Поцелуй шипов
Шрифт:
– Джианна, я не шутила вчера вечером. Колин принёс мне сообщение - своего рода формулу. Только что. Но на данный момент я её больше не знаю.
– Я до того устала, что у меня заплетался язык.
Джианна покачала головой, но в её глазах зародилось пугающее её осознание. Я не шутила. Несколько минут назад случилось что-то важное. Что-то, что могло меня убить. Это я точно чувствовала. Джианна тоже.
– Ты очень выносливая, Эли, - услышала я ещё, как сказала она, прежде чем потух свет, и закрылась дверь.
– Это не так, - возразила я тихо и заплакала, беззвучно и голодно всхлипывая, пока не погрузилась в бессознательное состояние.
Время
Мне понадобилось три попытки, пока наконец удалось выловить мобильный из осколков, рядом с моей кроватью, и со стоном поднести к уху. Обычно я бы проигнорировала его вибрацию. Я не чувствовала, что в состояние сделать больше, чем протащиться в ванную и принять душ. Даже об этом раздумывала уже в течение нескольких минут и не могла никак собраться с силами. Разговаривать по телефону намного утомительнее, чем принимать душ, потому что придётся говорить, а мой рот болел, также, как правый весок, плечевой сустав и колени. Кроме того, натянулась кожа, как будто кто-то вырезал из неё по меньшей мере один квадратный метр, а остаток с силой натянул на мои кости и зашил. Только одно лишнее движение, и она порвётся, везде. Я прикоснулась к затылку. Волосы прилипли друг к другу, кровь высохла. Рана зачесалась, когда я коснулась её, и внезапно зажужжало в ушах.
Но это мог быть Тильманн или Пауль. Кто кроме них будет так долго названивать? Я не могла позволить себе проигнорировать гудение. Не то мне придётся сегодня, после обеда, закручивать в волосы Джианны бигуди или же печь пирог.
– Да, алло?
– пробормотала я хрипло.
– Мой Штурмик! Ну, проснулась?
– Со страдальческим вздохом я зарылась лицом в подушку.
– Ларс, я же тебе сказала, не нужно больше звонить ...
– Да.
– Мне было слышно, как он переложил свои гантели немного повыше. Наверное, больше не мог тренироваться, не докучая мне при этом по телефону. На линии раздался глухой стук, и он тоже застонал. Наверное, снова лежал на своей скамье и потел.
– Когда женщины говорят «нет», они имеют в виду «да», мы ведь все это знаем.
– Он громко засмеялся.
– Не так ли, Штурмик?
– Нет, - ответила я холодно. Тянущая боль в виске превратилась в пульсирующую. Почему удар об угол кровати, который я сама нанесла себе, причинял больше боли, чем порез на голове? Своей свободной рукой я начала его массировать и вздрогнула, когда пальцы нащупали опухоль рядом с глазом.
– Всё хорошо там внизу в Вестервальде, хм? Давай Штурм, я жду отчёта, хоп, хоп ...
Я молчала. Иногда это помогало. Тогда у Ларса пропадало настроение, он орал ещё пару женоненавистных изречений в трубку и в конце концов клал её, чтобы продолжить поднимать в воздух тяжести. Уже в течение многих дней Ларс регулярно звонил - а именно с того времени, как его бросила жена. Это действие свидетельствовало о благоразумие и мудрости, которые я никогда не ожидала от этой окрашенной в блондинку и падкой на солярий женщины.
Ларс был неуравновешен, ему не хватало женского напарника, на котором он мог бы выместить избыток тестостерона. Теперь я стала его новой жертвой и кроме того, он вбил себе в голову, что хочет выяснить, что именно я имела в виду под схваткой, на которой могла бы умереть, когда после нашей последней тренировки прощалась с ним. Это не давало ему покоя. Я горько сожалела о том, что рассказала ему, потому что теперь у него было основание и он никак не хотел его забыть.
Он звонил не только мне, но и маме, которая считала его «вовсе не таким плохим». В конце концов, он ведь беспокоится обо мне. Я же интерпретировала это по-другому. Он мутировал в преследователя. И в этом была существенно виновата мама, так как в мягкосердечный момент дала ему номер моего мобильного. И теперь приходилось терпеть. Да и то, что мама вообще знала о сражении, благодарить мне следовало его, даже если я снова и снова повторяла, что Ларс обладает умом примата и просто-напросто ослышался.
– Штрумик ... давай же ... чем ты занимаешься?
– Ничем.
– Что это было за сражение, хм? Я знаю, что ты на самом деле хотела рассказать мне об этом ... я ведь твой хороший, старый Ларс ...
Да, себя самого Ларс охотно называл по имени. Всех остальных людей, однако, нет. Меня он кличел Штурм, а в хорошие моменты Штурмик, а Колина он наградил ужасным прозвищем «Блэки». Блэки! Я продолжала молчать, подумывая, не положить ли просто трубку. Проблема лишь в том, что ничего так не поощряло Ларса к ещё одному звонку по стационарному телефону, как то, что я прерывала наш разговор. Тогда он убеждал себя в том, что это плохая связь. Он словно терьер, взяв след, не сдастся до тех пор, пока не последует по нему до самого конца и не застрянет в кроличьей норе.
Теперь на другой стороне линии он громко закашлял, избавляясь от слизи в горле. Мурашки прошли по спине и перешли в дрожь на шее. Я больше не могла переносить слизистые звуки, с тех пор, как мы вступили в схватку с Францёзом.
Но кашель Ларса также напомнил мне сегодняшнюю ночь. У меня самой слюни из рта лились рекой. Теперь же мой язык был сухим, как всегда, когда я просыпалась утром из ночного оцепенения. Но сегодня ночью ...
– Что такое, Штурм?
– Голос Ларса звучал непривычно серьёзно, больше не хвастливо, как обычно. Чёрт, он действительно о чём-то догадывается.
– Ничего, - повторила я, но даже такой эмоциональный деревенщина, как он, должен был услышать, что это ложь.
– Ты ещё тренируешься, хм? Хм?
– Да.
– Это не ложь. Тренировки предоставляли единственные перерывы в вечных бесплодных попытках найти в моих исследованиях красную нить или же отдохнуть от ночных сеансов в интернете. Два раза в неделю я ездила в Риддорф, чтобы присоединится к тренировкам того клуба каратэ, в котором Колин тоже был членом. На меня почти накатывало чувство благоговения, когда я входила в дверь и кланялась, чтобы показать уважение додзё и моим напарникам. Между тем, я уже полюбила каратэ. Мне нравилось растягивать и укреплять тело и функционировать с точностью до секунды. Но было невозможно выполнять движения и не думать о моей первой встрече с Колином в этом спортивном зале, когда он вечером, в темноте, сражался с тенью, выполняя свои переплетённые движения. Также в тоже момент вспоминались дни тренировок на Тришине - мой гнев и наше желание, и как внезапно и то и другое объединились. О Боже, как же я на него тогда злилась.
Уже тогда он раздувал мой гнев намеренно, чтобы тот мог стать таким слепым и необдуманным, как должен был, чтобы отравить Францёза. Про себя я всегда называла его зверем, который притаился в животе и нападал в основном тогда, когда мой разум капитулировал. Или это он заставлял капитулировать мой разум?
В самый разгар схватки, когда я была уверена в том, что умру, Колин высосал весь гнев и страх из тела, и я почувствовала себя как новорождённая. Но гнев вырос быстрее, чем мы оба предполагали, как агрессивная раковая опухоль, которая после спасающей жизнь операции распространяется и становится ещё более злокачественной, чем раньше и сеет свои метастазы во все органы тела. Эта опухоль сидела теперь везде, как будто только ожидая того, чтобы стать достаточно большой и объединиться друг с другом.
Но гнев больше не был безрассудным, а также больше не находился в тех сферах, которые другие, без колебаний, назвали бы прогрессивным сумасшествием. Я точно знала на что злилась. Это были мелочи, которые я больше не могла терпеть, даже если очень старалась. Мамины вопрошающие взгляды. Фонтан в саду. Облака. Порывистый ветер. Ночной дождь. Колющая боль в моих только что заживших пальцах. Постоянные головные боли. Пустой электронный почтовый ящик. Нож, выпавший из рук, когда я освобождала посудомоечную машинку. Укус комара. Царапающая этикетка на воротнике. Всё - источники моего гнева.