Под знаменем марксизма
Шрифт:
Знаете, уважаемый читатель, когда мне иногда приходится хоть на миг вспомнить о Борисе Джонсоне, я лишний раз испытываю радость за то, что мне за жизнь не выпало сомнительного удовольствия учиться в Итонском колледже.
Трезвость школьника.
Вся эта история произошла в 2003 году неподалеку от городишки Пено в Тверской провинции Селигерского края, где сотни озер разлили свои воды меж холмами Валдая, поросшими лесом, где обитают лисы и кабаны. Жил в те времена там школьник по фамилии Дроздовский, учащийся в местной школе с определенными успехами, а в отрыве от занятий занимавшийся колдовством и сложением хрий и стихов, в которых он прославлял красоту родного края, свои собственные чувства, а также мудрость местных правителей. Были там и такие стихи:
Где синева желтизну заменяет,
Приятно вдохнуть запах свежего хлеба,
Тому, кто в лесу новый день повстречает.
От пристани старой, за век почерневшей,
Рыбак уж на лодке своей отплывает,
Плывя на Восток, где рассвет багровевший
Тосканского цвета вина засияет.
Ветер подует с вершин столь приятный,
Цветущих к нам лип принеся ароматы,
Вельможа проснулся сейчас уже знатный,
Чтоб Солнце он встретить оставил палаты.
Но первый увидел на липе лист желтый,
Ветер прохладный мне грусть доставляет,
Ведь скоро весь лес этот будет багровый,
И мир, столь кипящий, к зиме остывает.
В середине сентября Дроздовский решил отправиться в отдаленную часть леса, где он занимался своими колдовскими практиками, вызывая разнообразных духов, прихватив с собой мощный бронзовый чекан, ибо некие чувства ему подсказали о предстоящей опасности. Прорвавшись через заросли многочисленных высоких трав, наш герой очутился на поляне, с другой стороны которой стояли некие люди, которые направились к нему немедленно, на что он отреагировал как подобает, склонившись пред ними в молитвенной позе, поскольку увидел он на их одежде знаки, говорившие об их высоком положении. Оказались это былые его знакомые ребята, которые учились ранее в десятом классе народной школы, но после ушли в леса и стали разбойниками, не окончив положенного учения, ибо были они люди невежественные. Незамедлительно был он связан ими веревкой, после чего отвели они Дроздовского в свой отдаленный лагерь, где проживали в землянках, скрываясь от полиции и армии, а по ночам нападая на дома жителей окрестных селений и запоздалых путников, коим не случилось оказаться на одной из местных дорог ночью. Чекан, как и многие другие принадлежности, располагался в сумке нашего героя, но они так и не заметили его, поскольку были ротозеями, не раскрыв сумки и на стоянке своей, куда был ими приведен школьник. Вскоре они начали пить вино, предложив то сделать и Дроздовскому, который, помня о том, что он происходит из очень знатного польского рода, представителю коего пить не подобало, незамедлительно отказался от данного предложения, уже сочинив план своего спасения. Когда пьяницы провалились в глубокий сон, захрапев близ своего костра, то юный колдун спокойно и тихо, не ведая спешки излишней, безо всякой магии развязал на себе веревки, а после достал необходимые принадлежности из сумки, принявшись за обряд. Принялся жечь благовония, петь гимны, танцевать специальные танцы, размахивая специальным веером, взывая ко злобным демонам вина, которые любят по ночам утаскивать пьяненьких в свое темное царство, но человека трезвого коим забрать невозможно, а непьющего – и подавно. Закончил он обряд, потушил костер, да и начал ожидать, уж через минуту услыхав шорох в траве высокой, из зарослей коей появились вскоре темные низкорослые и очень сутулые фигуры, взявшие всех пьяных разбойников за ноги, а затем уволокшие их в те кусты, из которых сами и появились. Едва шорох прекратился, как Дроздовский собрал все принадлежности и пошел домой, по возвращению указав полиции на место, где располагалась стоянка разбойников, на месте которой, зайдя в одну из землянок, обнаружился целый небольшой сундук серебряных слитков по 250 граммов каждый, один из которых шеф полиции пожаловал Дроздовскому в дар за его ценнейшие услуги. Позже Дроздовский вырос, закончил школу, стал человеком очень в Пено уважаемым, постоянным советчиком и знатоком жизни, устроившись работать в одну из местных контор на неполный рабочий день, а всякий раз, как спрашивали его о том, почему он все такой же бодрый, как то было и раньше, почему он добился таких успехов и прочее, он отвечал: «Все это я имею благодаря тому, что в жизни в рот я не брал вина, оставаясь убежденным трезвенником, чего и вам советую!».
Чиновник-каннибал.
Произошла эта история от 2001 года в местечке Ореховка, что к северу лежит от Осташкова в уезде Тверской губернии. Приехал туда в это время по распределению молодой амбициозный чиновник, едва кончивший на отлично один из знатнейших факультетов Московского университета. Был он жутким бахвалом, да еще любителем выпить и закусить, а потому вместо служения своему народу принялся утопать в грехах, да раздумывать о своей карьере, облагая жителей деревни новыми и новыми налогами, а также подчиняя их жизнь сочиненным им правилам. На деньги здешних обитателей он выстроил себе большой дом в классическом стиле, завел пышные прислуги, закупил немало рабов для труда на его полях, отнятых силою у фермеров, а также для работы на его факториях, коих он тут построил с десяток, завел он себе и гигантский гарем, притом состоящий не только из женщин. Селигерский философ-семантик материалистического направления Северин Флавий совершенно точно писал за три сотни лет до того:
Вино охота им лишь пить,
Чиновники – ужасный люд,
Страну не долго так убить,
Не жизнь у них, а блуд!
Так чиновник и провел первые годы своей службы предаваясь обжорству, пьянству и непристойностям с маленькими мальчиками, которых он развращал в своем доме, отобрав их пред тем у родителей. Чиновник разжирел, стал толстым, будто самый боров, растерял сексуальную энергию, а потому все более стал болеть и страдать: пришла гипертония, пришел цирроз печени, появились и многие другие болезни, способные убить в нем все человеческое, что там еще осталось. Когда врачи из Германии помочь ему не сумели, то совсем он отчаялся, да отправил посыльного в один местный монастырь чтобы узнать о том, сколько придется ему уплатить за похороны свои собственные, уже начав к ним готовиться. Вернулся скороход к нему с доброй новостью: живет в нашем монастыре святой человек, который все болезни лечить умеет, да уже многих любителей вина и обжорства спас от лютой смерти, а потому неплохо бы в нему обратиться. Велел тот самый святой человек чиновнику для излечения самому ступать до монастыря через темный и страшный лес, в котором обитали дикие звери и разбойники, с которыми никто не боролся, да при этом в дороге в рот не брать злаков, но есть только цветы древовидной розы и не спать. Вышел чиновник рано утром из своего дома с цветами древовидной розы в походной сумке, да и отправился по лесной дороге к монастырю, по дороге поедая цветы до того момента, пока все не съел. Тяжко идти было чиновнику, не привыкшему путешествовать на своих ногах, но все же пришлось ему добраться до леса к самой ночи, когда он совсем устал и далее следовать не мог, а потому решил в траве заснуть до завтрашнего утра. Нельзя было спать ему, но только ослушался он приказа, решив, что не так уж это и важно в его случае, быстро захрапев уж. По дороге в ее лесной части он успел довольно много прошагать, а потому сейчас был от него во все стороны лес, по которому шла дорога, на обочине которой он и остановился. Быстро захрапел чиновник в траве, признавая сейчас, что никогда доселе не спал он так хорошо, как то сейчас было, уже почти погрузившись в сон, как вдруг услыхал он шорох со стороны леса. Вылезли из из леса тут дьяволы, да давай ходить кругами рядом с чиновником, да петь песни безо всяких слов, потому напоминавшие мяукание, но герой наш притворился спящим, а потому всего этого не видел, спокойно уснув до самого рассвета, а по нему выйдя в путь. Пришел он в итоге к священной горе, но которой стоял монастырь, населенный монахами, служителями культа русских богов, да и начал он подниматься по горе, мучаясь отдышкой. Долго он поднимался по горе, совсем уж потемнело, да только насторожило его, что дорожка из плит совершенно заросла, а потому продираться по ней стало нелегко, хотя настоящий ужас он познал лишь на вершине горы, когда увидел, что монастырь пришел в полное запустение. Оставались сгнившие и давно уж разрушенные постройки, а всюду произрастал бурьян высокий и колючий, который теперь начал шуршать, а после из него прямо на чиновника рванул некий злобный демон, которого наш герой так испугался, что сразу упал в бесчувствие, сделавшись как деревянный истукан, кои в обилии стояли в храме. Пока лежал чиновник в таком состоянии, то думал он о райских кущах, да о том святом человеке, что его посещал в этом самом сладостном сне, окончился который только на следующее утро, когда разбудил его монах. Он сказал ему: «Что же ты наделал, неразумный человек! Велел же я тебе не ложиться спать во лесу, ибо когда ты уснул там ночью, то злые бесы напали на тебя, да вселили в тебя многие новые болезни, да еще ты этим помог им обрушить белы на всю провинцию! Если ты уж не станешь отныне на истинный путь, то бесы будут приходить к тебе каждый раз в сумерках, пытаясь забрать твою душу, а они это обязательно сделают.». Вынужден был теперь чиновник против воли своей принять постриг в монашество, распродать имущество, а потом и уйти в скит, чем он и окончил эту историю, остаток жизни проведя в лесу, где обитал в хижине. Прошло еще двадцать лет, а потом случилась история, когда в январский буран пришли в этот скит новые монахи, всюду найдя лишь запустение и жуть: дорожки замело, окна выбиты, двери распахнуты, а в домах снега по самое колено. Единственное, что там они нашли, так это целую гору бутылей, в которых раньше было вино, но которые ныне пустовали, а от этой самой горы тянулись следы, быстро заметаемые снегом, которые вели прямо в лесную чащу. Отправился по этим следам один монах, да пропал, не вернувшись, как пропали и все былые обитатели скита, но искать его уж и не отправлялись, ибо всем было жутко страшно. С вечера, едва стало темнеть, как кто-то ходил по двору скита, постукивая в окна и дергая двери, а как совсем ночь настала, так в двери он аж ломиться начал, скакать по всему двору, выть нечеловеческими и человеческими голосами, пугая до смерти монахов. Утром покинули они то место, не велев кому ходить туда до самого лета, а в июле обнаружили близ того скита кости монахов с явными следами зубов человека, но скелета бывшего чиновника не нашли вовсе. С тех самых пор тот лес также сделался опасным, а в зимние месяцы из него жуткие звуки разносятся: то будто диктор по радио говорит, то как Пугачева поет, то Высоцкий, а иногда и Гитлера голос слышат. Рассказывали путники, что иногда в зимний буран они видят, что стоит на обочине дороги то маленькая девочка в платьице, замерзая, то дедушка, то бабушка, то охотник, да только смотрит по дьявольски, а если не остановишься, то такой вой от них поднимается, что уши закладывает. Жители окрестных деревень рассказывали, что и к ним этот демон в образе маленькой девочки приходит иногда, открыть просит, а когда отказывают, то давай в дверь колотить, в окна заглядывать, а образина у него отвратительная, как говорили те, кто через окно его видел. Словом, не ходите вы в тот лес, а то еще чиновника-каннибала встретите…
Я подобен Конфуцию…
Я, обыкновенный московский школьник, подумав пред тем некоторое время, решил, что я очень и очень сильно подобен Конфуцию, что «не садился на циновку, которая лежала не по ритуалу». В вопросах ритуала я всегда стремился придерживаться наибольшей точности, никогда его не упуская, но всегда совершая все надобные по закону церемонии во всех подробностях, сколь бы они ни выглядели «несущественными» со стороны невежд. Конфуций, которому я всегда стремился подрожать, за почтение принимая желание быть косвенным его учеником и последователем, заявил, однажды узрев неверный ритуал в храме: «Если такое можно вытерпеть, то чего же вытерпеть нельзя?». Именно это я, обыкновенный московский школьник, высказал в лицо директору нашей школы по поводу того, что один ученик явился в наш священный храм науки в презрительной, низкой одежде, в гадких джинсах, оскорбляющих честь данного учреждения. Я очень долго стремился терпеть тот отвратный факт, желая не обращать внимания на хождение моих сверстников в американских узких штанах по улице, какие стыдно надевать жителю нашей замечательной Родины, но вытерпеть факт появления этих мерзких кусков парусины цвета индиго, обтягивающих все пошлые места, еще и снабженных специальным загибом для обнажения ног – столь низкого и пошлого для демонстрации места, я совершенно не мог. Во все времена я повторял, повторяю, да и буду повторять далее, что школьнику нашей Пресветлой Федерации требуется соблюдать особый канон правил и ритуалов, без которых он не может носить высокое имя школьника, а называться должен хулиганом и нарушителем общественного спокойствия, а среди тех канонических правил есть и запрещающие носить джинсы, есть в ресторанах быстрого питания, притом особенно в американских, к которым даже приближаться стыдно, ибо окружающие могут подумать, что ты собираешься зайти в них, а также нельзя ругать людей и вещи бранными словами и делать многие другие нехорошие вещи. Я всегда изволю появляться во всех общественных местах в любое время года, безо всякой зависимости от времени вакации, выходных и праздников, а также всех прочих случаев суетных, только и исключительно в черных брюках, черных туфлях, черной жилетке и белой рубашке, ходя в них и летом, к чему призываю и всех остальных. Искренне у меня не вызывает понимания то, как может школьник, нередко относящийся даже к знатным родам, надевать одеяние нижайших классов наших западных соседей, фактически же – одежду беднейших варваров, которой и знать их брезгует, при этом еще считая себя достойным учеником. Не меньшее раздражение вызывает у меня и то, как мои братья и сограждане жестоко насилуют и калечат родной язык, занимаясь всякого рода его извращениями, при этом даже и не стремясь соблюдать все его каноны, хотя это уже в самом прямом виде установлено для них законодательно, а потому отсутствие желания быть грамотным есть мерзейшее попрание всех наших норм законов, преступление против нации. Неграмотность само по себе есть не порок, но естественное состояние человека, данное ему от рождения, а потому ему обязательно следует бороться с нею всеми силами, обращая свой ум к высшим образцам чистейшей мудрости, а тем уже заслужить себе прощения со стороны законов; плох не то, кто неграмотен, но тот, кто не стремиться к грамоте. Самым же мерзким в то же время нарушением наших божественных законов представляет собой гнилостное оппозиционное настроение в среде наших молодых людей, которые отказываются теперь уж и от своего первейшего долга по почитанию нашего правительства и воздаянию почестей господину Президенту! Поскольку наше государство есть Республика, то восстание против законного правителя есть объявленная этим лозунгом война со своим собственным народом, фактическое предательство интересов Родины. Полнейший ужас творится ныне с поддержкой со стороны школьников Навального, этого жалкого мракобеса, нарушителя церемоний и ритуалов, нигилиста и невежду, совсем готового опустить всю страну в смуту на долгие времена для растерзания ее варварами. Моим братьям-школьникам я могу дать один лишь совет, который всегда убережет их от дурного: блюдите все церемонии так, будто от того ваша жизнь зависит, ибо это и впрямь именно так!
Винни Пух попадает в армию.
То был обыкновенный летний день, когда солнечные лучи залили все пространство тех мест, где наш герой имел обыкновение прогуливаться, что делал он и теперь, через некоторое время оказавшись у Кролика, где его ожидала неожиданная картина. Хозяин местной норы стоял, сложив руки в свои сочные бока и расставив ноги, будучи одетым в красный мундир, хромовые сапоги и шляпу, притом с массивного пояса свисала офицерская сабля в ножнах, достававшая почти до самой земли. Рядом с Кроликом стоял неимоверно жирный бульдог, одетый точно таким же образом, как и Кролик, но еще снабженный двумя орденами, да еще толстенной папкой с документами, которую он держал в руках.