Победы, которые не умирают
Шрифт:
Клеант пытался понять, чувствует ли он что-то особенное, то, чего не чувствовал, когда хоронили, например, преподавателя гимнастики. Но сколько он ни копался в памяти, найти хотя бы крошечный проблеск сожаления о смерти родного отца не смог. Да, община потеряла отличного воина, который с честью исполнял свои обязанности, помог воспитать много достойных членов спартанского государства, но то, что он был ещё и отцом его, Клеанта, ничего не значило ни для государства, ни для Клеанта лично. Юноша поднял лицо, и дождь окропил его водой, которая стекла по лицу и закапала вниз. Это были единственные
Клеант снова посмотрел на безымянную могилу – надгробия с именами полагались только погибшим на войне – и мысленно сказал «прощай» мужчине, который подарил ему жизнь, но не имел ни желания, ни возможности стать её частью. Затем он равнодушно повернулся и направился к дому. Его ждал месяц тренировок в Элиде, а затем – Олимпийские игры.
Элида была небольшим полисом, который относительно недавно из нескольких посёлков начал становиться городом. По прибытии Клеант вместе с сопровождавшим его тренером и одним из пяти эфоров – небывалая честь для юного атлета – отправился к гимнасию, возле которого располагались помещения, где ему предстояло прожить следующий месяц.
Гимнасий находился рядом с рыночной площадью на берегу реки Пеней, водами которой Геракл когда-то чистил конюшни Авгия. Атлеты прибывали сюда весь день, и к вечеру набралось уже десятков пять мужчин и юношей. Одним из последних прибыл юный атлет из Эгины. Помимо стоявшего рядом отца и тренера, его сопровождал Праксидам и какой-то юноша. Стоило Клеанту увидеть знакомую фигуру олимпийского чемпиона, как он замер на месте. Ему хотелось подойти к Праксидаму, но он не знал, узнает ли тот его, и захочет ли общаться с соперником своего кандидата.
Впрочем, стоял он недолго. Праксидам заметил смотрящего на него Клеанта и сделал шаг ему навстречу. Внешне мальчик изменился: он был теперь эфебом, а эфебам разрешалось отращивать волосы, носить красивую одежду и украшать оружие. Но взгляд его остался прежним: пытливым, оценивающим, пронзительным.
– Приветствую тебя, Клеант, – Праксидам искренне улыбался старому знакомцу.
Клеант также поздоровался, стараясь сдерживать радость, которая непроизвольно прорывалась в улыбке, резких, неловких движениях и в том, что впервые за много времени он не мог подобрать слов для беседы.
– Как ты жил всё это время? – казалось, Праксидам не замечал неловкости. – Присоединяйся к нам. Это Ксенокл, один из наших борцов. У нас на Эгине вообще хорошая борцовская школа. А ты какой спорт предпочитаешь?
– Бег. Но в борьбе я тоже участвую.
– И в кулачном бою? – вмешался Ксенокл.
– Нет, – с достоинством ответил Клеант. – В кулачном бою спартанцы не участвуют.
– Почему?
– Потому что схватка заканчивается только тогда, когда один из атлетов признаёт своё поражение, а мы не имеем на это права. Это против наших законов.
– Законов? У вас есть законы, которые касаются спорта?
– Не спорта. Закон запрещает нам сдаваться в принципе, а в спорте ли в бою – неважно. Нас учат бороться до конца, а не искать способ спастись. Мы должны победить или погибнуть, – Клеант,
– Но ведь если ты проиграешь в беге или борьбе, то ты всё равно проиграешь, так какая разница? – гнул своё Ксенокл.
Клеант мог понять недоумение Ксенокла. Результат ведь один – поражение. Поэтому, кстати, спартанцы нечасто ездили теперь на игры. Прошли те времена, когда их победы были подавляющими, а испытывать горечь поражения никто не любил.
– Разница в том, что мне не придётся признавать себя побеждённым.
– Конечно, ведь за тебя это сделают судьи. В чём разница? Только в формальностях?
– Это формальности для тебя, Ксенокл, поскольку ты воспитан по-другому, – Праксидам внимательно посмотрел на Клеанта. – Но спартанцы, насколько я знаю, не отделяют спорт от военных сражений и считают, что человек, привыкший избегать борьбы до последнего вздоха на площадке гимнасия, поступит так и на поле боя. Признать поражение, чтобы закончить схватку, неприемлемо. Верно, Клеант?
– Да. Если в борьбе прижать противника к земле трижды, то ты победил, и все живы, а в кулачном бою, где такого правила нет, я бился бы до смерти – своей или соперника. Стал бы ты участвовать в играх, если бы знал, что твой соперник-спартанец убьёт тебя или умрёт сам? – Клеант не любил долго говорить, но он хотел объяснить это не столько этому мальчишке, сколько Праксидаму.
Ксенокл наморщил лоб и промолчал.
– Я стал бы, если бы ставка была высока, – обронил другой юноша. Он был ровесником Клеанта, чуть ниже его, с короткими жёсткими выгоревшими на солнце волосами, обветренной кожей и шелушащимся носом. До сих пор он помалкивал.
– Самые высокие ставки делают те, кто в играх не участвуют, – усмехнулся Клеант. – А какую ставку ты имеешь в виду?
– Возможность быть одним из лучших, одним из эллинов.
– А ты разве не эллин?
– Конечно, эллин, но я издалека. Мой полис тут никто не знает, и многие думают, будто там одни варвары живут.
– Это Леандр из Каркинитиды в Таврии. Боюсь, что в желании стать эллином он скоро забудет родной город, – чуть насмешливо произнёс Праксидам, но Леандр не обиделся. Клеанту показалось, что подобные разговоры они вели уже не раз.
– Я не забуду город, где живёт мой отец. Если понадобиться, я ради него умру, но это лишь один маленький город, а тут – целый мир, – горячо возразил Леандр. – Отец всегда мне внушал, что я должен стать его частью, и я поклялся ему, что так будет, – Леандр говорил взволнованно, и Клеант с любопытством смотрел на него. В Спарте подобные речи не услышишь, потому что важнее Спарты для спартанца нет ничего.
– Знаешь, Леандр, куда бы я ни ехал, я помню, что дом мой на Эгине, и я знаю, что вернусь туда, – Праксидам нахмурился, но потом улыбнулся: – Однако, в твоём возрасте я тоже хотел стать героем Эллады, хотел поездить всюду, меня, как Одиссея, немало помотало по свету, о чём я не жалею. Благодаря этому я победил, благодаря той победе я познакомился со многими людьми, вот с тобой и Клеантом, например.