Под шафрановой луной
Шрифт:
Она знала, что Ричард будет смотреть ей вслед, и знала, что он не кинется ее догонять – таков его стиль общения, его почерк. Майя осознавала всю бессмысленность своего поступка, но все равно убегала от собственного отражения, которого боялась не меньше, чем своего – Ричард.
В тот день она долго просидела на веранде с закрытой «Джейн Эйр» на коленях. Сперва в ярком свете дня, позднее – поставив у ног лампу, нежно мерцавшую в темноте. Она не перелистнула ни единой страницы, хотя и сама не знала, где витали ее мысли. Майя пыталась убедить себя, что ждет Ральфа. Но на самом
Наконец она услышала неуверенные шаги, и на веранде возник хорошо знакомый силуэт Ральфа. Майя вскочила и бросилась ему навстречу, крепко обняла и поцеловала, помогая удерживать равновесие и стараясь не обращать внимания на запах алкоголя.
– Я так ждала тебя! Почему ты опять задержался?
– У меня были дела, – вяло объяснил он, бегло ответил на поцелуй, мягко оттолкнул ее и зашел в бунгало. Майя поспешно забрала книгу, лампу и стул и отнесла все в дом.
– Хочешь есть? Давай я что-нибудь…
– Нет, я поел в клубе, – оборвал он ее на полуслове и налил себе бренди.
Майя смотрела, как пьет ее муж: стоя, залпом, словно его мучила невыносимая жажда.
– Ты смог… смог поговорить с Плейфером?
Лейтенант Роберт Ламберт Плейфер был персональным ассистентом Оутрэма и вместе с капелланом Дж. П. Бадгером принимал у солдат экзамен по арабскому языку. У последнего более чем хватало времени на занятия арабской письменностью – в бунгало, временно служившем лагерю часовней, нечасто проводились богослужения. Солдаты Адена были не самой благочестивой паствой.
Несколько дней назад Майя попросила Ральфа предложить Плейферу основать школу для английских и местных детей и узнать, согласится ли он или Бадгер по возможности позаниматься с ней арабским.
– Что? – недоуменно посмотрел на нее Ральф и сделал новый глоток. Наконец его лицо озарилось пониманием, и он покачал головой. – Пока не представилось случая. Завтра поговорю.
Он тяжело плюхнулся на стул.
Майя кивнула, сжав губы, и постаралась не слишком выдавать разочарования.
– Пожалуйста, не забудь, – все-таки попросила она мужа.
– А разве я когда-нибудь что-нибудь забывал? – вспылил Ральф, гневно дернув руками.
Майя смущенно покачала головой.
– Прости. Ты ведь знаешь, как это для меня…
– Но не особенно надейся на успех! – он почти угрожающе направил на нее стакан. – Ты не профессиональная учительница, Плейфер сейчас очень занят, и у нас в администрации других забот полон рот! – Он сделал еще один большой глоток. – И вообще, чего тебе еще? У тебя и так все есть! – он в гневе обвел рукой комнату. – Можешь проводить время в свое удовольствие, пока я корплю за письменным столом и бьюсь с тупой канцелярщиной!
Ральф встал, вновь наполнил опустевший стакан и с громким стуком поставил бутылку обратно.
– Я тебя не понимаю. Другие женщины не жалуются, у них голова не забита подобным вздором, они довольны жизнью!
Проглотив гордость, Майя подошла к нему.
– Но я не такая, как другие. Ты знал это с самого начала.
Она осторожно взяла его за плечи, но он раздраженно стряхнул ее руки.
– Я ничего не знал, вообще ничего! – крикнул он, отчаянно жестикулируя. –
Он лишился дара речи, увидев, как глаза Майи наполняются слезами. Она развернулась, бросилась в спальню и захлопнула за собой дверь, насколько сильно позволило тонкое дерево. Растянулась на кровати, спрятав лицо в плоские, жесткие подушки, но слезы, которые могли принести облегчение, не приходили. Она слышала, как Ральф меряет шагами переднюю комнату. Казалось, прошла вечность, прежде чем дверь приоткрылась и он прокрался к ней. Кровать скрипнула, он лег рядом, и Майя оцепенела, почувствовав у себя на спине его руку.
– Прости, – прошептал он. – Я не это хотел сказать.
Он гладил ее плечи, целовал волосы, и Майя нехотя оживала в его руках.
– Прости меня, – твердил он, целуя.
Майя не сопротивлялась, когда он начал ее раздевать, осыпая ласками, и даже отвечала на них, как будто могла помочь ему стереть обидные слова. Но стереть не получалось.
Уже потом, скорее по привычке, чем из потребности прижимаясь к его голой спине, теплому от усталости, хмеля и отзвучавшей страсти телу, Майя почувствовала себя одинокой, как никогда.
6
Севастополь, октябрь 1854
Дорогая Майя!
Ну вот, я опять давно тебе не писал, а ведь от тебя всегда приходят такие теплые и ободряющие строки! И я в них действительно очень нуждаюсь.
Ты оказалась права: мы одержали победу в гавани Альма, и это должно послужить хорошим стимулом. Но какова цена! Так много раненых, а у нас ни бинтов, ни шин, ни хлороформа, ни морфия, ни места – бедолагам приходилось лежать прямо на голой земле или на склеенной навозом соломе в стойлах ближайших крестьянских селений. Я ампутировал конечности без анестезии, пока мои пациенты сидели на перевернутых кадках или лежали на старых дверях, снятых с петель, оперировал при свете луны, потому что не было ни свечей, ни лампы. Больше тысячи раненых пришлось отправить в госпиталь в Скутари, рядом с Константинополем. Не удивляйся, об этом не напишут в газетах – нельзя же признать, что в действительности наша прославленная армия – всего лишь толпа халтурщиков и дилетантов! Другие врачи ужасно необразованны. Еще совсем зеленые, всего по полтора года опыта работы после обучения. Пусть даже министерство старалось выбирать призывников с хорошим хирургическим образованием, юнцы попросту не знают, что делать в случае реальной опасности. Экзамен при призыве был простой формальностью – такое у меня складывается впечатление.
Откровенно говоря, теперь я не уверен, что мы выиграем эту войну так уж быстро и легко, как твердят повсюду. Пока здесь тепло, если не сказать жарко, но коли нам придется оставаться до наступления зимы – помилуй нас Бог…
Поспешно (скоро начинается следующая двенадцатичасовая смена), но не менее сердечно и крепко обнимаю.
Твой брат Джонатан.
Севастополь, начало ноября 1854