Почему русским нельзя мечтать? Россия и Запад накануне тотальной войны
Шрифт:
На деле – этот человек борется не против системы, а лишь против одного из ее проявлений. Система построена так, что она дает иллюзию борьбы и, главное, удовлетворение от процесса. Возможно, человек как бы добивается своего, испытывая нечто вроде личностного социально-политического оргазма, но система не исчезает – она лишь натягивает на себя новую личину. Будто мечом тыкаешь в кисельное озеро. Подобное происходило и на Евромайдане в Киеве, и в 1993 году в Москве.
Заканчивая наноэкскурс в антиутопии, скажу еще вот о чем: и Хаксли, и Оруэллу предшествовал роман «Мы» Евгения Замятина. Книга – базовая для понимания коллективного разума. Роман написан в 1920 году. Имена и фамилии заменены цифровыми кодами – автор предчувствовал наступление digital-эры; идентичность стерта и обезличена. Замятин
Однако если нельзя без помощи пуль уничтожить мечту, то можно переформатировать ее источник: чтобы человек мечтал о том, что будет выгодно системе – не о свободе, например, а об иллюзии свободы. В современном мире этого достигли благодаря овеществлению мечты: она стала предельно конкретна и заключилась в предметах сугубо материальных – в айфоне или коттедже у моря (в зависимости от желаний и возможностей мечтающего). Синяя птица, если вспомнить старую песню, наконец-таки поймана, огранена сапфирами и выставлена на полку элитного бутика, чтобы позднее, при должной настойчивости в мечтаниях, перекочевать на полку в особняке или апартаментах.
Не важно, если один покупает новый «Бентли» в московском салоне, а другой подержанный «Рено» на краснодарском рынке – оба они как бы исполняют свою мечту, воплощенную в конкретном приобретении. «Я всегда мечтала ездить на красном кабриолете „БМВ“», – говорит мне знакомая, и через пять лет она и правда паркуется у дома на новой машине, красной, как и ее ногти. Мечта исполнилась!
Вы наверняка видели рекламу MasterCard. Два билета на премьеру – 12 000 рублей, бархатная накидка – 30 000 рублей, театральный бинокль – 9000 рублей (при этом после озвучивания суммы обязательно следует – «по карте MasterCard»), а после – лирический финал: «Повторить первое свидание с мужем – бесценно». Есть вещи, которые нельзя купить, для всего остального существует MasterCard. Это действительно умная реклама, ухитряющаяся в мире потребления очень тонко и емко говорить о подлинных ценностях. Но это и лукавая реклама, потому что без MasterCard никакого бы повторения не случилось бы. Нужен ли был бы этот муж без возможности купить бархатную накидку за 30 000? За планктонным слоем, как всегда, скрывается еще один – работающий на подсознание и через разговор о красивом, лиричном надиктовывающий разомлевшему от ванили зрителю совсем иные ценности и установки. Подлинные ценности возможны лишь там, где есть их антураж, купленный за деньги. Вот в чем фокус.
Это то самое овеществление мечты, необходимое для нивелирования фантазии, нужного, в свою очередь, для поддержания системы, где раб, не имеющий даже имени, а только счет в банке, будет доволен своим рабством. Пока его мечты находятся в данной плоскости – система функционирует эффективно, и высшая каста, которую Замятин назвал «Благодетелем», не имея альтернатив, чувствует себя в безопасности.
Собственно, западное общество – и, безусловно, наше тоже, как его уродливое подобие – устроено именно так, и статус человека определяет только его платежеспособность (или кредитоспособность). Деньги же имеют такую ценность, потому что обеспечивают доступ к мечте – они не являются ее фактическим выражением, но становятся единственным методом ее исполнения. Других вариантов быть не должно, потому что они предполагают выход за систему ограничений и сдержек матрицы. Деньгами же не только можно управлять, но и модулировать их ценность, а значит, как следствие, и ценность мечты. При этом человека, взращенного в эффективном тоталитарном обществе, нельзя даже обвинить в меркантилизме (насколько старо, настолько и пошло) – он ведь искренне полагает, что устремлен к высшей цели. Зарабатываешь – делаешь step by step к своей мечте.
Это стиль American dream,
Как побочный эффект, она может порождать дискомфорт и пустоту внутри человека, которая постепенно наполняется чем-то вроде безумия. «Американский психопат» Брета Истона Эллиса – пусть и художественное, но очень точное описание данного процесса. Именно США остаются лидером по числу психически ненормальных людей. Проблема эта решается не их сокращением, а тем, что из года в год то или иное отклонение признается нормой. Но разочаровавшиеся в американской мечте все равно относятся к бракованным, неисправным механизмам, выбивающимся из общего ряда. Общество не может принять и понять, отчего человек, достигший, казалось бы, всего, выбирает путь саморазрушения, хотя вокруг – всеобщее ликование и сытость.
Разочарование в американской мечте наступает именно тогда, когда для многих она, наоборот, становится реальностью. Об этом крушении говорят американские писатели (от Нормана Мейлера до Хьюберта Селби-младшего) и режиссеры (от Мартина Скорсезе до Дэвида Линча). Американская мечта – казалось бы, осмысленная, эффективная и даже воплощенная – не насыщает. Она не питает вещей, изначально заявленных как самые важные на свете, но по факту давно уже списанных в утиль – вроде любви и чести, например.
Однако в общественном поле смыслов так называемые высшие ценности по-прежнему присутствуют: их не изымают, так как тогда разрушится – пусть и иллюзорная – система ценностей и ориентиров, и человек впадет в карамазовское состояние «раз Бога нет, то все дозволено». Вседозволенность – не из мифов о гнилом Западе, а всамделишная, первобытная – реально представляет угрозу существующей системе, поэтому Бог должен присутствовать, как и Его институции. Но Бог свой, определенный, выгодный. Бог, замкнутый между Санта-Клаусом и Чарльзом Линчем.
Мы видели надпись «In God we trust» на зеленых хрустящих кирпичиках, коими вымощена дорога к мечте. Вот и Международный валютный фонд говорит с вами не о кредитах – он заявляет о справедливости, которая тоже как бы сохранена в этом мире. И свобода слова, и человеческое достоинство, и демократия, и равенство – зачастую данные понятия тесно сопряжены с газом и нефтью; за поиском одного неизбежно следует поиск другого. Единство Бога и денег, когда можно купить то, что нельзя купить, – примерно таков современный спор о филиокве.
Пожалуй, самый известный и богатый художник современности Дэмиен Херст прекрасно отразил это в своей работе – For Love of God («За любовь Господа»). Это платиновый слепок человеческого черепа в натуральную величину, инкрустированный 8000 бриллиантами и дополненный реальными человеческими зубами. На первый взгляд, насколько богато, настолько и вульгарно, но по сути данная работа – изящная сатира на то, как любая, даже наивысшая, ценность становится товаром, и чем больше, возвышеннее она (кто выше Бога?), тем дороже будет стоить. В самом названии скрыт намек: FLOG на жаргоне означает «продавать». Божья любовь – лучший товар.
На подобные размышления, как правило, тут же следуют реплики вроде: так что, лучше жить в промышленном городке, где шахты закрыты, повсюду – нищета и алкоголизм, а дети варят ширку, пока их отцы захлебываются в сточных канавах, а матери стоят на трассе? Нет, безусловно, не лучше. Голод не лучше, а чаще намного хуже, чем чрезмерность. И облачение в рубище еще не делает святым.
Однако само противопоставление здесь неверно. Путь полноты свойств (используем этот термин Чжуан-цзы) невозможен без способности отдавать – вот что важно. Причем отдавать не потому, что так велит общество, а потому что так того требует сердце. И второе всегда было свойственно русской мечте. Она невозможна вне общества, вне семьи. Это, собственно, то, что отличает общество как рынок и общество как семью.