Под чужой личиной
Шрифт:
– Насколько ты знаешь, – наставительным тоном начала Сира, но довольно быстро (исходя из обычной аристократической медлительности всех высокородных людей) переключилась на более-менее официальный, – мир есть скрупулезно выверенная материя, от гибели которую удерживают Дух Сущего, Вихрь Времени и Тело Бога, а также находящие в едином равновесии Духи Стихий, но это не столь важно. Так вот, пока все составляющие расположены там, где им необходимо, то есть на разных концах мира, мир спокоен и вечен. Но если переместить хоть один из компонентов... Тогда нам уже ничего не поможет. Намек ясен?
– Вполне, – отвлеклась я от чистки когтей многострадальным
Сир отвела взгляд, с наигранным интересом изучая напольную вазу с сухоцветами. А я, наконец, поняла, что влипла по самое не хочу. Кто ж меня, дуру, просил подписывать тот контракт? И как описывалось-то: сила постоянна, после окончания срока контракта никаких претензий или заказов, я свободна от всех данных обязательств. Идиотка! Кто тебя, напичканную суперспособностями, живую отпустит? Вот она, ошибка, которая может стоить всей жизни. Жизни, принадлежащей Хозяину. А ведь свобода была так близка... На кой черт я примерила эти амулеты? Будто мне стихийной магии не хватало, в энергетику потянуло. Да я ж в ней полный ноль, зачем позориться-то? Но я, видно, думала иначе. Идиотка.
– Кем выдан приказ? – пустым голосом поинтересовалась я, инстинктивно барабаня пальцами по тумбочке у кресла. Отточенные когти оставляли на лакированном дереве глубокие царапины. Хоть какое-то удовлетворение.
– Я не знаю, Ин, – вскинув на меня свои пронзительные голубые глаза, прошептала Сира. Голос срывался от подступающих слез, веки дрожали. Жалкое зрелище. – Это... голос. Я не знаю, честно! Прости...
Я в задумчивости откинулась на спинку кресла, прокручивая в голове события двухлетней давности. Странно, мне казалось, что прошла вечность...
Гильотина сомнительно хилым сооружение возвышалась на деревянном помосте, перед которым кипела и бурлила толпа народа. Наверно, весь городок собрался. И ведь немаленький.
Пока я шла к месту своей предполагаемой казни, люди молча расступались, кидая мне вслед гневные, обжигающие взгляды. Казалось, ткань на спине должна была обуглиться и рассыпаться пеплом. Как, впрочем, и я сама. Но предложение о публичном сожжении мэр почему-то не принял. Я даже удивилась.
– Подохни, тварь! – плюнул в меня местный мясник (у которого я, по его словам, заразила все мясо неким злым духом, от чего оно вмиг стухло), но плевок жалко повис на алебарде удерживающего меня стражника.
Не знаю, как я должна была скрыться через всю эту толпу, но факт оставался фактом – высоченный, почти в два раза выше меня, и раза в четыре толще (за учетом тяжелой амуниции, кольчуги и спрятанного под безразмерной одеждой оружия) мужчина лет 35-40 крепко держал меня за предплечье. Лишенная кровообращения рука (стражник явно перестарался с силой захвата) плетью болталась по боку, то и дело задевая сломанные ребра, и мне приходилось шипеть от боли. Наверное, со стороны это было похоже на проклятья, потому что народ стал расступаться все охотнее. Один, в попытке отогнать нечистую силу, чуть ли мне не в лицо сунул кукиш с зажатым в ладони стрелолистом. Я обиженно чихнула ему в лицо от удушливого запаха гнилых перьев, на что мужик отреагировал глубоким обмороком.
Какая-то тетка с корзинкой луговых цветов набожно перекрестилась, провожая меня жалостливым взглядом выцветших глаз, но ее место тут же занял агрессивно настроенный поп и, плеснув мою сторону чарку некой дряни, маслянистой пленкой осевшей на разорванном сарафане, гаркнул, перекрывая зычным басом гомон толпы:
– Да сгорит сие исчадие Ада в праведном огне! Да очистится душа ее от черни! Не по-божески без огня упокаивать нечисть! Она восстанет еще более страшной, чем была! На костер ее!!!
– Да!!! – подтвердили откуда-то с галерки. Приглядевшись, я заметила небольшую группу послушников в сутанах, явно исключительно из вежливости поддерживающих своего наставника – с мнением мэра здесь никто не спорил.
В итоге великого сожжения не состоялось. Поп, обиженно поджав пухлые губы, скрылся в толпе, и мы с моим конвоиром достигли-таки помоста. С трудом поднимая ослабшие ноги и спотыкаясь на каждой ступеньке, я поднялась по скрипящей лесенке на дощатое возвышение, где сиротливо торчала проржавевшая гильотина многоразового использования с приставленной к ней корзинкой для сбора отделенных от тела голов. А я так и не почувствовала страха. Ни капли. Только безысходность и горькую несправедливость.
Ничуть не сопротивляясь, я подошла к инструменту казни. Опять же молча и не шевелясь, позволила палачу крепко связать руки за спиной. И сама направилась к низенькой табуретке...
– Стойте! – неожиданно властный голос заставил меня непроизвольно затормозить, так и не усевшись на колени у неустойчивой табуретки, и повернуть голову...
И столкнуться со взглядом неестественно синих глаз красивой, дорого одетой женщины, чуждой окружающему бесцветно-серому пространству.
– Мадам, – мэр вежливо, с елейной улыбочкой подал даме руку, помогая взойти на эшафот. Тонкие каблучки процокали в моем направлении и остановились в паре локтей. Я с превеликим трудом оторвала взгляд от ее удивительно изящных туфель и посмела взглянуть в лицо. Прямо, не таясь. И даже дружелюбно улыбнуться.
Странно, но женщина не отпрянула от моей клыкастой улыбочки, а с каким-то противоестественным интересом стала оглядывать меня со всех сторон, будто сравнивая с чем-то. И только потом заглянула в лицо. Горящие глаза потухли, и она, резко обернувшись к мэру, влепила ему звучную пощечину. Мужичок пошатнулся, но устоял, с непониманием таращась на странную даму, но та уже повернулась ко мне, провела вкусно пахнущей рукой по волосам, распутывая и убирая их с лица.
– Сколько тебе лет, девочка? – мягкий голос ласкал слух. Так и хотелось рассказать ей все-все, пожаловаться, попросить защиты, но я лишь испуганно помотала головой и зажмурилась, ожидая пощечины, какой она одарила мэра. Люди никогда прежде со мной не церемонились, поэтому я рефлекторно отшатнулась, когда рука нежно коснулась лба, покрытого белыми шрамами.
– Не бойся. Я друг. Ты же хочешь жить?
– Д-да, – ошеломленно выдохнула я, облизав сухие губы. – А вы можете мне... помочь? Я ведь ничего не сделала... честно-честно!.. я... я только хотела подружиться...
– Я знаю, девочка. Знаю. Я все знаю. Идем, – и, приобняв меня за дергающиеся от плача плечи, повела прочь, кинув мэру напоследок увесистый кошель с деньгами. Видимо, золота там было много, потому что он расплылся в глупой улыбке и остановил надвигающуюся на нас стражу.
Тем же вечером я потеряла себя прежнюю, лишилась свободы, но вернула жизнь. Как теперь оказалось, только на время. На эти два недолгих года...