Почём грамм счастья?
Шрифт:
За двадцать лет её болезни дом превратился в своеобразную гробницу. Даже воздух в нём застоялся так, что здесь установилась независимая, присущая только этому дому температура.
– Наша сестра Антония! – повторила Афанасия, и её щёки затряслись в праведном гневе. – Она так и не позвонила мне! Так и не вспомнила меня! Целых три года! Целых три!
В полночь Афанасия вдруг проснулась, как от толчка. Ночь свалилась на неё внезапно всей своей тяжестью. Пульсирующая. Холодная. Злая. Шуршали по асфальту шины. Кто–то был
И тогда, вытянувшись в одинокой своей неуютной кровати, Афанасия поняла, наконец, отчего так холодно бывает ей по ночам. Нашла нужное слово. Закрепила его в памяти. Но уже через мгновенье, забыла.
Скудельный сосуд Данаид
Дом по–сиротски ютился на своих двухстах квадратных метрах, сжимаемый со всех сторон многоэтажками. Когда–то, ещё при жизни хозяина, он был выкрашен в охру. Но теперь краска сошла с него кусками, и он казался пегим.
Нестор толкнул хилую калиточку и вошёл в запущенный садик, где росли два мандариновых дерева и три куста жёлтых роз. На крыльце резкий ноябрьский ветер гонял жухлые листья. Дверь Нестору открыла старая служанка.
– А она вас ждала, ждала, да и заснула, – недовольно буркнула она, и, кажется, вовсе не хотела впускать его в дом.
– Ерунда, – беспечно отозвался Нестор, решительно отодвинул её и протиснулся в проём между дверью и служанкой. Он так устал! Боже, как же он устал! С утра он принял десятка два больных. Завтра, наконец, наступит долгожданный конец недели. И Нестор уже предвкушал радость отдыха, когда позвонила Марика, тётушкина помощница по дому, и объявила, что Афанасия хочет его видеть.
Пока он шёл к тётушке на соседнюю улицу, странные, совсем не характерные для него мысли бередили душу. Осенние листья шуршали под ногами. Влажный запах прения врывался в лёгкие, вызывая воспоминания, которые Нестор спрятал в тайники души…
Когда он вошёл в спальню, тётка его зажмурила глаза, делая вид, что спит. Но Нестора невозможно было провести. Скользнув ястребиным взглядом по её дёргающимся ресницам, по руке, сжимающей серебряную фольгу из–под шоколада, Нестор улыбнулся. Сел на стул подле кровати, и накрыв ладонью руку Афанасии, заговорил:
– Ты звала меня, и я пришёл.
Её ресницы дрогнули, но она продолжала делать вид, что спит.
– Ну, выкладывай, что у тебя на уме!
Рука судорожно дёрнулась, пытаясь высвободиться. Зашуршала в пальцах фольга.
– Видно, и в самом деле, спишь, – в голосе его послышалось разочарование. – Что ж, не буду тебя будить! Зайду как–нибудь ещё. Может, на следующей неделе…
Фольга снова зашуршала. Ресницы медленно открылись.
– А–а–а, племянник! – скрипнула притворщица. – Как поживаешь?
– Да я, тётушка, хорошо поживаю. Ты, я вижу, поживаешь ещё лучше. А теперь говори, что тебе нужно. Зачем звала–то меня?
Лицо Афанасии скривилось. Задрожали щёки. Полезли вверх изломанные болезнью брови. Фольга вывалилась из её пальцев и упала на пол.
– Видишь, я умираю, – тут голос её сломался, – и мне нужно обязательно знать, сколько мне ещё осталось?
– Да ладно, ты ещё всех нас переживёшь, – сказал Нестор и автоматически принялся считать её пульс.
Тут почему–то перед его внутренним взором вдруг встала средневековая тропинка Тиноса, по которой они с Артемис обычно поднимались на Чикнью. Артемис! Это удивительное существо! Как он любил её сумбурные, неподдающиеся никакой принятой логике мысли. Каким счастливым он чувствовал себя в те солнечные осенние дни!
Артемис – удивительное, волшебное существо! С ней он забывал, что на свете существует горе и боль. Казалось, эта девушка прогоняет прочь любые невзгоды
Иногда, правда, Нестор даже подумывал, что она больше похожа на инопланетянку. Говорила она как–то особенно. Рассуждала совершенно иначе, чем это делали окружающие. Заглядывала в глаза собеседнику и, как будто, искала там нечто.
– Ну, что, тётушка? – вырывая себя из трепетных объятий прошлого, проговорил Нестор – Пульс у тебя замечательный. Почему бы тебе не выйти в сад?
– Я не вставала с кровати уже лет двадцать, – заметила Афанасия с непривычным смирением.
– Что ж, – задумчиво проговорил Нестор, – значит, можно нарушить обычный режим и встать.
– Мне кажется, ты заработался, – холодным тоном заявила ему Афанасия, – и забыл, что я никогда не встаю с кровати.
– Приходит момент, когда надо отказаться от прошлого и сделать шаг к выздоровлению, – сказал Нестор.
Вероятно, он имел в виду себя. И даже тётушка заметила его необычное состояние.
– Собственно, – резко поменяв тон, заявила она, – я позвала тебя не совсем в связи со своим здоровьем. Знаю, что мне осталось совсем немного, и я хочу, чтобы ты съездил в Париж и привёз сюда Алексиса. Я лежу в постели, он сидит в инвалидном кресле… – она на минуту замолчала. А когда заговорила, тон её был командирским. – Я должна его видеть!
– Я понимаю, – очень серьёзно ответил Нестор. – Я привезу его, будь спокойна!
– Ну, вот и хорошо, – сказала Афанасия и снова закрыла глаза.
Уже через сутки, Нестор поднимался по широкой лестнице розового мрамора изумительного старинного особняка в самом центре Монмартра. На второй по счёту лестничной площадке он остановился.
Предстоящий визит был страшно болезненным для Нестора. С Алексисом он дружил с детства. Ведь родственники бывают разными, и разное бывает к ним отношение. Они с Алексисом были похожи во всём – и во взглядах и в мечтах. Когда–то…
Да, когда–то! Какое отвратное, разрушительное слово – когда–то!