Поцелуй осени
Шрифт:
— Злость, ну, может быть, ярость… — объяснила Лика. — Я заметила, что у вас довольно старомодный русский, хотя и очень хороший. Почему так?
— Дело в том, что мои бабка с дедом были из России. Белоэмигранты, — пояснил он. — Конечно, в доме моих родителей уже не говорили по-русски, но бабуля сама со мной занималась. Мой русский — это ее русский. Язык, на котором здесь говорили в начале века.
— Что ж, это многое объясняет.
Лика взглянула на мужчину, который вел ее в танце, с невольным интересом. Так вот, значит, откуда эти странные обороты в его речи.
— Мне хочется познакомиться с вами поближе, Элеонора, — словно прочитав ее мысли, заявил он. — Я в России недавно и вряд ли пробуду здесь долго. Моя основная работа в «Нью-Йорк таймс», но я согласился на предложение поработать некоторое время в Москве, чтобы побывать на исторической родине, пообщаться с соотечественниками моих предков. Вы понимаете?
— Понимаю, — кивнула Лика.
Выходца из страны вечной брызжущей молодости потянуло к истокам, к древностям… Что ж, вполне объяснимо.
— Тем более интересно, если эти соотечественники еще и мои коллеги. И такие талантливые коллеги. Такие очаровательные…
Музыка кончилась, и он склонился перед ней в почтительном поклоне и предложил руку, провожая обратно к столу. Положительно, этот ковбой на деле оказался не таким уж невоспитанным мужланом.
— Разрешите, я предложу вам мою визитку. — Он вложил ей в руку твердую глянцевую карточку. — Может быть, мы могли бы встретиться с вами в более непринужденной обстановке? Побеседовать? Обменяться опытом?
— Я думаю, в этом нет ничего невозможного, — улыбнулась Лика, невольно подлаживаясь под его чопорную старомодную речь.
В зал неожиданно ворвался исчезавший куда-то Сашка, поискал глазами Лику и, увидев ее, кинулся напролом, не обращая внимания на испуганно расступающихся танцующих.
— Ты что так мчишься, керосину выпил? — обернулась к нему Лика.
— Рванули быстрее! — дернул ее за руку оператор. — Я сейчас на студию звонил. Только что застрелили Мальцева!
10
К подъезду недавно выстроенного элитного дома на набережной Москвы-реки уже съезжались автомобили с логотипами телекомпаний. Освещенная вечерними огнями набережная превратилась в сплошную гудящую и визжащую тормозами автомобильную пробку. Из неповоротливой белой «Газели» выскочили лихие ребята с телекамерой наперевес и прямо по аккуратно подстриженному газону бросились к двери, возле которой бродили люди в милицейской форме.
Саша затормозил у обочины, под весело мигавшим в темноте рекламным щитом, с которого белозубо улыбалась довольная жизнью блондинка, и Лика, не дожидаясь, пока он выключит зажигание и вытащит камеру, быстро хлопнула дверью и решительно направилась к дому.
— Девушка, вам не стоит туда ходить, — произнес молоденький лейтенант, неуверенно покосившись на глубокое декольте черного вечернего платья.
— Элеонора Белова, специальный корреспондент службы новостей первого
В темноте подъезда то и дело мигали вспышки фотоаппаратов.
— Не толпитесь, товарищи, не создавайте давку, расходитесь, — командовал суровый капитан, пытаясь разогнать сгрудившихся у лестницы журналистов.
В стороне, у застекленной будки консьержки, всхлипывала дородная женщина с обесцвеченными короткими кудрями. Лика быстро направилась вперед, протиснулась к основанию лестницы. Здесь, нелепо подломив под себя левую ногу, запрокинув седую голову, лежал застреленный певец и бизнесмен Вадим Мальцев.
В детстве Лика часто видела этого вальяжного породистого мужика с темными, будто чуть влажными глазами, по телевизору. Мальцев, томно покачивая станом, вразвалочку передвигался по сцене, распевая про несчастную вероломную любовь, и в особо патетических моментах стискивал в руках микрофон. Бабка Нинка, прочитав в программе про концерт любимого певца, обычно устраивалась в вытертом кресле перед телевизором и два часа слушала завывания волоокого детины, покачивая в такт головой.
В девяностые Мальцев вложил накопленные за годы выступлений в качестве первого соловья Советского Союза средства в собственный бизнес. Вместе с приятелем выкупил какую-то провинциальную кондитерскую фабрику, медленно издыхающую с самого начала перестройки, и за считаные годы превратил ее в современное производство элитных десертов. Как ни удивительно, деловой талант голосистого покорителя женских сердец оказался ничуть не слабее певческого. В последнее время Мальцев уже не завершал одной из своих душещипательных баллад шумные эстрадные концерты, так как недавно обретенный статус депутата не позволял ему продолжать такую легкомысленную деятельность.
Теперь же этот крепкий и представительный пятидесятилетний мужчина лежал на вымощенном мрамором полу собственного подъезда, разметав по нижней ступеньке лестницы серебристо-седую гриву. На белой рубашке расплывалось бесформенное пятно, второе темнело на виске.
Появившийся за Ликиной спиной Саша, прищурив глаз, направил объектив камеры на труп и с циничным смешком буркнул вполголоса:
— Погиб поэт, невольник чести… Как думаешь, мать, дуэль?
— Ну конечно! — фыркнула Лика. — Мы с тобой, дружище, столько уже этих потерпевших засняли, что я не хуже любого Шерлока Холмса картину убийства определить могу.
— Ну и что думаешь? — осведомился Саша.
— Заказуха, к гадалке не ходи, — уверенно установила Лика. — Видишь, контрольный в голову…
— Угу, — кивнул Саша. — Так и есть. Киллера прислали. Интересно, кому это помешал старый ловелас?
— Сейчас попробуем узнать.
Лика оглянулась, сделала знак Саше и направилась прямиком к всхлипывавшей у стены белокурой толстухе.
— Добрый вечер! — Она представилась.
Женщина, испугавшись было следящей за ней трескучей телекамеры, все-таки прониклась к участливо кивающей ей Лике доверием и принялась рассказывать: