Под британским флагом
Шрифт:
Я уверен, что и все матросы попали на требаку не просто так, а в наказание за какой-нибудь хитрый маневр. Впрочем, все они будут наказаны только материально. Экипажи купеческих судов пленниками не считаются, даже если оказывали вооруженное сопротивление.
Через пять дней мы были в Гибралтаре. Экипаж требаки тут же отпустили, а само судно поставили к причалу. Интендант Петер Деладжой принялся проверять содержимое трюма и подсчитывать, на сколько обогатится казна, мой экипаж и он сам, умело реализовав трофеи.
В это время его жена подсчитывала собственные оргазмы. У Дороти Деладжой была привычка сообщать мне, сколько раз «улетела».
— С другими тоже подсчитываешь? — как-то полюбопытствовал я.
— Ты — самый лучший! —
— Ты тоже пока самая красивая здесь, — не остался в долгу и я.
Развлекались мы не долго, потому что на четвертый день прибыл пакетбот Средиземноморской эскадры, которая сейчас крейсировала в Кадисском заливе, не давая испанскому флоту выйти из портов. Среди привезенных писем был и приказ капитану корвета «Хороший гражданин» срочно присоединиться к флоту.
72
В Средиземноморский флот прислали подкрепление. Теперь адмирал Джон Джервис командовал двадцать одним линейным кораблем и держал флаг на стадесятипушечном «Городе Париже». Французский корабль с таким названием захватили во время войны с американцами, но не смогли перегнать в Англию, затонул во время шторма. В позапрошлом году на Королевских верфях в Чатеме был спущен на воду этот корабль, единственный в серии, которому единственному в английском флоте дали название в честь вражеской столицы. Сэр Джон Джервис теперь пэр Англии, барон Мафорд и эрл (граф) Сан-Винсент. У него пожизненный пенсион в три тысячи фунтов стерлингов в год. Благодарные жители Лондона подарили адмиралу золотую шкатулку ценой в сто гиней и ему и Нельсону по церемониальному мечу. Нельсон получил чин контр-адмирала синего флага и орден Бани. Общая сумма призовых составила сто сорок тысяч фунтов стерлингов. Адмиралу Джервису обломится восьмая часть этих денег. В общем, старик нехило повоевал.
Тем удивительнее было застать его раздраженным. Он, одетый в новенький, наглаженный, черный с золотыми позументами мундир, метался по огромной адмиральской каюте, залитой светом, поступавшим через большие и высокие окна кормовой галереи и небольшие бортовые. Два клерка за столом в углу и четверо слуг по двое у переборки по разные стороны входной двери напоминали неподвижностью статуи. Намазать им лица и кисти рук мелом — и выставляй на какой-нибудь площади столичного западноевропейского города двадцать первого века, чтобы собирали подаяния.
— Капитан корвета «Хороший гражданин» Генри Хоуп прибыл… — начал в лучших традициях советского флота докладывать я.
— Вижу! — резко оборвал адмирал, проходя мимо меня.
Подождав и не услышав больше ничего, я продолжил доклад:
— За время крейсирование захвачено…
— Знаю! — опять оборвал он, остановился передо мной и, заглядывая снизу с мои глаза своими блекло-голубыми, задал вопрос тихим, но напряженным голосом: — У тебя волнений в экипаже не было?
В Гибралтаре капитан пакетбота рассказал, что флот Канала взбунтовался. Беспорядки начались на рейде Спитхед. Я еще в будущем заметил, что места там заразные на счет бунтов, забастовок. Потом беспорядки перекинулись на другие английские и ирландские порты. Даже эскадре, блокировавшей Голландию, пришлось вернуться в Портсмут. Вместо нее пришлось нести службу оказавшейся в английских водах, союзной, русской эскадре под командованием контр-адмирала Макарова. Матросы всех кораблей отказались служить, выполнять приказы и даже высадили на берег офицеров, которых не уважали. Бунтовщики требовали отменить насильственную вербовку на флот, повысить жалованье и еще много чего менее важного. Среди них были и ирландцы, которые добавляли политические требования. На момент ухода пакетбота из Портсмута, там шли, как выразился бы судовой агент двадцать первого века, согласования. Зараза перекинулась и на Средиземноморский флот. Капитан пакетбота, передавая почту на корабли флота, застал повешенье
— На моем корабле никаких волнений не может быть в принципе, — твердо заявил я, глядя в глаза адмирала, не мигая.
— Почему? — более спокойным голосом спросил он.
— Потому что на «Хорошем гражданине» матросы служат только добровольно, а солдаты считают за честь попасть на него, — ответил я.
Адмирал гмыкнул и отошел от меня медленнее и расслабленнее, чем раньше. Он остановился у бортового окна, схватив за спиной левую руку правой. Несколько раз встал на носки и опустился на полную стопу, а потом развернулся ко мне лицом.
— Значит, служить на других кораблях они не считают за честь?! — поинтересовался он, растянув узкие губы в крокодильей ухмылке.
— Не могу знать, что считают матросы и солдаты на других кораблях. Отвечаю только за свой, — сказал я. — На моем корвете экипаж, кроме жалованья, получает большие призовые, хорошо питается и твердо знает, что за малейшее неповиновение или нарушение дисциплины будет не только наказан, но и переведен на другой корабль. Я найду замену любому в любом порту.
Джон Джервис еще раз гмыкнул и произнес шутливо:
— Хорошим питанием я бы еще смог обеспечить, но где найти на всех большие призовые?! Трусливые испанцы не собираются выходить из портов и драться с нами, а снять блокаду нельзя, иначе соединятся с французами.
— Может, лучше выпустить испанцев? Соединившись, осмелеют, и мы их снова разобьем, — подсказал я.
— Мне нравится твоя вера в нашу непобедимость! — весело воскликнул он. — Ладно, возвращайся на свой корабль и продолжай нести службу здесь. В Средиземное море пошлю кого-нибудь другого, чтобы больше матросов получило призовые. — Уже в спину мне, он добавил: — И учти, перемещение нижних чинов между кораблями запрещено. Я приказал стрелять на поражение, если кто-нибудь нарушит этот приказ.
73
Началось нудное и неприбыльное крейсирование. Моему корвету выделили район на севере Кадисского залива, где шансы захватить приз были минимальны. Лучшим считался южный район возле пролива Гибралтар, где было и больше всего шансов нарваться на большой вражеский корабль.
Пятнадцатого июля от нашего флота отделилась эскадра из четырех линейных кораблей и трех фрегатов под командованием контр-адмирала Нельсона. По нашему флоту давно уже ходил слух, что вот-вот в Кадис должен попробовать прорваться испанский караван из Вест-Индии, нагруженный золотом, серебром, изумрудами и другими ценными колониальными товарами. Англичане считали испанцев не только трусами, но и дебилами, которые, зная с февраля месяца о блокаде всего Кадисского залива, направят сюда такой ценный караван. Поскольку дебильность испанцев все никак не оправдывалась, откуда-то появился слух, что вест-индский караван пережидает в порту Санта-Крус на острове Тенерифе. Вот Нельсон и повел эскадру к Канарским островам. Мероприятие намечалось достойное знаменитого адмирала — в лучших традициях флибустьеров. Я не помнил, чтобы Нельсон захватывал такой богатый караван, но видел в Военном музее Санта-Круса пушку, из которой якобы отстрелили адмиралу правую руку, поэтому в его эскадру не просился, хотя сновать туда-сюда по Кадисскому заливу чертовски скучно.
Вест-индский караван на острове Тенерифе, конечно же, не нашли, зато отгребли по-полной. Вернулась эскадра изрядно потрепанная и в сопровождении двух испанских кораблей, призванных оказать помощь, если английские начнут тонуть. За это одному испанскому кораблю было разрешено зайти в Кадис с рапортом о победе над англичанами, потерявшими сто четырнадцать человек убитыми и две сотни ранеными, из которых сто пять тяжелых, в том числе Нельсон, лишившийся правой руки — ядро угодило в локоть. Так что пушка в музее Санта-Круса будет стоять не зря.