Почём грамм счастья?
Шрифт:
Стасис был бесконечно рад. Его мечты сбывались. Он прошёл на один из самых завидных факультетов в знаменитый Политехнический Университет. И делился с попугаем своей радостью:
– Христофорако, – радостно говорил он, – мы едем учиться в Афины – я и ты! Я зачислен в Политехнио.
– Учиться! Учиться! – хлопая крыльями, кричал страшно довольный Христофорос.
Для него всё это означало одно – он не расстанется с хозяином.
– Ты рад, Христофорако? – спрашивал юноша.
– Христофорос рад! – распушив перья, подтверждал Ара. – Рад!
Он вообще любил говорить о себе в третьем лице единственного
– Пойми же, я больше не могу так жить! – жаловался он подруге. – Надо внести ясность в наши отношения!
– Что ты конкретно предлагаешь? – спросило мудрое дитя своего времени.
– Нам следует пожениться! – решительно заявил Стасис.
– Но ведь это невозможно! Ты будешь в Афинах, я буду в Салониках. Пять лет учёбы… Кто знает, что может за эти пять лет произойти!
– Лела, я уважаю твои убеждения. Но пойми, жить так невозможно!
– Но если я откажусь от своего места, никакая интересная карьера мне не светит.
От её холодной расчётливости щемило сердце его.
– Послушай, но ведь мы оба – будущие учёные. Что–нибудь мы обязательно придумаем. Не можем не придумать!
– Я подумаю, что с этим можно сделать, – пообещала она. – Даю тебе слово, что подумаю.
Сказала и исчезла. Стасис уныло взглянул на место, где она только что сидела. Начертил на поверхности компьютера виток во времени.
– А если древние греки были правы, – вдруг подумал он. Ведь, прежде всего он был учёным и только потом влюблённым, – Ещё Демокрит утверждал, что мир состоит из атомов и пустоты – абсолютно однородного пространства, разделяющего атомы и тела, в которые они соединяются. Современная наука на новом уровне интерпретирует атомизм, и вносит совершенно иной смысл в понятие среды, разделяющей частицы. Эта среда отнюдь не является абсолютной пустотой, она вполне материальна и обладает весьма своеобразными свойствами, пока ещё мало изученными. По традиции, эта среда, неотделимая от вещества, продолжает называться пустотой, вакуумом. Ну–ка, ну–ка!
И он дал задание компьютеру найти подходящую формулу.
– А это значит, что если вакуум – это пространство, в котором отсутствуют реальные частицы, и выполняется условие минимума плотности энергии в данном объёме. А раз нет реальных частиц, то пространство должно быть пусто, в нём не может содержаться энергия, даже минимальная. Но, если предположить, что древние греки были правы и в нём содержится энергия… – и он задумался, – Тогда пространство заполнено эфиром. И это всё меняет…
На следующий день он говорил девушке:
– Мне кажется, совершенно случайно я обнаружил некую закономерность. Конечно, это не весть что такое. К тому же, это пока только формулы и ничего конкретного. Посмотри–ка сюда, – и он ткнул в выведенную вчерашней ночью формулу. – Если вот это есть исходное состояние перед «началом» (ты ведь советовала мне вернуться к «началу» и я это сделал) не является точкой в математическом смысле, оно обладает свойствами, выходящими за рамки научных представлений сегодняшнего дня. Не вызывает сомнения, что исходное состояние было неустойчивым, породившим взрыв, скачкообразный переход к расширяющейся Вселенной. Это, очевидно, было самое простое состояние из всех, реализовавшихся позднее вплоть до наших дней. В нём было нарушено все, что нам привычно: формы материи, законы, управляющие их поведением, пространственно–временной континуум. Такое состояние можно назвать хаосом, из которого в последующем развитии системы шаг за шагом формировался порядок. То есть, Хаос оказался неустойчивым, это послужило исходным толчком для последующего развития Вселенной.
– Подожди, проверю! – и она, действительно, принялась проверять. – Слушай, а ты – гений!
– Думаешь? – скромно зарделся Стасис.
В следующую их кратковременную встречу, он радостно сообщил:
– Завтра я пошлю свои соображения коллегам в Афины. Пусть проверят. У меня ведь здесь нет возможности делать эксперименты.
Она ласково улыбнулась ему. Но вдруг сникла.
– Завтра?! – расстроилась она. – Через неделю я должна сдать свою работу. А у меня нет ни одной дельной идеи. Ничего, что бы положительно повлияло на мою карьеру. Мне бы суметь сделать работу, равную твоей! А ведь всё это – для тебя хобби, а для меня – моя будущая специальность. И если у меня отнять мою работу, я, наверняка, умру с горя! Слушай, а что, если тебе отказаться от Афинского Политеха и перевестись ко мне, в Салоникский Аристотелио?
– Лела! – с отчаяньем вскричал он. – Что я стану делать в Аристотелио? Ведь всё, что я делаю, это можно сказать, наитие. Я ведь всерьёз этими проблемами не занимался. И буду чувствовать себя обездоленным в вашем мире высоких технологий! Да ты и сама начнёшь стыдиться меня. Мужчина, который не способен добиться достойных результатов, не может заслужить любви такой девушки, как ты!
– Глупости! – горячо вскричала она. – Ты способный, ты всему научишься! Ведь именно ты придумал, что если число частиц равно нулю, то напряжённость поля не может равняться нулю, иначе оба параметра будут известны, и принцип неопределённости будет нарушен. И что значит, напряжённость поля в вакууме может существовать лишь в форме флуктуационных колебаний около нулевого значения. Я верю в тебя!
С этими словами она исчезла. А Стасис всё смотрел и смотрел слепыми глазами в свои формулы.
– Что делать? Как быть? – шептал он. – Она будет счастлива там, в своём мире, а я – в своём.
Он вскочил и заметался по мастерской.
– Ну, что ты мечешься? – вдруг раздался голос.
Стасис обернулся. На экране ласково улыбался ему его преподаватель.
– Что мечешься? Действовать надо, а не вздыхать!
– Действовать! Действовать! – закричал Христофорос и, вцепившись в свою жёрдочку, стал раскачиваться из стороны в сторону.
– А вы… откуда?… – обратился юноша к учителю. – Хотя… впрочем… ну, понятно… Понимаете, господин учитель, нас разделяют поля нашей деятельности. Она будет счастлива там…
– … а ты – тут, – сказал Марагос. – Это я уже слышал. Время, пространство, годы! Всё это глупости! Разве можно у человека, которому ты подарил свою любовь, отнять её. Вот так, вдруг?
– Вы думаете, учитель, потеря такого невзрачного типа, как я, сделает её несчастной?
– Я уверен!
– А я думал, вы – строгий!