Поцелуй королевы
Шрифт:
— А надо?
Священник отвечал Михаилу, но обращал вопрос Софии. Та, почувствовав взгляд, встрепенулась.
— Сказывайте, — произнесла тихо.
— Ну, что же… От Бога все равно ничего не утаишь. За язык меня никто не тянул. Хотя… На такой вопрос даже на исповеди трудно правду сказать. Я и не говорил. Кроме Юрия никто правды и не знает… Ладно, раз пошел такой разговор, молодые люди. Да и обстоятельства… Может и лучше будет, если вы про это узнаете. По-честному… Большой грех я тогда на душу взял. Ох, большой.
— Это опять из-за клозов? — София подобралась на стуле. Глаза ее сосредоточено прищурились.
— Из-за них, проклятых… После смерти Гузели как-то
Однажды очутились мы вдвоем у нее в квартире и… Словно затмение на меня какое нашло. Попытался я Наташу обнять и поцеловать. Да она не далась, вывернулась. "Ты чего, — говорит, — Гриша? Не надо. Да и грех. Виталий в больнице, а ты… Ты симпатичный и добрый, но я не могу так".
Застыдился я тогда. Извинился и ушел. Шагаю по улице, костерю себя последними словами… А у самого из памяти не идет, какое у нее тело — упругое, да горячее… Вот же, думаю, как бес в человеке крепко сидит. Ты его гонишь, а он так и норовит извернуться, да с другого бока зайти. Мне бы голову молитвами занять, а не телом горячим… И вдруг меня как будто кипятком ошпарило. Так, что я даже замер на месте. Стоп, думаю. Горячее тело… И стукнула мне в голову такая простая мысль, что поразился я, как же раньше о таком не подумал? А вдруг женщина, с которой Виталий, будучи клозом, приходил на кладбище, никто иная, как Наташа? Тогда ведь ночь была, темно. Никто той бабы, которая Игоря укусила, толком не разглядел.
Гоню я от себя эту страшную мысль, но куда там. Засела она в мозгу, словно кол осиновый. Вот так… И стал я исподволь Наталью проверять. При разговоре то один вопрос будто невзначай задам, то другой. Наши старые встречи вспоминаю, товарищей еще школьных. И чувствую, что как только такой разговор заходит, о наших прежних годах, Наталья сразу его сворачивает. Не помнит ничего, отвечает — невпопад, имена наших старых друзей — путает. Я специально несколько раз имена переврал, а она промолчала, будто так и надо. В общем, так меня замучили эти подозрения, что спать перестал… И решился я на откровенный разговор. Хотя и не знал, как толком подступиться.
Как-то раз навестили мы могилу Виталия на кладбище. Это уже после его гибели случилось. Дело было зимой, темнеет рано. Идем мы потихоньку по улице, к электричке, и тут я ее торможу. Дозрел, что называется. "Стой, — говорю, — Наташа, надо поговорить". Стягиваю у нее с одной руки перчатку, беру ее ладонь. Чувствую — ладонь горячая, как лепешка из духовки. Ага! — думаю. На улице минус десять, а тебя разжарило?
Наталья на меня косится: "Что с тобой?" А я смотрю ей в глаза и чудится мне, будто у нее в глубине желтые огоньки мерцают. Я ведь специально еще время выбрал, период полнолуния, чтобы наверняка. У клозов в этот период самый пик активности. "Со мной-то, — говорю, — ничего. Со мной все в порядке. А вот почему у тебя такие руки горячие? И глаза поблескивают?.. Скажи мне, подруга, когда же ты клозом-то стала?"
Она молчит. Потом отвечает: "Ты что, Гриша? С ума сошел? Как Виталий?" — "Нет, — говорю, — пока еще не сошел. А вот тебя я насквозь вижу. Отвечай честно — ты клоз?"
Она опять молчит. До-о-олго молчит. Затем спрашивает: "Хочешь узнать, клоз я или нет?" — "Хочу!" — "А ты догадайся!". И вдруг целует меня в губы: крепко-крепко. Так, что я ошалел. Потом вырывает у меня руку и отскакивает чуть ли не на метр. Стоит и смотрит глазищами своими, мерцающими. А в меня словно зверь вселился, который добычу чует. "Стой! — кричу. — Иди ко мне!" И к ней бросаюсь. А она от меня разворачивается и через дорогу. И поскользнулась. Гололед был. А там — самосвал. Прямо на нее.
Священник замолчал. Переставил, не поднимая глаз, с места на место пустую чашку.
— А вы хоть поняли, ну… — Михаил, разрывая неловкое молчание, повел в воздухе рукой.
— Клоз она или не клоз? — священник указательным пальцем потер в уголке глаза, будто убирая соринку. — Да кто ж его знает? У мертвого не спросишь. Правда, на следующий день уже, стал я зубы чистить. И чувствую — ссадина у меня на нижней губе. На слизистой. Вроде ранки.
— Если бы она была клозом, то могла вас инфицировать эрзац-моледой. Я правильно понимаю?
— Правильно. А если я не инфицировался, значит, она клозом не была. Или я — сварг, и моледа на меня не действует. Или я сам губу прикусил в запале. Я ведь после гибели Наташи несколько часов словно в полусне находился… Вот такие пироги. Так до сих пор и не знаю — прав я тогда был или бес меня попутал…
Вот и решил я, что надо сложить сан. Что недостоин я людям слово Божье нести. Посоветовался с Юрием Константиновичем, больше и не с кем было. А он мне сказал, так, по-простецки. Мол, уйдешь ты из храма, а кто твое место займет? Подумал об этом? Ты уже все искушения прошел, никаким сатаной тебя не испугаешь. Не зря ведь в народе говорят, что за одного битого двух небитых дают… Вот так и остался я, грешник, других грешников на путь истинный наставлять.
А ты, София, не изводи себя из-за этого Анибала раньше времени. Сдается мне, недобрый он был человек. Только таился до поры до времени.
София покачала головой. То ли соглашаясь со священником, то ли в такт своим мыслям.
— Мне иногда кажется, что это совсем плохой сон. Все эти дни. Как это по-русски? Кошмара?
— Да, есть у нас такое слово. Только без "а" на конце. Просто "кошмар".
— Просто "кошмар", — повторила София. — Даже слово неприятное. Словно змея шипит. Так хочется — заснуть и проснуться, будто все приснилось… Я мыслила — этот вот Виталий. Какой он бедный был. Он, наверное, совсем не понимал, где, что. Где правда, а где этот, кошмар.
Снова повисла пауза.
— А у меня тут по ходу дурацкий вопрос возник, отец Григорий. Можно сказать, технический, — бодро произнес Михаил. — Как эти товарищи умудряются так ловко кусаться? У них что, после переселения моледы клыки вырастают?
— Нет. Не вырастают, — священник покачал головой. — Я этот вопрос выяснял у Виталия. Он ведь помнил… кое-что. Так вот, клозы специальную коронку на зуб надевают. Когда на "охоту" выходят.
— Вот оно как. Я тоже по поводу Виталия еще спросить хотел, — Михаил, казалось, обрадовался возможности перевести разговор в новое русло. — Вот прочитали мы с Софией его записки. Раньше я бы просто решил, что это фантастика или бред. А теперь получается, что он какую-то правду знал. Вы сказали, что он кое-что помнил. А почему подобное произошло? Ведь другие не помнят ничего.