Поцелуй победителя
Шрифт:
А если все-таки развалится?
Её план почти пошёл прахом.
Значит нужно спасать ситуацию.
«Осмотри тело. Вперед. Убедись, что он мёртв».
Он был мёртв.
«Теперь займись собой. Осмотри себя».
Кестрел отогнула на бедре разорванный кусок ткани. Кровь сочилась из раны, было больно, но она подумала, что возможно, всё не так и плохо. Одна нога вполне выдержит её вес.
Кестрел вытерла свои окровавленные руки о землю.
«В палатку, — велела она себе, — вперед».
Кестрел, пошатываясь, подошла к палатке
Соломенный тюфяк. В клетке посыльный ястреб в кожаной шапочке, спит. Табурет стоит перед столом, на котором лежат бумаги, ручка, чернильница и счеты.
Бумаги.
Она пошла за ними и схватила первую попавшуюся страницу, а затем бросила. У неё свело желудок. Это было письмо, написанное уже мертвецом своей матери, которая ждала возвращения сына с войны.
«Ищи, — опять велела она себе, — забудь про его изуродованное лицо».
Кестрел просмотрела каждую страницу в маленькой бумажной кучке, в поисках любой зацепки закодированного сообщения из переписки офицера с её отцом. Поскольку военные использовали несколько разных кодов, она должна была найти признаки того, каким пользовался этот офицер. Может быть, она его узнает. Вспомнит, расшифрует.
Но ничего, только письмо сына к матери, да пустые листы.
Она, хромая, вышла наружу и увидела в лучах восходящего солнца изувеченного человека с желе вместо глаза. Девушка с трудом сглотнула, а потом обыскала мужчину и нашла печать.
Вздох облегчения. Печать может пригодиться. Но не было никакого зашифрованного послания. Она надеялась отправить отцу подделку.
Невероятная мысль.
Дурацкая.
Она не знала шифра, даже как звали этого человека. Ей хотелось спрятать лицо в ладонях.
Кестрел вернулась в палатку и опустилась на табурет. Кровь сочилась из пореза на ноге. Нужно его перевязать. Но у неё не было бинтов.
Ястреб размял когти, сжимая и разжимая их вокруг палочки-насеста, перенося свой вес с одной ноги на другую, шипя и царапаясь. Девушка посмотрела на птицу, чувствуя, что вот-вот рухнет в омут разочарования и отчаяния. А затем её взгляд упал на счеты. Деревянные бусины, двигающиеся по тонким стальным стержням в деревянной раме. Используемые для бухгалтерского счета.
Кестрел коснулась бусин. И к ней постепенно начали одно за другим возвращаться воспоминания.
Она открыла чернильницу и нашла чистый лист бумаги. Взглянув на письмо офицера к матери, Кестрел поняла, как имитировать почерк мужчины. Она расписала перо и написала первую строку шифра.
Глава 26
Лошадь плелась вверх по склону к лагерю, голова животного висела. Солнце почти подкатилось к зениту. День обещал быть жарким. И сердце Кестрел сжималось всякий раз, когда она слышала дыхание лошади. Девушка ее совсем загнала, но что поделать, нога...
Рана перестала кровоточить. Кусок ткани разрезанной штанины приклеился запекшейся кровью к коже. Сам порез жалил, и кожа вокруг него горела. Ей не терпелось убрать ткань и посмотреть, что там под ней.
Лошадь, тяжко вздыхая, замедлила темп. Кестрел не стала понукать её. Девушка спешилась, поморщилась и замерла, когда от движения порез открылся.
Она испытывала жажду. Солнце жарило, её ещё и подташнивало. На перевалочной базе шпионов она выплеснула воду из фляги на рану. В лесу, когда Кестрел отвязала лошадь, то налила воду в ладошку, чтобы напоить животное, и делала это снова и снова, пока ничего не осталось.
И вот она уже увидела светлые вершины палаток вдоль подъема холмов. Она была близко. Немного осталось, бедная лошадка. Она вновь спешилась, когда услышала своё имя.
Арин спешно спускался вниз по крутому склону, скользя по траве, старательно удерживая при этом равновесие. Ветер рьяно развивал его волосы и рвал рубашку. Он перешёл на опасный для жизни бег, а Кестрел, наблюдая за ним, задумалась, неужели и сейчас бог смерти приглядывает за ним, или может, всё-таки это бог милости и изящества или вершин, а может, горных коз, или тот из иных, кто позволяет Арину бежать вот так, не спотыкаться и не падать. В этом было что-то от лукавого.
Он подскочил к ней. Волосы Арина все вымокли от пота. Кожа, потемневшая во время их похода на юг, теперь казалась бледной, когда он посмотрел сверху-вниз на неё. Под глазами пролегли тени. Спать он так и не лег.
Сначала он обратил внимание на её руку. Левый бок девушки был скрыт от его взора. Кестрел тронуло, как его взгляд направился прямо к её окровавленной правой руке, его глаза вспыхнули теми же эмоциями, которые испытала бы она, если бы ранила себе пальцы, если бы не смогла больше играть, и ей приходилось бы слегка шевелить кончиками пальцев, когда хотелось порхать.
Он сорвал с её предплечья щит, ругая почем зря завязки.
— Это не моя кровь, — сказала она.
— Ты не пострадала?
— Только левая нога.
Он обошел лошадь, увидел кровь и притих.
— Так, ладно, — произнес он наконец. — Иди ко мне. — Он помог ей спуститься. — Я могу тебя понести.
Она услышала вопрос в его голосе.
— Нет. Рошар увидит. Он нас просто засмеёт потом. — Она улыбнулась, потому что хотела, чтобы улыбнулся Арин. Ей не нравилось, как он выглядел: вокруг рта пролегли складки, а глаза были преисполнены беспокойством.
Он не улыбнулся. Арин взял лицо девушки в свои ладони. Эмоции завладели его лицом, мрачное благоговение перед своего рода спасением от неистовой бури, рвущей небеса и только их, и не задевающей ничего из того, что дорого. То единственное, что позволяет чувствовать себя спасённым.
Она и сама начала испытывать нервозность. Это ощущение, что клокотало в ней, изматывало.
На то не было никакой причины. Она знала, что могла дотянуться пересохшими губами к его губам и почувствовать истину его любви на своем языке. Тем не менее, она не могла сказать с уверенностью, что же по отношению к нему испытывала сама.