но, может, эстетической цетагандийской натуре стихи ближе? Сложилось вот сегодня, когда я вздумал отдохнуть в обнимку с гитарой.
– Ты не боишься упрекать свою удачу?
– спрашивает Иллуми после долгой паузы.
– Это дурной знак. Она действительно капризна... и любит поклонение.