Под жарким солнцем
Шрифт:
— Это неверная точка зрения! — воскликнул Гриценко. — Почему мы должны строить многоэтажные дома, когда можно строить одноэтажные для каждой семьи, с небольшим садом, который украшал бы двор? Я слышал, что в тех двух агрогородах, которые когда-то планировали построить, предусматривались приусадебные участки для небольших садов.
— Это ведь было давно, почти двадцать лет тому назад, тогда у колхозников еще были свои коровы, — напомнил Мегудин. — Но, как вы знаете, Александр Лаврентьевич, колхозники сами просили, чтобы мы забрали у них коров. А об огородах со временем подумаем.
…Спор с Гриценко о приусадебных участках затянулся. Со всех сторон сыпались вопросы:
— За сколько времени построят город? Нужно ли будет каждому, кто получит квартиру, выплатить за нее какой-то взнос? Нужно ли будет платить квартплату?
— А как назовут город? Есть ли уже такие города? Есть ли в новых квартирах печки? Есть ли погреба?
— Да, да, это важный вопрос, ибо в пекарне не выпекут такой хлеб на поду, как в домашней печке, — послышался голос.
Заседание затянулось допоздна.
Когда правление окончательно приняло решение построить город и эта идея была поддержана руководящими организациями, приступили к составлению планов и смет. Через какое-то время они были утверждены, и в Петровку приехали видные архитекторы из Москвы и Ленинграда.
Правление заблаговременно начало готовить кадры строителей и необходимые материалы. Постоянно действующие в колхозе восемь строительных бригад имели в своем распоряжении большое количество бульдозеров, экскаваторов, башенных кранов, самосвалов, но построить город со всеми ансамблями общественных и культурных зданий они были не в состоянии. Требовалась специальная строительная организация. И вот подвижная механизированная колонна известного треста Севастопольстрой прибыла в Петровку. Она обосновалась на юге поселка, у дороги, ведущей к железнодорожной станции Урожайная. Тут быстро выросли вагончики и брезентовые палатки, в которых разместились строители.
По плану два микрорайона объединятся с административно-общественным центром города, с большим парком, спортивным комплексом, фонтаном, стадионом на восемь тысяч мест. Вокруг будет посажено тридцать пять тысяч деревьев и кустов.
…На рассвете, когда Мегудин вышел во двор, его уже поджидал шофер.
— Смотри-ка! — радостно воскликнул Мегудин. — Наш город начали строить!
Земля строительного участка, которая еще вчера, как и столетия назад, лежала спокойная, нетронутая, земля, на которой пахали, сеяли, пасли скот, оказалась перекопанной, разворошенной до неузнаваемости. Трудно было поверить, что только вчера здесь зеленела трава, росли хлеба. Мегудин даже пожалел, что эта плодородная земля, на которой могли расти хлеба, сады и виноградники, навсегда будет закована в камни.
— Ну, хозяин, с вас причитается. Первый ковш земли, который я поднял для вашего города, надо бы обмыть… — проговорил высокий крепкий парень в синем комбинезоне и шлеме на голове. — Запишите, что первый ковш земли поднял Григорий Булаш из механизированной колонны номер сорок Севастопольстроя.
— Хорошо, мы это запомним. Что с нас причитается — с лихвой отдадим. Должниками никогда не были и не будем, — в том же тоне ответил Мегудин.
Слегка покачиваясь, с планшеткой в руках, подошел невысокий мужчина с серыми глазами, обратился к Мегудину:
— Вы за главного здесь?
— Я. Как у вас идет работа? Сколько рабочих прибыло?
— Четыреста человек. Это пока. Когда строительство развернется, приедут остальные.
Прораб вынул из планшетки карту и, указывая пальцем, сказал:
— Вот на этом месте мы должны покрыть около пятидесяти тысяч квадратных метров асфальтом. — Показал на другую точку: — А вот здесь мы проведем небольшую железнодорожную ветку, которая нам даст возможность быстрее доставлять сюда материалы… Пока будет идти строительство, мы посадим здесь деревья и кусты, чтобы озеленить ваш город.
Дни и ночи не переставая кипела работа на строительных участках будущего города. Железные клювы экскаваторов и бульдозеров беспрерывно, как птицы к своим гнездам, подавали кирпич, цемент и другие строительные материалы.
С каждым днем поднимались этажи, воздвигался, рос город. Здесь и там земля была закована в камни и бетон. Ее уже не будут больше омывать теплые весенние дожди, она теперь не будет приносить людям дары из своих плодоносных недр.
При мысли, что в будущих многоэтажных домах будут жить хлеборобы, чьи отцы, деды и прадеды веками жили в темных хатках-мазанках с прогнившими стрехами, сердце Мегудина переполнялось радостью.
Увлеченный кипучей работой строителей, Мегудин не заметил, как к нему подошел Колесниченко.
— Откуда ты? — спросил Мегудин.
— Я был в четвертом отделении и еду в пятое. Звонили из Москвы из проектной организации. Главный архитектор интересовался, утверждена ли документация на общественно-административный центр города… Он еще раз позвонит. Когда будете в правлении?
— Приеду к планерке… Если позвонят еще раз, скажите, что вся документация с некоторыми изменениями утверждена. Вечером на планерке я буду обязательно. Значит, ты едешь в пятое отделение? Учти, что вчера там два трактора простаивали, а на ферме надоили молока на десять литров меньше. Управляющий обещал выяснить, в чем дело, и принять меры. Так что проследи…
— Прослежу.
— А что в четвертом?
— В основном все нормально. Только были небольшие перебои в работе скважин.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Пауль Бютнер успел удрать из Курмана за два часа до вступления туда частей Советской Армии.
В пути он с несколькими полицейскими из немецкой комендатуры пристал к разгромленной части эсэсовцев.
В тяжелом бою был ранен, и из полевого госпиталя его эвакуировали в тыл. Подлечив, Бютнера с маршевой ротой снова отправили на фронт. В кровавых боях под Вислой он опять был тяжело ранен, и его в санитарном эшелоне увезли в глубь Германии, в Дюссельдорф.
Поправившись, с большим трудом он устроился у хозяина дешевого ресторанчика, где был сначала чернорабочим, а затем официантом. Остатки еды, оставляемые посетителями в тарелках, чаевые дали ему возможность немного прийти в себя, приобрести одежду. Судомойка, на которую он поглядывал, начала улыбаться ему, и, найдя небольшой угол для семейной жизни, они поженились.
Чем больше Бютнер пускал корни в новую почву, в которую старался активно врастать, тем больше его тянуло к отчему дому.