Поцелуй королевы
Шрифт:
Утром монахи вышли из подвала и объявили, что старик отдал Богу душу, перед смертью покаявшись в грехах и исповедовавшись. Францисканцы вели себя как настоящие святые люди. Не желая ничем утруждать управителя, они самостоятельно, взяв в помощь лишь мальчика-слугу, отвезли труп Игнасио на кладбище. Там монахи захоронили тело в ту же яму, откуда оно, двумя днями ранее, каким-то образом выбралось при помощи дьявола.
— Чего токмо не творится на сем свете, — заметил Назарио, пересказывая мне, услышанные от монаха, новости. — Ты что так побледнел, брат Каетано? Бывает и похлеще. Про мертвецов,
— А какой казни предали злодейку-девицу? — сдерживая дрожь в голосе, как бы невзначай поинтересовался я.
— Закопали живьем в землю, — вздохнув, ответил Назарио, человек не только высокого ума, но и добрейшей души.
Так минуло три десятка лет. И все эти годы скрывал я свою страшную тайну, не доверяясь даже исповеди. Но ничего не утаишь от Всевидящего. Ведь только с его ведома мог попасть мне в руки древний пергамент с начертанными зловещими словами, от коих содрогнулась душа моя: "Знающий не узнает, помнящий не вспомнит. Только посвященному откроется путь туда, откуда начинается вечность. Назови три имени, положивших начало, и произнеси три слова, отворяющих вход: Анхиль, Шамхун, Иштар. И ты найдешь то, что ищешь, в горах Синая. Имя нам — легион…"
Не признался я приору Рамиро, что смог прочесть сей зашифрованный текст. И не признаюсь. Не под силу ему ни познать сокровенный смысл рукописи, ни, даже, прикоснуться к нему. Но есть единственный человек, которому я доверюсь и откроюсь.
Пергамент древний с загадочными клинописными знаками переписал я уже ранее набело на бумагу. Постичь его смысл я не могу, лишь догадываюсь, что он может содержать тайну о клозах. Может быть, скрывается за сими письменами секрет, о коем говорила мне Летиция: о том, как получить бессмертие. И идти за ним надо куда-то в горы Синая, где захоронены нелюди по прозванию хроноты. Но мне не под силу расшифровать древние знаки. Пусть займется сим трудом кто-то другой, на кого укажет перст Божий.
А я заканчиваю свою рукопись. Спрячу все в надежном месте и отправлюсь в Сеговию к председателю Святой палаты, монсеньору Торквемадо, с покаянным признанием. Пусть судит меня великий инквизитор за мои богопротивные поступки и смертные грехи и пусть решает, как поступить со страшной тайной, приоткрывшейся мне по промыслу Всевышнего. Душа же моя, истомленная неизбывным покаянием и одряхлевшая от груза непомерных грехов, жаждет искупления и покоя.
Записано в день 10 июля в лето 1490 от Р.Х.
Окрестности Санкт-Петербурга. Пятый день второй фазы луны
— Аминь, — закончила София. И зачем-то добавила. — Точка.
Под конец рассказа она, все-таки, начала немного сбиваться. Ее укачало и стало клонить в сон, но София мужественно довела записки монаха до финала, прикрывая зевки ладошкой.
Михаил молчал. Так же, как и всю дорогу. Лишь пару раз задал уточняющие вопросы.
— Вот, из-за этой рукописи весь сыр-бор загорелся. Так русские говорят?
— Почти правильно. Только разгорелся. Ты молодец. Хорошо рассказала.
— Понятливо?
— Угу.
— А я ничего не понимаю! — с отчаяньем
— Еще бы… Ты не переживай. Во всем разберемся, вместе с дедом. Дед у меня в таких делах дока. Дока — это значит специалист. Да и связи кое-какие остались. В смысле — друзья, знакомые… Чего молчишь?
Михаил покосился на соседнее сиденье. София спала, наклонив голову на правое плечо и сложив руки на животе. Словно реагируя на мужской взгляд, девушка пошевелила во сне ногами, и сумка свалилась с коленей вниз, упав около сиденья. Какое-то время Михаил ехал, бросая в сторону молодой соседки отрывистые взгляды. Затем, чертыхнувшись про себя, свернул на обочину и остановился. Обернувшись назад, снял с боковой вешалки легкий летний плащ и аккуратно укрыл им ноги Софии.
"Вот так-то оно лучше, — подумал с иронией. — Надо оставаться джентльменом. А то и в аварию угодить недолго. И вообще — на чужой каравай рот не разевай…"
…София проснулась в машине и не сразу поняла, где находится. Потянувшись, разминая тело, заметила на бедрах плащ. Несколько секунд смотрела на него в недоумении, пока не поняла в чем дело. "Это что же, меня Миша накрыл? Представляю, как я выглядела, — почувствовала, как к лицу приливает кровь. — Чертова юбка. Это все Донато с его бзиками о сексуальной раскрепощенности… Интересно, а что не понравилось Мише?.. Или он такой стеснительный? Никогда бы не подумала. Скорее, воспитанный".
Аккуратно свернув плащ, поместила его на заднее сиденье. Огляделась. Автомобиль стоял во дворе: сзади, метрах в двух-трех, железные ворота; спереди, метрах в четырех, дом из красного кирпича. На всю ширину фронтона просторная деревянная веранда, увитая зеленым кустарником. "Почти как у дяди Бартолоума, только дом и двор маленький. Видимо, мы уже у Рогачевых. Только почему меня оставили в машине? Неужели так крепко спала после коньяка и баранины? Что они подумают? А что они должны думать?.. Интересно, я во сне храплю? Донато ничего не говорил. Господи, о чем я думаю?.. Миша, Донато…"
Нашарила в ногах, около сиденья, сумку, положила ее на колени…
— Ну, если вкратце, вот такая история. Странноватая, я бы сказал. Что ты думаешь, деда? — Михаил вопросительно взглянул на Юрия Константиновича. Они сидели втроем на небольшой кухне: внук, дедушка и бабушка, Ирина Сергеевна.
— Так ты из-за этого решил Софию не будить? Чтобы с нами сначала посоветоваться?
— Ну не только… Жалко ее. Понятно, что наволновалась и набегалась. Вы же видели, как она спала, словно отключилась от всего… Но согласись, деда, лучше было кое-что без нее обсудить? А?
— "А" и "б" сидели на трубе. Ты сам-то чего думаешь? Где выводы и заключение, господин юрист? — Юрий Константинович лукаво прищурил правый глаз, но голос выдавал напряжение.
— Да нет у меня особых выводов.
— Тогда чего испугался?
— Я не испугался, а озадачился. Мы же ее впервые видим. Ну, вы знали немного ее отца, дедушку с бабушкой. А она кто? Появляется вроде нормальная женщина, молодая, симпатичная…
— А мне она что-то не глянулась, — заметила Ирина Сергеевна. — Долговязая и вообще…