Победы, которые не умирают
Шрифт:
Раньше Клеант не задумывался, что будет чувствовать, если придётся воевать. Он знал, что выполнит свой долг. Теперь же это был не просто долг. При отъезде из Олимпии Клеант так и не попрощался с Гектором, а просто исчез, как и в первый раз. Он чувствовал, что при взгляде на молодого представителя Афин его передёргивает – ведь именно афиняне убили Праксидама. Тогда это чувство заглушалось болью от потери, но за прошедшие два года боль утихла, и на первый план вышла ненависть – страстная и безжалостная. Достаточно безразличное, хотя и приправленное любопытством детское отношение к афинянам сменилось желанием расквитаться со всеми соотечественниками тех, кто мог иметь отношение к нападению на корабль эгинцев.
Меж тем подготовка к новому походу шла полным ходом.
После победы в Олимпии для Клеанта настали нелёгкие времена. Обрушившаяся на него слава, которой восхищались и завидовали, не только не радовала, но иной раз даже злила. Воспоминания переполняли его, и порой Клеант проклинал свою отличную память. Он стал плохо спать и раздражение своё часто спускал на товарищах по отряду. Те не возражали, признавая право Клеанта на такое поведение и не обращая внимания на то, что он становится всё более непримиримым, стремится победить любой ценой. Несмотря на постоянное общение с другими юношами и взрослыми спартанцами, он научился скрывать свои чувства от посторонних, отгораживаясь от их назойливого присутствия напускным равнодушием или весёлостью. Пусть себе бродят вокруг, лишь бы не лезли в душу.
В душе Клеант мечтал о мести, и эту месть он не мог свершить, потому что был недостаточно взрослым! Это угнетало и бесило, и Клеант считал дни до последнего испытания на зрелость – криптии. Он бы с радостью заменил его участием в войне с афинянами, но это было невозможно, и поделать Клеант ничего не мог. Оставалось лишь утешаться мыслью, что, убивая одних афинян в этой войне, он одновременно помогал бы другим. Вот этого он точно не желал!
– Клеант, идём, войско отправляется в Афины, не хочешь нас проводить? – позвал довольный Каллител, который был для Клеанта, пожалуй, единственным другом и одновременно наставником. Ему было уже двадцать восемь, и он имел полное право идти на войну. Клеант буркнул что-то, но Каллител лишь слегка усмехнулся, привычный к такому поведению младшего друга.
– Пошли, брось злиться. Хватит на твою долю войн. Вот начнутся криптии…
– Да знаю, знаю. Но гоняться по лесам за беззащитными илотами – разве это война?
– Поосторожнее. Все эфоры, когда начинается срок их службы, приносят не только клятву верности Спарте, но и объявляют войну илотам. Это война, не сомневайся. – Каллител посерьёзнел: – Ты ведь знаешь, чего нам стоило завоевать Мессению. Её жители спят и видят, как от нас избавиться. Кабы не постоянная готовность к войне, нас бы давно перебили. Так уже случилось много лет назад, когда мессенцы восстали, и это повторится, если мы расслабимся и перестанем относиться к ним, как к противнику. Пусть нет доблести в том, чтобы убивать рабов, но это необходимо, потому что они живут в нашей стране и работают на нашей земле. Они близко, в отличие от тех же Афин.
– Я бы предпочёл воевать с афинянами.
Клеант не рассказывал о Праксидаме никому. Для него это была месть за одного человека, а не борьба во славу государства, но пусть Каллител и остальные считают его ненависть к афинянам проявлением воинского духа и желанием обрести славу воина.
– Кто знает, может, такой шанс тебе ещё выпадет. А пока пожелай мне удачи.
– Желаю тебе встретить следующий месяц на вершине акрополя Афин.
– А что у них за акрополь?
– Укреплённая скала. Сердце Афин.
– Вечно ты всё знаешь. Может, знаешь, как его захватить?
– «Доблесть, выучка, храбрость помогут вам в победе», – процитировал Клеант старого учителя. – «Не думайте о смерти, и вам никто не страшен». Помнишь?
– Конечно. Эти уроки никто из нас до гроба не забудет.
– Вот и применяй их – учитель он был так себе, но воевать умел. – Каллител едва не рассмеялся, и друзья заторопились к месту сбора войска.
Тишина стояла такая, что дыхание оглушало. Клеант, укрытый темнотой и деревом, пытался разглядеть во мраке хоть какое-нибудь движение. Он ждал, терпеливо снося ночную прохладу и урчание желудка, в котором почти ничего не было уже два дня. Голод, впрочем, мало его беспокоил. У него было задание, выполнив которое он получит права гражданина и сможет участвовать во всех военных походах Спарты. Правда, пройдёт десять лет, пока он сможет занимать государственные должности, – такое возможно было только с тридцати лет, – но к власти Клеант и не стремился. Публичность не столько пугала его, сколько отталкивала необходимостью постоянного общения с огромным количеством разных людей. Ему и так почти не удавалось найти уединение: его постоянно о чём-то спрашивали, искали совета или пытались его дать. Зато сейчас он был один.
Ночь вступила в свои права, и его ждала охота. Уже несколько дней Клеант вёл ночной образ жизни: днём находил укромное местечко в тени и засыпал, а к вечеру начинал осматривать окрестности, выискивая добычу.
Их было много – юных спартанцев, кому почти стукнуло двадцать, и кто рвался теперь доказать государству свою преданность и умение. Предстояло последнее задание: доказать, что они способны убивать людей.
Испокон веку в Спарте существовал обычай: под конец учёбы все юноши участвовали в криптиях, охотясь по ночам на рабов, устраивая на них засады, убивая, где только могли. Так они показывали свои навыки, смелость, смекалку и заодно уменьшали поголовье рабов, большинство которых были жителями Мессении – когда-то свободной и сильной страны. Рабы – их называли илотами – жили и работали на огромной территории, завоёванной Спартой в тяжёлых боях.
Не то, чтобы убийство илотов было регулярным. Государство, которому принадлежали рабы, по-своему заботилось о них: издавало законы, не позволявшие гражданам заниматься самоуправством, собирать налог свыше положенного по закону и уничтожать государственную собственность. Но ради того, чтобы держать в узде огромную массу работников, государство использовало криптии – обычно раз в год. Устрашение, демонстрация силы, опыт для молодёжи – для этого они и проводились. Впрочем, многие взрослые спартанцы не упускали шанса поразвлечься, пользуясь возможностью. Это помогало поддерживать форму между войнами.
Ради выполнения криптии Клеант совершил путешествие в Мессению. Это было необязательно – илотов хватало и в Спарте, – но чемпион должен подтвердить свой статус, совершив что-то особенное. Каллител как-то похвастался своим наделом в Мессении, где, правда, почти не бывал, и Клеант вспомнил, что там находится и его собственный участок – наследство отца. Он получит его в своё распоряжение после того, как станет полноправным гражданином. Туда он решил отправиться.
Клеант прислушался, выделяя несвойственные ночи звуки. Дорога в деревню, где жили илоты, была недалеко, и он надеялся, что сегодня ему повезёт с поиском жертвы. Он уже две ночи шатался по лесу, но пока встретил лишь несколько больших групп мессенцев.
Послышался тихий говор, и Клеант насторожился: судя по всему, на этот раз по дороге шли двое, причём голос, который был слышен, явно принадлежал девушке. Убивать женщин Клеант не собирался, но затем он различил другой – мужской – голос, и резко выпрямился, прислушиваясь.
– Говорят, многие спартанцы уехали в поход против афинян. Ты что-нибудь слышал, Лик?
– Да, так и есть. Свергать тиранов в Афинах, – в голосе Лика отчётливо звучала издёвка.
– Значит, это надолго?
– Надеешься, что это нас спасёт? Войны приходят и уходят, а мы как были рабами, так и остаёмся. И всё же эта война может сослужить нам отличную службу. Если мы все соберёмся и ударим по собственным тиранам, то сумеем вырвать нашу землю из их рук. Ты понимаешь, Леония? Пришла пора! В последний раз мы воевали со Спартой так давно, что они вряд ли считают нас серьёзной угрозой.