Почти вся жизнь
Шрифт:
В его словах не было ничего неожиданного, более того, они могли показаться общими, но именно в них был ответ на все волновавшие людей вопросы.
Офицеры, с лицами сосредоточенными и даже торжественными, выходили из клуба. К Черняеву подошел Болышев:
— Хорошо, товарищ майор, верно? Коротко и хорошо…
Черняев ничего не ответил. Все слова, которые он мог бы сейчас сказать, казались ему бедными, не выражавшими то большое, что было у него на душе. Он понимал: начиналась жизнь,
«А как же Валя?» — подумал Черняев. На десять часов вечера у них было назначено свидание. Черняев взглянул на часы — ровно десять. Знакомой дорогой, торопясь, он вышел к морю.
— Я здесь, здесь, — сказала Валя.
Черняев обнял ее, и они сели на большой камень.
— Холодно, — сказала Валя.
Черняев еще крепче обнял ее.
— Ты опоздал!
— Было совещание…
— И у нас тоже.
— У кого «у нас»?
— У нас, у русских. Приезжал представитель. Завтра мы уезжаем домой.
— Завтра?..
— Да.
Широкая луна вышла из-за тучи и, больше не касаясь ее, поплыла над морем. В лунном свете черты Валиного лица стали резче и холоднее, и от этого она казалась Черняеву старше и красивей.
— Почему ты молчишь? — спросила Валя. Она ладонями дотронулась до его щек. — Я буду ждать тебя. Я счастливая: мне ждать недолго…
«Эти слова должен был я ей сказать, — подумал Черняев. — Не она мне, а я ей. Как это верно: теперь ждать недолго». И снова он подумал, что сейчас-то и начинается настоящая боевая проверка.
— Когда мы вернемся… — начал Черняев и не закончил.
5
На следующий день состоялись проводы. Полк был выстроен на городской площади. Играл духовой оркестр. Недалеко от него стояла машина, борта которой были закрыты красным полотнищем: «Счастливого пути, товарищи!» На этой машине стоял Ларионов.
После короткого митинга раздалась команда:
— Полк, смирно! К торжественному маршу, побатарейно.
Это был сюрприз, подготовленный Ларионовым для уезжающих на родину. Он любил строй и пользовался случаем демонстрировать выправку.
День был холодный, пасмурный. Изредка пробивалось неяркое солнце, но сейчас же пряталось за неподвижные облака. Построив свой дивизион, Черняев, как было ранее приказано, вывел его в хвост штабной батареи.
Он издали увидел Валю. Знакомым движением она вся подалась вперед. Но теперь это движение не казалось ему напряженным.
После парада начали грузить вещи в машины. Черняев поздоровался с Костровым.
— Вот как уезжать приходится, — показал он на носилки.
— Будете в Ленинграде, там врачи хорошие…
— Врачи! Я там и без врачей поправлюсь. Да, да, мне бы только доехать!
— Папа,
«Это она старается быть похожей на свою старшую сестру, на Валю», — подумал Черняев и вдруг с необычайной остротой почувствовал боль от близкой разлуки.
Подошла Валя, и Черняев помог ей забраться в машину.
— Ну, до свидания, — сказал Черняев, — счастливо вам доехать!
— До свиданья, товарищ майор! — крикнул Костров.
— Моторы! — приказал Ларионов.
Валя перегнулась через борт и протянула обе руки Черняеву.
«Какое у нее детское лицо, — подумал Черняев, — нежное, как у маленькой девочки. Еще недавно в Стрельне она играла в пятнашки…»
Машина тронулась. Черняев сжал Валины руки, сделал несколько шагов и еще долго смотрел вслед.
— Товарищ майор! — услышал он голос командира полка.
Черняев повернулся. В двух шагах от него стоял Ларионов.
— Слушаю, товарищ полковник.
Ларионов пристально взглянул на него, кашлянул и своим обычным отрывистым голосом сказал:
— Будете обедать сегодня у меня. Ясно?
— Слушаю, товарищ полковник.
Командир полка редко звал к себе в гости, и Черняев подумал, что, наверное, Ларионову хочется с ним поговорить.
Длинная кривая улочка вела от площади к дому, где жил Ларионов, и, пока они шли, Черняев думал, что, вероятно, командир полка начнет тот самый разговор, которого Черняев ждал, но не решался сам начать. Но Ларионов шагал молча и до самого дома так ничего и не сказал.
«Значит, надо начать разговор мне, — подумал Черняев, томясь молчанием. — Да, надо начать мне. Ведь он старше меня. Он в отцы мне годится». Разница в возрасте теперь не мешала, а, наоборот, по-новому сближала его с Ларионовым.
Они вошли в дом. Крохотная передняя была битком набита шинелями. Глядя на них, Черняев без труда угадывал: командир первого дивизиона, командир третьего дивизиона, начальник штаба… Значит, он не один? Какой же тогда может быть разговор? Лучше всего отказаться от такого обеда. Под любым предлогом…
— Товарищ полковник, — начал Черняев, но в это время Ларионов быстро подошел к нему.
— Знаю, — сказал он. — Знаю и понимаю. Но не беги от людей. Понял?
— Понял, товарищ полковник, — сказал Черняев тихо. От этого внезапного перехода на «ты» ему сразу стало теплей. Как будто где-то совсем близко зажглась яркая лампочка и осветила длинный и нелегкий путь.
За обедом Ларионов шутил, рассказывал смешные истории, но Черняеву казалось, что командир полка говорит только с ним, что разговор, начатый там, в прихожей, продолжается.