Побег из Фестунг Бреслау
Шрифт:
Конечно, он не обладал достаточной властью, чтобы получить назначение на западный фронт. Впрочем, там тоже творились ужасные вещи. А он, попросту, не желал отправляться ни в тюрьму, ни в лагерь. Какой угодно. Недавно, в момент депрессии, Шильке размышлял о то, а не оторвать ли себе ноги гранатой. Но, во-первых, он любил обе свои ноги, а во-вторых, это ничего бы не дало, кроме факта, что он будет еще более беспомощным в отношении палачей. На чью-либо жалость в этой войне не было смысла рассчитывать.
Кто-то, не стуча, открыл дверь. Шильке схватился.
– Вы еще работаете? В такую пору?
– Яволь, герр…
Хайгель жестом руки заглушил доклад младшего по званию. Глянул на то, что лежало на столе.
– Ну так, все ясно. А может вам бы заняться настоящей работой? Потому что от изучения карты в голове рождаются только дурацкие мысли, - с иронией в голосе бросил он.
– Яволь!
– Ладно. Завтра утром доложитесь у Крупманна из гестапо. У него какое-то дело к вам.
– Яволь!
Не говоря ни слова, Хайгель закрыл двери. Еще один урод, которому он не нравится. Шильке понятия не имел, какие у шефа планы на праздник. Зато он прекрасно знал, где тот собирается провести следующие праздники, те, что будут через год. Хмм. В далекой Аргентине! Хайгель наверняка не сориентируется, откуда Шильке это известно, из каких клочков он собрал данную информацию. Здесь его никто не ценил. Зато врагов прибывало каждый день. Лейтенант был слишком уж самолюбивым, он не умел подлизываться, по каждому делу у него имелось собственное мнение. Просто-напросто, человек-проблема, отброс прогнившей структуры контрразведки, состоящей из карьеристов и оппортунистов.
Но вот теперь он столкнулся с по-настоящему серьезной загвоздкой. Этот крупный, красивый и столь невероятно способствующий город в любое мгновение мог превратиться в смертельную ловушку. Сам Шильке не был настолько богатым, чтобы мечтать об Аргентине. Но у него не было и идеи, как выжить на месте. А то, что он желал выжить, было предельно ясно.
Кабинет Крупманна походил на барочную церковь. Этот гестаповский простолюдин считал себя знатоком искусств и отовсюду привозил для себя различные памятки. В принципе, его следовало бы арестовать, только самая главная проблема заключалась в том, что он был зятем шефа. Так что, вместо кучи приказов о возбуждении следствия, его окружали исключительно милые улыбки коллег. Знаток искусств! Коллекционер, человек, разбирающийся в проблеме!
– Ну, привет, привет. – Сам Крупманн был достаточно приятным в общении типом, если не считать факта, что власть ударила ему в голову. – И что там у вас, у конкурентов, делается? Я слышал, вы Паттона схватили!
– Чего уж там… - кивнул головой Шильке. – Правда, он показал больничный лист, и пришлось отпустить Порядок есть порядок!
– Это точно, - Крупманн милостиво позволил себе рассмеяться. – Никакой чести в том, чтобы ставить больного человека перед полевым судом, нет.
– Какой там еще суд? Розенфельд устроил все заранее.
– Розенфельд? Ха-ха-ха! – На сей раз смех был откровенный. – Это вы так Рузвельта называете? Потому что у нас он имеет прозвище "хромая крыса" или "безногий".
Шильке улыбнулся, потому что следовало. Не привык он вести дискуссии на столь низком уровне.
– Ну да ладно. Так что приготовило нам Святилище Справедливости?
– Да так, глупости всякие. – Гестаповец бросил на стол толстую папку. – В связи с приближением фронта, была созвана специальная группа с целью защиты и сохранения произведений искусства, драгоценностей и других сокровищ на территории Бреслау. Парни проводят инвентаризацию, упаковывают и отсылают в безопасное место. Но… как оно в жизни бывает, двоих кто-то убил. И на третьего было покушение.
– Господ! Но ведь это же дело для крипо. Они что, черт подери, считают, что я буду гоняться за грабителями?
Крупманн наклонился над столешницей.
– Изучив материалы из этой папки, ты сильно удивишься. Очень даже сильно удивишься.
– Тогда скажи прямо, в чем тут дело.
– Кто-то сверху, со среднего уровня, но, тем не менее, сверху, желает, чтобы этим делом занялись службы безопасности. А не какая-то там уголовная полиция. Впрочем, прочти материалы. Они наведут больше света.
– На что?
– Увидишь. Дело конкретное. Это должно быть порядочное следствие, а не какая-то там уголовка, которая на следующий день арестует двух воришек и посадит их в камеру. Тут, похоже, дело не в том.
И именно в этот момент Шильке почувствовал, что в кабинете ужасно завоняло.
– А почему ты сам этим не займешься?
– Если бы у бабушки были усы, она была бы дедушкой, - Неожиданно Крупманн разозлился. – Нет у меня времени на эти игрушки. Я через три дня схвачу самого Холмса!
Шильке закурил. Взял несколько орешков с подноса у телефона. Какое-то время игрался ними, прежде, чем сунуть в рот. Нужно было обдумать сразу несколько проблем. Кто его впутывал и во что? В этот самый момент он не был в состоянии решить. Ему отчаянно требовалась помощь. И вдруг его осенило. Ему нужна была помощь? Он уже знал, где ее найти.
– Кто такой Холмс?
– Хренов агент польской разведки. Я с ним уже год мучаюсь. Но через три дня… - Крупманн холодно усмехнулся. – Он будет сидеть на том же стуле, что и ты. Но орешков он не получит. Получит кое-что другое.
В мозгах Шильке как будто бы вспыхнула сверхновая. Решение всех проблем! Причем, идеальное решение!
– Так кто это такой? И почему ты с ним мучаешься?
– А зачем ты спрашиваешь? – услышал он вместо ответа.
– Потому что фамилия мне кое-что говорит. И я не ассоциирую ее с божественным Шерлоком Конан Дойла.
Крупманн поглядел на него весьма серьезно.
– The Holms, - сказал он.
– "The"? Не "мистер Холмс"?
– Нет. Он желает, чтобы к нему относились как к учреждению. А не как к человеку. "The", а не "Mr". Это учреждение, институция.