Победивший платит
Шрифт:
– Ты говоришь так, словно мы не гримируемся, а наносим фресочную роспись, - притворно ворчу я.
– Хотя, глядя на Фирна, я иногда готов согласиться.
– Фирн ослепителен. В смысле, глядя на него, иногда можно ослепнуть, - замечает Эрик с усмешкой.
Нам приходится строго выдерживать дистанцию, пока он не наденет куртку. Гулять так гулять, незачем провоцировать друг друга, как бы ни хотелось подойти и... коснуться, погладить, неважно. Я позволяю себе объятия, лишь когда слои одежды разделяют нас достаточно надежно. Кажется, объятия у дверей, отделяющих спальню от прочего мира, стали для нас
Сад по-осеннему грустен и пуст, долгое тепло сентября все же уступило северному ветру, прогнавшему птиц, и в похрустывающей сухими листьями тишине слышатся издали детские голоса. Кано и Шинджи затеяли игру, и, судя по ломкому баску Лери, игра пришлась по вкусу и ему.
– Подойдем?
– предлагаю, не уверенный в согласии Эрика. Моих отпрысков он, кажется, остерегается, и я примерно понимаю, почему.
– Они не будут против?
– предсказуемо уточняет Эрик, имея в виду то ли вмешательство в игру, то ли реакцию детей на то, что рядом с их отцом ходит человек, так явно считающий себя посторонним.
– С чего бы вдруг?
– отводя ветки в сторону, успокаиваю. Сыновья поднимают взгляды от свежекупленной забавы. Эрик держится в полушаге сзади и, будь я более ехиден, не упустил бы возможности съязвить о суровых барраярцах, что прячутся за моей спиной от этих страшных детей, но родичу без того нелегко приходится.
Разумеется, все трое оборачиваются разом: Шинджи, очевидно, воодушевленный присутствием Эрика, отвешивает мне необычайно развесистую благодарность за игрушку, Лери своим излюбленным взрослым тоном просит позвать его попозже на разговор, а Кано молча изучает гостя, словно прикидывая, стоит включаться в беседу или нет, и в итоге решает не вмешиваться. Это выглядит немного странно: оба мои, и оба стоят настороженно, словно статисты без слов на заднем плане сцены. Но этот молчаливый диалог как минимум обнадеживает: Кано не так мал, как Шинджи, и не так полон опасений, как Лерой. Какую мысль может с таким сосредоточением обдумывать десятилетний ребенок?
– Если ты подружишься с кем-то из них по-настоящему, то это будет Кано, - размышляю вслух, когда мы оставляем парней. Почему? Не знаю. Так показалось - может быть, из-за одинаково испытующих, осторожных и чуточку увлеченных глаз.
– Обычно сходятся противоположности, - улыбается Эрик, выслушав мое объяснение.
– Надеюсь, я его не напугал. Они всем скопом меня - немного.
– Эти могут, - соглашаюсь.
– Чтобы быть родителем, нужны железные нервы.
– Поэтому ты решил расширить зону своей ответственности и опекать еще и меня, - беззлобно подкусывает спутник.
– Неужели твоя семья настолько невелика?
– Не знаю, почему родители решили остановиться на нас с Хисокой. Теперь уже не спросишь, разве что Нару в курсе.
– Он, - после короткой паузы, - разве твой родной брат?
– Сводный, - пообещав себе впредь прикусывать язык, отвечаю.
– По отцу. У нас... была небольшая разница.
– А вы не похожи внешне, - очень коротко и подчеркнуто нейтрально замечает Эрик. Он сорвал прутик и рассеянно вертит его в руке.
– Ты пошел лицом в свою мать?
Сложно объяснить человеку, незнакомому с основными принципами геномного искусства, разницу между детьми одной семьи, но разных лучей.
– У нас разные генные линии, а росли мы вместе - таковы были требования аут-леди.
– И, пожалуй, стоит сменить тему.
– А у тебя?
– У меня брат и три сестры, - отвечает он, - братьев было двое, но...
– Эрик неловко замолкает, словно сомневаясь в том, что мне следует знать подробности, и быстро сворачивает тему.
– А почему у тебя только сыновья?
– Кинти настояла, - усмехаясь, отвечаю.
– Заявила, что ее одной на нашу семью хватит и она не потерпит конкуренции. В искусственном воспроизводстве, как видишь, есть свои преимущества.
– Но и оно не поможет, если девушка влюбилась в неподходящую партию?
– со смешком парирует Эрик, и я вздергиваю бровь.
– Отчего же? Никто не мешает ей договориться с мужем, предоставить свой генный материал и чувствовать себя свободной с полным на то правом. То же касается и мужчин.
Эрика вдруг осеняет какая-то неожиданная мысль.
– Гм, - деликатно покашливая, осведомляется он, - я надеюсь, в этом сумасшедшем мире никому в голову не придет заставить меня обзавестись потомством ?
Духи-хранители, придет же в голову такое! Удачный - не скрою, но набор абсолютно диких генов...
Моя изумленная, пусть и бессловесная, реакция на подобную идею очевидна, и Эрика она парадоксально утешает.
Обнимаю моего совсем успокоившегося на тему семейных обычаев любовника. Щеки у него холодные, кончик носа покраснел, и пора бы возвращаться.
По дороге обратно Эрик интересуется, чуть тревожно, возятся ли мои мальчишки еще на свежем воздухе. Хочет пожелать им спокойной ночи? Беспокоится о них по привычке опекать тех, кто младше? Любой из вариантов был бы хорош, но я все-таки уточняю, что мой барраярец подразумевает в настоящую минуту.
Барраярец смеется.
– Хочу вести себя особенно благоразумно, если есть риск попасться им на глаза. Кто я, чтобы вмешиваться в дела твоей леди? Не она ли следит за тем, чтобы дети были в тепле к ужину и с насухо вытертыми носами?
– Для этого у детей есть свои головы, гувернеры и слуги, - объясняю я, не в силах представить Кинти в роли подобной наседки.
– Дражайшая возвращается поздно... если возвращается.
Эрик чуть заметно хмурится.
– Я запутался, - признается.
– Вы живете порознь, и дети с ней?
– Дети кочуют, - объясняю.
– В зависимости от сезона, они живут со мной, но в принципе могут сорваться и к ней, если у леди нет других планов. Или уезжают к себе - с воспитателями, разумеется. В клане принято, чтобы молодым поколением занимались люди, имеющие к этому особый талант, и у каждого из моих сыновей есть свой воспитатель.
– К себе?
– удивляется Эрик незначащему обстоятельству во фразе.
– У детей отдельный дом?
– У каждого из них отдельный дом, - и родич замолкает так резко, что мне приходится остановиться и объясниться, почти извиняясь.
– Это не хвастовство. Им вправду нужно привыкать к самостоятельности, не то я начну таскать их в зубах, как кошка котят, и окончательно испорчу.