Поцелуй победителя

Руткоски Мари

— Как и я, — тихо произнёс офицер.

— Да, сэр. — Сердце Кестрел бешено билось.

— Моя юность прошла на ферме, к западу отсюда. — Он подошёл на шаг ближе. Кестрел вросла в землю. Офицер ещё не подошёл настолько близко, чтобы ясно разглядеть её, как и она его, но девушка уже смогла чётко уловить акцент в его речи. И у неё был бы акцент, не прикажи отец её учителям строго следить за речью его дочери. В Валории она говорила на чистейшем валорианском.

— Я хочу вернуть свой дом, — сказал офицер.

— Как и я. —

Она говорила низким голосом, якобы огрубевшим из-за кашля, добавив лишь тонкий нюанс — акцент, чтобы офицер решил, будто тот был всегда и поначалу, он его просто не расслышал. — Какие будут приказы? — спросила она, постаравшись, чтобы её голос прозвучал как можно тверже, но пульс был неумолим.

— Возвращайся на пост. Я донесу до генерала твою информацию.

— Есть, сэр, — поспешно слетели слова с её губ.

— Однако, не так быстро. — Офицер поставил лампу на землю и отпрянул. — Подними лампу.

У неё от страха пересохло во рту.

— Сэр?

— Подними лампу и покажи мне свое лицо.

— Но, — она сглотнула, — как же инфекция...

— Я хочу посмотреть. Я буду держаться на расстоянии.

— Вы рискуете...

— Солдат. Подними лампу. Покажи мне своё лицо.

«Поверь мне», — сказала она Арину. Кестрел помнила ту силу, прозвучавшую в её голосе, и попыталась вновь её призвать. У неё мельком пронеслось в голове, что вот, должно быть, для чего нужны воспоминания — собраться, когда чувствуешь, что теряешь себя.

Кестрел медленно пошла в сторону лампы. Она держала голову опущенной, однако ей казалось, что ему все равно пока не видно её лицо — она, в свою очередь, перестала видеть его, как только он поставил лампу на землю и отошел. Кестрел закрыла один глаз: старый трюк, которому её научил отец для ночных боев, когда есть факелы или лампы. Один глаз корректирует зрение при свете огня. А другой глаз как бы находится в резерве, чтобы видеть, когда свет исчезнет совсем.

— Я не хочу, чтобы кто-нибудь видел моё лицо, — сказала она офицеру. — Болезнь изувечила его.

— А ну показывай. Живо.

Кестрел схватила лампу и разбила её о валун.

Он выругался. Девушка выхватила кинжал и услышала, как он вытащил меч.

«Я не хочу убивать», — сказала она Арину давным-давно. Даже если бы она хотела, то не смогла. В памяти всплыло воспоминание, как отец наблюдал за ней, пока она давала отпор в спарринге, и как её руки уступали под натиском чужого меча.

— Кто ты такая? — Он осторожно, на ощупь, махнул своим мечом во тьме, но его глаза ещё не успели привыкнуть и приспособиться к темноте.

А должны были бы.

Офицер хотел схватить Кестрел и доставить в лагерь генерала.

Потом последовал бы допрос. Она бы отвечала. Они бы прижали её, поймав на слабых отговорках, чтобы расколоть. Девушке вспомнилась тюрьма, наркотик, выдаваемый на сон грядущий, грязь и агония. Она представила себе лицо отца, когда предстанет перед ним. Она видела это в своём воспоминании. Своё будущее. Здесь и прямо сейчас.

Пульс бешено стучал в ушах, живот стянуло в узел. Кестрел присела на корточки, чтобы взять пригоршню земли, и притаилась. Он услышал её и повернулся. Она тут же бросила землю ему в лицо.

Грязный трюк, как сказал бы отец. Бесчестный.

Но она весьма преуспела по части грязных трюков.

Кестрел зашла к нему за спину и вонзила кинжал в спину, под ребра.

— Какой шифр ты используешь для общения с генералом? Говори!

— Ни за что.

Она погрузила кинжал еще глубже в его плоть.

— Я тебя убью.

Он завел ногу назад и сбил девушку с ног. Она упала. Ударилась о землю. Попыталась встать, но к её горлу уже был приставлен меч.

— Моя очередь задавать вопросы. — Офицер выбил кинжал из её руки.

Защебетали птицы. Утро наступало. Кестрел смутно осознавала происходящее и что её ждала привязанная лошадь, которую теперь никому будет отвязать. Она представила Арина, неспящего в этот ранний час. Он наверняка то и дело смотрит на небо и на дорогу. Она ощутила траву под его рукой, влажную от летней росы.

Полуприсев-полупригнувшись, она неуверенно отпрянула от меча.

Меч последовал за ней. Аксинакский меч. Она узнала его короткий клинок, предназначенный для схватки в лесу. Кестрел отшатнулась и почувствовала спиной острый камень, впившийся ей в кожу, и как ни странно, подумала о фортепиано. У неё в памяти возник весь проигрыш, который она не тренировала годами, но ей нравился его резкий переход от высоких регистров к низким. Ей нравилось следить за своей правой рукой, как та ведет звук во тьму. Ей не нужно было далеко тянуться. Хотя сама Кестрел была маленькой, но руки у неё были длинные. Расстояние вытянутой руки.

То, что нужно.

Кестрел завела руки за спину и нащупала острый камень, впившийся ей в спину. Она схватила его и со всей силой ударила им мужчину по руке, в которой он держал меч.

Офицер издал ужасный звук. Меч упал. Его острие прорезало штаны. Клинок поразил землю. Ногу Кестрел пронзила боль.

Но она сумела подняться и ударила, зажатым в кулак камнем мужчину в лицо. У девушки получилось проломить ему череп. Пальцы стали влажными и липкими. Кровь стража побежала дальше по её предплечьям.

Он начал оседать. Кестрел выбросила камень.

Птицы сошли с ума. Пел уже целый хор. Бедро Кестрел было горячим и липким. Кончики пальцев ощущали что-то мясистое. У неё на руке была перчатка из крови.

«Я не хочу убивать», — сказала она Арину. Кестрел пролистала свою память и увидела себя, сидящую в музыкальной комнате напротив Арина. Открытые ставни окна. Тёплый осенний воздух. Карты «Клык и Жало» все лежат лицевой стороной вверх.

У неё дрожали руки. Она вот-вот развалится на части.