Под знаменем марксизма
Шрифт:
– Что вам угодно, гражданин?
Егор купил бутыль виски, выпив ее прямо в лавке, а позже направился домой. Выходя из магазина он услышал слова продавца, врезавшиеся ему в память навсегда: «Приходите еще, если чего случится!». Он тогда еще не понимал, что так ему делать теперь и придется.
3.
Как оказался он дома, Егор не помнил, не помнил он как проснулся, да и засыпал ли вовсе; теперь перед ним была такая картина: он сидел за столом, заставленным бутылками, в майке-алкоголичке, в почти полностью пустой и полутемной комнате перед окном, за которым был красивый летний вечер. Золотое Солнце опускалось за горизонт, даря последние сегодняшние свои лучи зеленым ветвям, в воздухе было тепло, но свежо, из всех звуков выделялось лишь едва заметное движение машин в отдалении и пение птиц, а на лавочке сидели мамаши, перед которыми играли малые дети. Все было зеленое, чистое, красивое: и люди, и деревья, и вообще все предметы пейзажа. Группа рабочих шла со стройки по пыльной дороге, подростки шествовали с реки, у самого горизонта, в окружении лип и кустарников, на местном футбольном поле, почти полностью залитом светом, шла игра, а в кронах деревьев гулял ветер, заставляя поднять взор к розово-голубым небесам. Луч света на минуту попал и в комнату Дронова, тут же пробежав по обшарпанной стене и оставив ее в еще большем мраке. Едва комната опустилась во мрак, как сзади, со стороны двери, Егор услышал скрип шагов о старый паркет и громкий насмешливый голос: «Ай-ай-ай-ай...». Дронов вздумал отвести взор от окна, но едва он это сделал, как окно исчезло, оставив его в полном мраке. Он просидел так всего пару секунд, пока не открыл глаза. Открыв их, он понял, что находится в своей постеле, на часах 7:00 утра, что означает подъем раньше на час, за окном валит снег, а жена еще спит. Уснуть Егор уже оказался не в силах, поэтому пошел в ванную умываться, что ему почти удалось, если бы он не поднял взор к зеркалу и не взглянул в него, увидев там вместо своего отражения столь мерзкую и противную рожу, окрашенную в лилово-алые тона, да вдобавок и смотрящую на него с неудержимой ненавистью, что привело его к шоку. Отошел Дронов лишь на кухне, когда смотрел на свой двор в окно, распивая бутыль водки, и силясь притом понять, где же он видел тот двор, что был в его сне, пока не прозрел, что это де тот самый двор, с того самого ракурса, с которого он смотрит на него сейчас, только во сне он был летним, а ныне он в зимнюю пору. В этот момент ему и вспомнилось одна городская легенда, которая напугала его до смерти однажды. Дронов всегда относился с определенным скепсисом к различным историям такого рода, но эта, да еще и рассказанная другом, который потом спился и умер год назад, врезалась ему в душу и запомнилась хорошо, хотя ее он слышал многие годы назад. Главный ее герой пристрастился наблюдать через бинокль за жизнью других людей через их окна. Изначально он наблюдал только за квартирами мелких буржуа, но их благообразный быт очень скоро наскучил ему, а посему он стал смотреть все более за жизнью люмпенов, обитавших в старом панельном доме пяти этажей, что разместился на отшибе от остальных. Вскоре он заметил, что по ночам к обитателям того дома приходят некие тени, которые пьют из них жизненные соки. А однажды, когда он опять наблюдал за такой тенью, то она увидела его и... тоже превратила этого человека в пьяницу-люмпена, а заодно и весь его дом. Дронов никогда не задумывался над смыслом этой истории, думая, будто ее мораль состоит в том, что не следует смотреть по чужим окнам, но теперь он подумал об социальном подтексте ее, а также о том, что его, мелкого буржуа напугало – опасность стать опустившимся люмпеном. Посмотрев на бутыль водки в руках, Дронов еще сильнее испугался, едва не впав в истерику, но вовремя очнулся, решив пойти на работу. Проходя по утреннему снегу, еще не отмеченному следами граждан, он заметил на нем то, что, пожалуй, лишь укоренило в нем худшие его опасения: там был гигантских размеров след некой лапы, превышающий в длину стопу человека раза в полтора-два. Проход нашего героя на работу был довольно мрачен, несмотря на погоду, которая весьма располагала к светлым мыслям: был приятный морозец, сопровождавшийся падением крупного снега в таком количестве, что все вокруг становилось белым, ибо снег укрыл собой всю грязь и убожество. Было очень светло и свежо, дыхание становилось легким как тот снег, что было совершенно не пригодно к сравнению со временами оттепели. Обилие света и сокрытие грязи снегом заставило людей улыбнуться: почти у всех прохожих настроение было замечательное, люди улыбались, шествуя целыми семьями по улицам, держась за руки и улыбаясь. Город был весь покрыт белым и чистым снегом, который все пребывал и пребывал, обеляя не только улицы, но и души их обитателей. Мерзостная слякоть исчезла, ее заменил белый покров. Радостные бабушки и
4.
Дронов спокойно сделал поворот с оживленной улицы в сторону пожарной станции, продвигаясь в направлении своего двора. Снег падал как и прежде, хлопьями, освещаясь в свете фонарей, а затем укрывая дорогу, казавшуюся теперь устланной алмазами. Светлой змейкой, отражавшей свет ламп, лежал он в узком проходе меж темных громад зданий, напоминавших ныне сказочную пещеру. Казалось, что нет уж и неба, и звезд, и всего остального, а только некая странная пещера из громадных скал панельных домов, откуда светили мелкие окна домов и фонарей, будто гнилушки освещавшие путь. Змейка уходила куда-то далеко, маня в самое сердце дворов, указывая туда путь. По этому самому пути и направлялся наш герой. Тут за спиной у Дронова заскрипел снег... Обыкновенно, особенно же в грошовых ужасах, в этот момент он должен обернуться, дабы увидеть монстра, или же рвануть с места в беге, монстра не увидев, но тут все оказалось куда прозаичнее – Егор остолбенел, вытянул руки по швам, поднял голову, да как заорал нечеловеческим голосом, заставив всех жителей окрестных домов открыть окна. Кричал Дронов неимоверно пискляво, пискляво так, что у слушателей едва не могла бы пойти кровь из ушей, да еще и в три волны, имея, соответственно, три пика и три спада громкости. Едва у нашего героя прошла третья волна крика, как некто сзади начал орать еще громче, но там голос был куда более хриплый, да и кричал он, в отличие от Дронова, так, будто доносился из преисподней, разнося благой мат на многие метры, что было еще одним отличием его от крика Дронова, который от ужаса не мог сказать ничего вразумительного, путь даже и не совсем подцензурного. Услышав ор несчастного дворника, Егор рванул с места что было сил, направившись в сторону своего двора, но от скорости споткнувшись, упал в сугроб рядом с брошенным детским садом. Тут началось самое интересное. Едва Дронов решил встать, поняв, что испортил новые вельветовые штаны в период недавнего испуга, как он почувствовал некую твердую руку у себя на плече, а потом услышал голос: «Ай-ай-ай, что же ты лежишь тут в непристойном виде, да еще и совершаешь с сугробом игру?». Егор обернулся, но сначала не смог ничего разглядеть кроме некого огромного черного пятна, а потом понял, что перед ним стоит гигантский антропоморфный ежик и вонзает в него свой взгляд. Наш герой не мог орать, ибо страх его переполнял, встав комком в горле и заплетая язык, да и бежать не мог, так как ноги перестали слушаться, а посему он только хрипло, но при этом довольно визгливо не то каркнул, не то взвыл, а затем рванул от ежа прочь. Еж смотрел вслед несчастному Дронову, у которого от страха подкашивались ноги, заставляя его не ковылять, не то ползти, что более походило на предсмертные конвульсии-судороги, нежели на бегство. Даже когда беглецу удалось вырваться из плена страха, рванув сильнее, он все равно не мог бы оторваться от ежа, поскольку уровень физической подготовки Егора был крайне низок. Догонять Нашего героя ночному гостю не требовалось, поскольку еж мог настигнуть его за пару секунд, предпочитая немного поиграть со своей несчастной жертвой. Однако Дронову удалось перемахнуть через забор детского сада, а потом и вовсе укрыться в брошенному здании, на что реакция его преследователя оказалась весьма спокойной: еж сам перемахнул через забор одним прыжком, а потом начал ходить вокруг здания, распевая при этом песню «Тили-тили бом, закрой глаза скорее...». Дронов в этот момент пробирался по узкому и очень темному коридору особняка, скрипя старыми досками, да стараясь обходить окна, за которыми периодически мелькал силуэт ежа. В этот момент он услышал хрипение сзади, испортив при этом штаны еще раз, но уже вовсе обойдясь в этом деле без крика и визга, полностью принимая участь свою, но напрасно, ибо там стоял сторож, который тут же завопил: «Во что ты меня втянул, скотина?!». Дело в том, что у простого народа этой страны считалось, будто нет ничего хуже, нежели приход гигантского ежа, поскольку тот может сделать с человеком все, что пожелается: превратить в женщину, сделать алкоголиком, увести в параллельные миры, поиграть, да и выкинуть где, забрать в рабство, а также еще многое другое. Сторож повел Дронова далее по коридору, покуда они не вошли в большой зал, залитый светом утреннего солнца. Большая светлая комната вся была залита светом, а поскольку она была лишена мебели, то казалось неким местом в раю. За окном было летнее утро, а вовсе не зимняя ночь, что не могло их не насторожить. Наши герои вылезли в открытое окно, оказавшись на груде руин некоего сооружения, поросшей папоротником, кустами и травой, с высящимися местами деревцами. Руины эти, ныне превратившиеся в кучи битого кирпича и камня, поросшего травой, были некогда частью террасы детского сада. Вокруг стояла непроходимая толща зеленых зарослей, скрывавшая их ото всех, а остальной мир, соответственно, от взора героев. Яркий свет гулял по листве, лучи солнца заливали террасу, делая ее желтой, пели птицы, ветер шумел в кронах, доносясь и до самой земли, принося свежесть и прохладу, столь ценную для лица в жаркий день. Только осмотрев всю эту красоту, наши герои повернули взор на окно, которое теперь исчезло. «Мы в глубокой... чужбине!» - долго протянул, почти пропев, сторож дома – «Ежи любят уносить добрых граждан в царства ирреального, а потом делать из них умалишенных и выкидывать где придется! Что теперь с нами будет?!» - он упал на колени и зарыдал, приблизив тем свою кончину. Из-за угла в этот момент раздался шорох, заставив наших героев насторожиться и приковать взгляд к тому углу, держа его там несколько секунд, пока тело наливалось чугуном в ожидании ужасного. Тут сзади некто положил руку на плечо сторожу, что заставило его обернуться, увидев там маленькую девочку в милом платьице с абсолютно черными глазами, до такой степени глубокими и страшными, что аж мороз по коже бежал от взгляда ее. Герои наши бросились прочь от нее в строну угла, но за ним их ожидали уже несколько таких де точно девочек. Началась беготня по всему двору и дому, которой пытались спастись наши герои от преследования, но девочки всегда обнаруживали их. Через некоторое время они заметили, что пространство сада сужается неким магическим образом. Количество закутков во дворе и комнат в доме уменьшалось, воздух становился душным, дышать было все труднее. Пространство сужалось все сильнее, девочки все быстрее настигали своих жертв, бегство было все менее осмысленным. Комнаты дома сужались с ужасающей быстротой, рискуя задавить героев стенами. Дронов и сторож едва успели выскочить через дверь перед тем, как дом сжался и исчез окончательно. Небо опустилось сначала до семи, а потом и до четырех метров над землей. Девочки настигали наших героев в одном из последних углов сада. Пригнувшись, почти на четвереньках, дабы не биться головой о низкое небо, наши герои бежали к сужающемуся ладу в заборе через кусты, становившиеся все более густыми. Дронов успел прорваться сквозь лаз перед тем, как он закрылся и исчез полностью, а сторож, отставший на пару метров от него, не успел. Ныряя в лаз, Дронов лишь услышал дикие вопли и треск костей. И все. Егор стоял у внешней стороны забора заброшенного детского сада, на дворе была глубокая зимняя ночь, стояла тишина, и только снег, освещенный фонарями, свистя летел метелью на дорогу, заметая все собой. Дронов долго смотрел в стену забора, минут пятнадцать, а потом пошел в винную лавку и напился там до беспамятства.
5.
Как он пил, что именно, да и само посещение Егор никак не помнил, ибо следующая картина в его памяти за стеной забора зимней ночью была его семья во время воскресного ужина. Вся фамилия Дроновых разместилась за неким огромным столом, накрытом толстой шелковой скатертью, вышитой золотыми нитями по краям, пребывая в неком роскошном помещении с чрезвычайно высокими потолками. Кругом были слышны салонные разговоры, ведомые томными голосами пышных девушек в роскошных платьях и сдержанные возгласы их ухажеров, звон бокалов, плеск шампанского, наливаемого из роскошных бутылей, скрип столовых приборов о дорогой саксонский фарфор, на котором лежали всевозможные кушанья, от одного вида которых любой борец за аскетизм и/или здоровый образ жизни умер бы от немедленного инсульта. Перед Дроновыми появился в тот же миг официант, принесший им огромный поднос со всевозможными деликатесами, где среди прочих были и омары, и лобстеры, и пекинская утка, и оливье, и шашлык, а также многое иное. То, что описал я выше, едва ли заняло пару мгновений, а посему Дронов, успев рассмотреть интерьеры, на свою семью не сильно обратил внимание, удовлетворившись сперва тем фактом, что это она и есть, но сейчас он все же разглядел свою родню внимательнее. Жена его, Вера, заметно изменилась в своем внешнем виде: если раньше это была тощая как доска и бледная как бумага истеричка, вечно восседающая на диетах, будучи замученной немыслимым количеством домашней работы, вечно злая и заводящаяся с половины оборота, с глазами потухшими и тусклыми, то теперь перед ним представала загорелая пышная дама, весело шутившая, поедая оливье с шашлыком, глаза которой горели огнем жизни. Она поедала кусок за куском, рассказывая анекдоты, дети от которых были без ума от смеха. Дети также претерпели некоторые изменения: дочка Дронова, Маша, из хилой и замкнутой девочки превратилась в маленькую копию своей мамы в ее последней редакции, сделавшись полненьким, загорелым, жизнерадостным и совершенно беззаботным подростком. Аналогичная трансформация произошла и с братом Маши –Кириллом: он превратился из застенчивого маленького мальчика в бойкого загорелого мальчишку, с очень мускулистыми икрами ног и приличным выпирающим брюхом, который все свободное время играл в футбол во дворе или шлялся по окрестностям с друзьями. Всех этих изменений Дронов ожидал уже много лет, но ныне был даже р не слишком им рад, ибо свалились они столь неожиданным образом, что он совершенно не сумел к ним привыкнуть, а был просто о таковых извещен. Сын ныне напоминал ему его самого в таком же возрасте, дочка же виделась ему женой в тот момент, когда он впервые увидел ее: Вере тогда было 16. Только подумал об этом Дронов, как на него нахлынула такая тоска, что он сам аж испугался ее, ибо это было нечто, действительно похожее на невидимую волну, которая прошла сквозь все его тело, заставив его обмякнуть до такой степени, что Егор едва не рухнул на стол. Все члены в единый момент ослабли, потеряли подвижность и силу, а разум отказывался непосредственно думать: в мозгу вращались некие странные вихри совершенно бессистемных мыслей и воспоминаний, начисто лишенные смысла, притом что осознание ситуации мигом уходило, а все вокруг сливалось во все тот же вихрь. Пальцами он ощущал не фарфор, не шелк, не металл, а некие непонятные субстанции, общая картина мира рушилась в прямом смысле слова: то перед ним возникал официант, то жена, то ежик, то некий гражданин, ранее ему незнакомый. Глаза Дронова слипались, и вскоре он совсем потерял сознание, отдавший все свои действия в волю древнему иду. Чувства сознавания реальности пришло к Дронову столь же нежданно, как и ушло от него же: на этот раз он стоял на песчаном пляже моря, освященном светом неоновых вывесок отеля «Ливадия», где, как он и понял, находится ему приходилось перед тем. Егор снял туфли и пиджак, закатал брюки, оставаясь стоять на самом мелководье, глядя в море отвлеченным взглядом, напоминая одного из героев картин Каспара Фридриха. Морские волны холодной воды омывали его ноги, а взгляд отдыхал от созерцания гладкого полотна моря, залитого светом луны, дыхание же напитывалось соленым свежим воздухом, который был еще приятнее после душных помещений ресторана отеля «Ливадия». Мысли Дронова очистились от паров алкогольного дурмана, сделавшись легкими и приятными, будучи полностью ныне посвященными разглядыванию светлой полосы на самом горизонте далеко в море, что продолжалось бы и дальше, если бы не раздался вопль жены Дронова: «Ну, ты идешь?! Что встал? Хватит уже на море смотреть, пойдем в номер уже!». И тут Егор вскипел отнюдь не на шутку; он вспомнил все, что принесла в его жизнь Вера: вспомнил бесконечные громкие скандалы, вызванные сущей мелочью, вроде отсутствия ряженки в доме, вспомнил постоянные публичные истерики, помянул непрекращающиеся упреки его самого и его детей по поводу и без, высокие требования к нему и нелепейшие капризы, глупые запреты и ограничения, вроде обязанности приходить домой ровно до семи вечера, все, сделавшее его из молодого, смелого и независимого журналиста старым и толстым отчаявшимся публицистом, который вынужден был ради денег рассуждать в своих статьях о «тайной игре клана Путина». Вспомнил Дронов про то, как жена требовала чтоб он стал работать в «Либеральной газете», ибо там платили больше, что было так важно для Веры, которая мечтала обзавестись шестой по счету шубой, вспомнил он про то, как требовала она отдать детей в частную школу, купить огромную дачу в кредит, который они не могли отдать уже семь лет, а потом и покупка дорогого автомобиля по той же схеме, поездки на курорты Мальдивских островов, вспомнились ему все действия жены, сделавшие его несчастным. Едва он услышал голос последней в воздухе летней ночи, как все тело его напряглось на минуту, разум прояснился, все мысли, описанные выше мною, промелькнули в его голове единым потоком, что заняло самое многое два мгновения, а затем наступила безысходная слабость: все члены увяли, а касательно мыслей сложилось впечатление, будто внутри тела открылась бездна, куда затянуло их все, вместе с чувствами и остатками сил, отчего Дронов пошатнулся, но все же ноги его удержали, твердо войдя в мокрый песок, хотя он и согнулся, будучи совершенно пораженным бессилием, безволием и такой тоской, что она не давала ему даже возможности мыслить. Далее, однако, последовал немыслимый шквал эмоций, которые взялись непонятно откуда: мышцы налились силой силой, при этом потеряв чувствительность и сделавшись совершенно неуправляемыми мозгом, из глаз полились слезы, а рот раскрылся для издания вопля. Тут Дронов уж полагал, что набросится на Веру и порвет последнюю в куски, но заместо этого он просто впал в некий крайне короткий ступор, который сопровождался небольшим волнением, которое обыкновенно мы питаем при ожидании чего-либо страшного. Егор взглянул в сторону леса, который спускался почти до самого моря, кончаясь обрывом и скалами, о которые бились морские волны. Лес был невероятно мрачен и густ, притом что до слуха нашего героя доносились некоторые его звуки, как, например, шум крон дерев от легкого ветра, что едва ли заманило Егора – горожанина от детства, до смерти боявшегося темноты и диких мест, но ныне наш герой почуял в себе некий странный, совершенно иррациональный импульс, который выключил его мозг, заставив рвануть со всех ног в сторону леса. Он не слышал окриков ничего не понимающей жены, все быстрее сначала приближаясь к лесной чаще, а затем удаляясь в нее. Дронов бежал совершенно интуитивно, не понимая даже то, как он умудрялся в немыслимой темноте не врезаться в деревья, не спотыкаться о корни и коряги, не ранить его нежные ступни, хотя и бежал он босиком, несясь на скорости, совершенно неожиданной для него самого. Перед нашим героем предстало шоссе, которое, по воле богов и ежей, было почти что пустым, что позволило ему перескочить его не вызывая особых подозрений, если не считать того, что водитель седана, усиленно выдаваемого продавцами за «внедорожник», обругал Дронова по матери. Егор долго носился не то по холмам, не то по горам, покрытым густым лесом, точно зная, что пробежал он уже далеко не один километр, совершенно при этом не устав, что его весьма удивило. В определенный момент он выскочил на небольшую поляну и остановился, уставившись на небольшое каменное строение, стоящее по самому ее центру. Перед ним предстало некое одноэтажное строение из кирпича, длина коего была примерно равна шести метрам, ширина трем, а высота двум, которое хотя сначала и было покрыто побелкой, все же ныне ее растеряло, деревянная гнилая дверь коего была закрыта на огромный замок, а единственное окно закрыто двумя досками, между которыми была большая щель. На поляну лился обильный лунный свет, который, однако, показался Дронову слишком ярким, что несколько его насторожило, пока у него не появились новые поводы для беспокойства: сначала подул ветерок, который заставил траву шевелиться, а затем прошелся по ногам, принеся с собою могильный холод и страх, который мурашками прошелся по всему телу Егора. В этот момент из самой чащи леса начала раздаваться музыка, притом не самая обычная, страшная, а Lux Aeterna, притом звук ее все приближался из чащи, сопровождаясь шумом ломающихся веток, будто нечто массивное двигалось на Дронова, заставив повернуться его спиной к строению, а лицом к лесу. Трудно даже описать ужас несчастного журналиста, перед которым теперь стояла стена непроглядной темноты, в которой невозможно было разглядеть ничего. Лес казался некой мрачной живой субстанцией, поглощающей любой свет, любую жизнь, которая была враждебно к нему настроена, и откуда, казалось, на него смотрело нечто, что он не мог увидеть, но что само его прекрасно видело. Тут музыка остановилась, но совсем не на долгое время, как полагал наш герой, ибо почти сразу сзади, из того домишки, раздалась песня «Тили-тили-бом», заставив Дронова медленно повернуть голову в его сторону. В оконце зажегся синий свет, притянув туда взгляд нашего героя, а потом в щели между двумя досками возникла морда с двумя злобными глазами. Ничего сделать Егор не мог, да и не пытался: он лишь смотрел в глаза тому существу пока оно было в оконце. Однако морда очень скоро исчезла, что не дало нашему герою никакого успокоения, ибо дверь домика в этот момент заскрипела, замок рухнул на землю, а затем из домика выплыла, именно выплыла, будто гигантская рыба в темноте морских глубин, фигура ежа. Последняя хорошо было освещена в свете луны, а посему наш герой мог разобрать не только очертания общего тела, но и мимические особенности этого существа. Еж, будто мрачная статуя, просто стоял в свете луны и глядел пронзительным взглядом, съедающим и некоторым образом произносящим Дронову: «Я знаю про тебе более, нежели ты сам, имея силу делать с тобой все, чего пожелается моему духу.». Затем гигант открыл свою огромную пасть, сказав: «Пойдем со мной – я сделаю из тебя своего Ганимеда.». Егор стоял, боясь не только шевелиться, но даже делать хоть какие движения мышц лица, однако последние совершенно бесконтрольно задергались самостоятельно, в то время как ноги отнялись и стали будто свинцовыми, а затем наш герой рванул со всех ног прочь от леса.
6.
Бегство Дронова продолжалось довольно долгое время, которое по ходу своего движения ни разу не дало ему повода к раздумьям о том, будто еж или ежи все еще имеют за ним погоню. Окончилось его пустое бегство от своих мнимых преследователей на почти совершенно лысой горе, которая по-научному должна была именоваться холмом, ибо в высоте явно не брала планку нужды, где нашего героя ждал непродолжительный, но крайне важный для его больного здравия отдых, ибо курение, переедание и алкоголь существенно сократили порог чувствительности к нагрузкам физического характера. Егор пристроился под небольшим колючим кустом, от которого распространялось теплым ветром летней ночи знатное благовоние, ибо куст этот только был на горе, не считая еще нескольких подобных ему в отдалении, ибо гора была плоска как обеденный стол в трактире. Герой наш от усталости мгновенно задремал под кустом, хотя последними его мыслями перед полной потерей осознания и провалом в сон были слова: «Отдохну, а потом пойду в отель… Главное – не уснуть, а то еще ежи поймают как в «Судьбе человека… или замерзну, на худой конец…». Проснулся Дронов от неких шагов, раздававшихся со стороны склона, которые издавал некто очень тяжелый, кто поднимался по песчано-каменистому склону холма, стуча по нему сапогами со шляпками гвоздей на подошвах, издавая характерный металлический звук. Герой наш не желал верить в единственную версию происхождения этих шагов, которая могла родиться в мозгу любого нормального человека, ибо разум его требовал еще сна, хотя сквозь дрему он и стал различать голоса, поняв, что шли двое. В определенный момент Егора просто разбудил хриплый голос: «Вставай, а то ведь замерзнешь.». Дронов проснулся, никак уж не надеясь на свое спасение, однако ежи ничего не собирались делать с ним, просто разглядывая заспанного клерка с высоты своего роста, затем схватив его за ноги и руки, подбросив в небо и улетев вместе с ним. Двое ежей, движимые некоей колдовской силой зла, парили по воздуху будто на магнитной подушке, неся визжащего клерка над крымскими лесами, а затем опустив его, но не в том смысле, в коем слово это потребляют в колониях, но опустив на землю неподалеку от деревни небольшой. Дронов сидел на пригорке, будучи зажатым между двумя ежами, и смотрел вместе со своими компаньонами в окно старого и бедного деревенского дома, рядом с которым в комнате сидела молодая мама, кормящая своего ребенка. Так эта умильная картина заворожила нашего героя, что он вовсе уж и запамятовал обо всех ночных приключениях и о том, что рядом с ним сидят два гигантских ежа. Комната была освящена единственной лампочкой, свет которой давал уже разглядеть топчан, накрытый матрасом и одеялом, откинутым до половины, письменный стол и старинный советский табурет, а также полуразвалившийся комод, потерявший за свою долгую карьеру все ручки. Смотря на все это, Дронов вспомнил свое детство, которое он летом проводил в сельских районах, и где все было столь же просто, как и ныне; едва ли ему была бы более приятная картина, чем созерцание любящей матери, молодое лицо которой он вовеки уже не забудет. После того, как матушка потушила свет, ежи пошли лесом вместе с нашим героем, остановив его лишь на полянке, где один из его компаньонов достал из кустов пару бутылок с некой жидкостью, откупорил их, а потом принялся поливать их содержимым клерка.
– Чем вы меня поливаете?! – завопил Дронов, пища от ужаса? – Бензином?! Вы хотите сжечь меня?!
– Успокойся, ты красавчик, тебя все любят! – ответил еж. – Мы просто поливаем тебя ромом и джином, дабы никто не поверил тебе, ежели ты вздумаешь рассказать о своих ночных приключениях, решив что ты и впрямь надрался.
Затем нашего героя одели в старый рваный халат, намазали его лицо помадкой, надели на ноги китайские каблуки на шпильках, а потом выставили на шоссе, где он был подобран полицией, которая приняла его сперва за низового представителя известной профессии. Встретил полицейский его словами: «Эй, скажи «Абырвалг»!», на что Дронов, будучи послушным гражданином, согласился, сказав данное слово, чем вызвал у полицейских недюжинный смех. Позже, однако, полицейские существенно исправили перед ним свою вину, ибо за свой рассказ о ежах, немало насмешивший майора полиции, Егору дали и новую одежду, и денег, и самое главное – бутылочку местного вина, а потом еще и к отелю довезли на служебной машине. О скандале, который его многострадальная жена устроила по его возвращению, я тактично умолчу.
7.
Время, тем не менее, шло, притом довольно быстро: отпуск кончился, а жизнь вернулась к обыденности московской квартиры нашего героя, который с каждым днем все больше курил и выпивал вина, под чем я подразумеваю в первую очередь все алкоголи. И вот однажды, в самом конце лета, когда немного еще дней было до старта сентябрьского периода в жизни детей трудящихся, наш герой снова почувствовал силу, которая манила его во все возможные стороны человеческого бытия, увлекая мечтами. Дронов впал в бесповоротную алкогольную маниловщину, которая выражалась в том, что при любом удобном случае он наливал себе «чарочку хорошего винца», за распитием оной принимаясь «думать о судьбе России», притом с каждым днем испивая все большее количество вина, и все более предаваясь все менее реалистичным мечтам. Поначалу он принялся за изучение трудов самых одиозных представителей русской литературы «серебряного» века, хотя вернее было бы назвать его веком каменным, постепенно сделавшись огромным поклонником Ахматовой, как в плане переносном, так и во вполне зримом, растолстев весьма существенно. Дронов начал постоянно рассуждать способом, очень похожим на метод мысли Ахматовой, постоянно заполняя свое ЖЖ текстами с характерными рассуждениями, где пояснял, что Есенин – это жирное сгущеное молоко, гудрон, растопленный шоколад, в то время как Маяковский – это бородинский хлеб, составив приличную по размеру таблицу соотношения людей с продуктами питания по характеру. Дронов генерировал в день по несколько больших текстов, полностью состоящих из подобного же рода заключений, где он впервые решил, что «Трагедия Октябрьской революции была вызвана Метафизической Сексуальной Недостаточностью Русских Интеллигентов». В то время, как доселе наш герой имел несколько тысяч подписчиков, ныне они почти все разбежались, боясь связываться с таким типом как Дронов, ибо тот писал тексты все более резкие и опасные по цензурной части. Затем Дронов начал регулярно смотреть мой любимый в ранней юности телеканал «РЕН ТВ», слушать лекции таких одиозных товарищей как Левашов, Кунгуров, Трехлебов и Ахиневич, доверяя каждому слову таковых, обратив свой разум в самые разнообразные лженаучные учения, постоянно рассказывая о таковых, а также о своих собственных по их поводу измышлениях, на многострадальной платформе Живого Журнала. Затем наш герой начал верить в магию, все более читая все менее качественную оккультную и мистическую литературу, начав с Шандора, Кроули и Кинга, а кончив «Тайнами домовых» и «Кровавой Сусанной». Он перестал спать на левом боку, постоянно начал читать заговоры, оберегаясь от злобных духов, совершать ритуалы и курить зеленую дурную траву, сделавшись столь в итоге больным, как психически, так и физически, что едва уже посещал рабочее место. ЖЖ нашего героя заполнилось публикой, соответствующей его новым увлечениям, вытеснив оттуда всех личностей до некоторой степени не сумасшедших, ибо в сообществе обитателей данного ресурса людей полностью психически здоровых доселе не наблюдалось. И вот однажды, когда уже повеяло зимними ветрами, Егор, употребив очередную порцию коньячка, оторвался от спора во всемирной сети со своими оппонентами дабы выйти на балкон и выкурить сигаретку, что он уже и намеревался сделать: по просьбе жены Дронов закрыл балкон, забыв, что открыть его возможно лишь с применением ключей, будучи снаружи. Герой наш, однако, решил сперва все же выкурить некоторое количество табака, а уж потом уйти прочь, постучав в дверь балкона, подозвав жену, как вдруг понял, что совсем попал в неприятную историю: сначала он напрягся, услышав звуки «Полета валькирий» вдалеке, но все же решил будто ему показалось, повернувшись к от дома лицом к небу и поняв, что это показалось, что привиделось, ибо по небу на конях скакали пять ежей, одетых в характерные одежды представителей Ку-Клукс-Клана. Один из них подлетел прямо к Дронову, схватил его и у нес с собой со словами: «Ты будешь лучиком надежды в моем царстве!». Лишившись в ту минуту сознания, видя пред тем все уменьшающиеся дома города, Егор вновь обрел последнее лишь рано утром, когда он был наигрубейшим образом разбужен слугами вышеупомянутого ежа, в царстве коего ему следовало стать надеждой.
8.
Дронова разбудили со словами: «Вставай, раб! Пришло время батрачить!», чем повергли в ужас интеллигентного и нежного Егора, привыкшего с самого детства к завтраку в постели, да и к самой постели, ибо ныне он поднимался с жесткого топчана, только сейчас сознавая, насколько от него разболелось все тело. Не посвящая сразу нашего читателя в мерзкие обязанности нового раба, мы должны рассказать о самом ежике, который этого раба приобрел, поскольку хозяин многое может сказать о своих рабах, как и президент о своем народе. Еж этот был довольно богатым для своего городка Нойшикльгрубер в провинции Астландия, будучи арт-директором местной компании по производству каннабиса и кожаных изделий, представляя собой типичного провинциального буржуа средней руки, и составляя тем низшую часть провинциальной элиты, стоя выше всяческих ежей-интеллигентов, занятых преподаванием или идеологической обслугой режима, но ниже ежей-аристократов и ежей-капиталистов, кои владели заводами, фабриками, землями или иными компаниями, будучи лишь управляющим одной из таковых и стоя на одном уровне со всяческими чинами, вроде окружного судьи или капитана гвардии. Данный персонаж имел, однако, приличный дом и девять жен, среди коих было пять женщин человеческих и четыре ежихи, а также множество детей от таковых: каждая жена имела для себя особую часть дома, ибо последний был построен кругом, из которого исходили, как из Солнца лучи, десять пристроек-флигелей, девять из которых были населены женами и детьми, которые те родили, а десятый представлял собой убогое и неустроенное место, куда селили гостей при появлении таковых, между тем как сам еж спал в основном здании дома, на втором этаже в роскошной спальне; рабы, как и полагается, проживали в дальнем от дома сарае в количестве 42 человек, не считая самого Дронова, который тоже пополнил ныне их ряды. Дом был снабжен садом в четыре гектара земли, на которых размещался «английский парк» - территория совсем не ухоженная и дикая, но обнесенная по всему периметру высоким бетонным забором, который должен был защищать хозяйство от воров. Жизнь Егора с этого самого дня превратилась в один сплошной кошмар, ибо он вынужден был вставать в 5:30 утра и до поздней ночи тяжело работать, помогая другим рабам, притом что его положение среди них было крайне дурным; если ученые учителя детей ежа могли питаться с барского стола и позволять себе выходные, то нашему герою подобные мероприятия были совершенно недоступны. Постоянная уборка, перетаскивание тяжестей, работа на очень душной кухне и прочие тяжкие труды вскоре так подкосили здоровье Дронова, что ветеринар порекомендовал привести его в другое положение, отправив на менее тяжкие труды. Помимо этого, только сейчас хозяин дома узнал о том, что у Егорки есть образование журналиста, а потому и оправил его помогать одной из своих человеческих жен в воспитании наследника, ибо это было куда легче, нежели работать на кухне или в саду. Жизнь нашего героя с этого самого момента несколько изменилась в лучшую сторону…
9.
Для начала нашему герою разрешили подниматься с топчана не в половину шестого часа утра, но ровно в восемь часов, обеспечив ему улучшение общего состояния здоровья, при этом, также, увеличив его рацион в три раза, ибо теперь он не мог выглядеть больным и изможденным, поскольку его работа отныне состояла в постоянном наблюдении за наследником – одним из многих сыновей богатого ежа. Детей у нашего подопечного «среднего» ежа было совсем много, притом значительная часть оных была рождена вне брака с ним, а многие происходили от его связей с человеческими женщинами. Согласно законам и традициям ежиного государства, соблюдение коих особенно блюли местные чиновники, дети ежей от людских сущностей не имели права считаться полноценными гражданами, ибо выглядели как самые обыкновенные люди и не могли быть ежами: дети ежей от людей ничем от последних не отличались. Сыновья и дочери ежа, рожденные от ежих, могли претендовать на вполне хорошее будущее: государство гарантировало их образование, медицинское обслуживание, обеспечение жильем и работой, а также пенсионное страхование, в то время как дети человеческих жен ежа были лишены всех этих привилегий, хотя их и нельзя было отправить в рабство, что отличало их от всех иных людей. Тот самый сын ежа, за коим пришлось надзирать Дронову, происходил как раз от земной женщины, которая была в юности похищена ежом из института и заточена в это заведение для несения обязанностей жены, где и родила ему сына – Акакия Сигизмундовича Бздрищенко, ибо именно и только такую фамилию и такое отчество мог предоставить еж-отец. В то время как образованием детей-ежей занималось государство, обучая их философии, естественным наукам и искусствам, об образовании детей-людей думали многим меньше, отдавая их на попечение какого-нибудь частного учителя или образованного раба, вроде Дронова, и забывая о них надолго. Ученик и питомец Егора оказался избалованным и ленивым мальчиком четырнадцати лет, который совершенно не испытывал желания к обучению: он хотел пойти поскорее работать в опиумной компании. Первое знакомство учителя с учеником произошло поздним январским утром, когда погода на улице отличалась особой мерзостью: было темно, пасмурно и тепло, что порождало таяние снегов в округе. Егор был отведен в один из флигелей, куда ходить ему было доселе недозволенно, где, пройдя по узкому коридору, одна из домовых рабынь указала ему на дверь в одну из комнат, расположенную слева от прохода, куда Дронову и надлежало войти. Не без внутреннего волнения наш герой открыл дверь, оказавшись в довольно просторной комнате, освещенной потолочной лампой в абажуре, дававшей теплый свет этому помещению, обделанному древесиной. На деревянной же резной кровати, будучи одетым в черные шорты по самое колен и зеленого цвета майку, лежал его воспитанник, полностью поглощенный чтением книги «Революция повседневной жизни», совершенно не обращая внимания на своего попечителя. Мальчишка был загорелым блондином, так как недавно вернулся из-за границы, пухлощеким, выстриженным сообразно уставным правилам Гитлерюгенда, то есть сообразно последней моде. Дронов, соблюдая некоторую робость относительно барского сына, пригласил своего подопечного к завтраку, после коего и должно было начаться учение, на что питомец согласился, оторвав свое тело от мягкого матраса и отправившись к столу. Завтрак был крайне и крайне плотным даже для такого любителя поесть, каковым был Дронов, но никак не для сына ежа: подавали бекон в больших количествах, яичницу, жаренный картофель, аккуратно нарезанную колбасу, апельсиновый сок в объеме двух литров, сладкие вафли, кремовые пирожные, половину киевского торта, а также кофе. Сын ежа съел значительную часть вышеописанной еды, остановившись лишь тогда, как стало ясно, что при большем количестве начнется ее отторжение, после чего умылся в туалетной комнате и отправился в свои покои, пока Егор следовал за ним. Дальнейший урок проходил в весьма необычной и странной форме, что создало даже у Дронова некоторое ощущение сюрреалистичности данного события: сначала Егор вслух читал из учебника параграф, посвященный правовой философии Канта, пока наследник ежа полеживал на кровати и слушал его, притом довольно внимательно; затем уже воспитанник пересказал параграф, услышанный только что, а потом они перешли к обсуждению темы и прояснению неясностей. Читать учебник было настоящим удовольствием, ибо ритм тамошней стилистики был весьма интересным, согласуясь с ритмом официальных заявлений правительства, которые Дронов прочел в местной газете, пока растапливал ей печку: «Таким образом, повинуясь природе и обстоятельствам, Кантом был переоткрыт в очередной раз божественный закон сохранения всего сущего: «Только повинуйтесь» – учит нас гениальный философ! Великий гений осознал вновь, впервые, по-настоящему со времен Гоббса, сколь полезно и важно чинопочитание для спасения Родины и умножения ее производственных сил, восстановив это учение от попрания его невеждами XVIII столетия, приблизив еще более тем самым общество к его насущной цели – построению коммунизма.». Сын ежа оказался и впрямь ужасным в вопросах прилежания и трудолюбия, ибо этими качествами он был в значительной степени обделен; мальчишка постоянно норовил отвертеться от очередного урока, провести время на кухне или поспать где-нибудь. Акакий начисто отказал Дронову в праве называть себя именно так, а разрешил именовать себя лишь Константином, а точнее, Костей. Больше всего на свете Костя любил именно кухню, где он имел возможность есть, неустанно болтая с рабами и слугами, а также со своими «братьями» – другими человеческими детьми ежа, есть и пить все, чего духу его было угодно. До некоторой степени Костя еще любил почитывать революционных авторов, лежа на своей кровати, на которой он также очень любил валяться, проводя там очень много времени во время дождливых дней, когда даже выбираться из комнаты ему было лень. Костя был совершенно неспортивен, как и большинство человеческих детей ежа: по его собственным словам, которым Дронов не очень верил, надо сказать, ибо Костя любил лгать, он ни разу за всю жизнь не утруждал тело намеренными физическими упражнениями. В ежином мире человеку найти себя было практически невозможно: ни образования, ни достойной работы, ни права на ведения бизнеса было не добиться от ежиных властей, к людям относившихся так, как к евреям относились шовинисты. Из всех людей, которых тут встречал Дронов, не было ни единого, кто был бы доволен, никого, кто не желал бы покинуть страну или изменить ее, поскольку тут к ним всегда было довольно критическое отношение. Страна ежей была бюрократическим централизованным государством, где все исполнялось согласно с традициями и законами, а потому всякому, кто не желал вмешаться в действующий порядок, всякому, кто желал вырваться из его, тут было тяжело. Именно так объяснил положение вещей Егор, прочитав в строжайшей тайне пару старых томов Герцена, которые слуги и рабы меж собой передавали и хранили в самой дальней части сарая, в совершенно особенной ниши, для этого сделанной одним мастером.
10.
Но, разумеется, главным событием в доме ежа для Дронова было не учение молодого человека философии, сколько заведение романа с одной из жен хозяина дома – Татьяной, обеспечивший побег нашему герою из рабства. Татьяна была довольно молодой женщиной возрастом в 32 года, притом сохранившей определенную красоту в понимании ее современным человеком запада, ибо у ежей о красоте были понятия совершенно иные, да и образ жизни к подобному не располагал. Все человеческие жены ежа двигались чрезвычайно мало, а питались весьма обильно, притом по двум очень важным причинам, первая из которых была в опасениях за возможность побега, а вторая в особенных культурных стандартах красоты в ежином мире. В городской порт действительно часто прибывали суда из человеческого мира, а потому отпускать в самостоятельные движения женщину из них было опасно, ведь она могла вместе с экспортной коноплей сбежать прочь из страны, как ни смотрели чиновники в порту за подобным. С другой стороны, могучим ежам совершенно не нравились тощие человеческие женщины, но предпочитали они огромных формами, ибо они напоминали им ежих, а потому человеческая женская натура не могла уберечься от раскармливания до весьма пухлых размеров. Все человеческие жены ежа только и сидели дома, постоянно обжираясь до тех пор, пока хозяину будет достаточно для любования, выглядя при этом, надо сказать, не слишком плохо. Бесконечно скучающая Татьяна, которая только и могла валяться на диване в своих покоях, предаваясь еде, была очень рада появлению в доме Дронова, который оказался идеальным для нее любовником. В отличие от ежа, который постоянно утомлял ее своими бесконечными выдумками, Егор оказался в этом вопросе намного понятнее, «человечнее» (ведь он был человеком), а потому и с ним она наконец смогла отдохнуть. Роман их продолжался довольно долгое время, за которое Егор очень хорошо смог привыкнуть к женскому вниманию, однако преследовал он при этом свои корыстные цели, состоящие в возможности побега, но об оных не заявлял до определенного момента. В апреле месяце, едва сошел снег, началась война между двумя враждующими государствами этого мира: Ежиное государство объявило войну небольшому человеческому государству, которое доселе ютилось у самых его границ, но теперь должно было умереть. Еще с января месяца отношения между странами портились и ухудшались, о чем постоянно трубили ежиные газеты, все более нагнетающие ненависть к небольшому поселению людей, которое не желало покоряться их власти, а потом поддерживали военные настроения. Наш уважаемый еж, имевший военный чин майора, ибо все чины в ежином обществе имели свой эквивалент везде, а чину майора в армии соответствовал чин доцента в вузе и вице-директора (а к оным относились и арт-директора) в коммерции, притом для получения любого из них требовалось сдать экзамен на знание естественных и гуманитарных наук, в том числе и военного дела. Уважаемый директор облачился в мундир и отправился на фронт войны, оставив дома жен, слуг и детей, а управление хозяйством он передал правительству города и провинции. Через довольно небольшой отрезок времени произошло новое достопамятное событие для всех обитателей ежиного дома, которое стало для некоторых очень грустным и тягостным, а для Дронова чрезвычайную радость доставило. Дело в том, что отец семейства, отправившийся на фронт, поужинав однажды в своем шатре, покинул его для облегчения тела, зайдя по тому делу довольно далеко в чащу, где его подкараулили партизаны-люди, коварно окружившие его и уничтожившие. В ту самую ночь, когда письмо от генерала армии было получено, вызвав закономерный плач ежиной половины дома, Татьяна вошла в скромную обитель Дронова, произнеся: «Вставай, пьянчуга, сегодня ты сможешь бежать!». Само собой, наш герой вскочил с места, немедленно проследовав за своей спасительницей через темные залы огромного дома, стараясь не стучать домашними туфлями о мраморные полы, оказавшись вскоре в личном кабинете ежа, где он в лунном свете увидал Татьяну, открывавшую огромный сейф, из которого она тут же достала целую кучу пачек бумажных денег, бойко сложив их в мешок. Татьяна вручила мешок ошеломленному Дронову со словами: «Это теперь твое. Следуй за мной». Далее она, действуя столь же скрытно, отвела его в подвал, где указала на железную дверь, за которой оказался длинный и очень узкий коридор, куда Татьяна велела зайти, что Егор и сделал. Едва наш герой зашел в тот мрачный коридор, тускло освещенный лишь небольшими керосинками, могучая дверь за ним захлопнулась, а после послышались отдаляющиеся шаги его спасительницы. Некоторое время Дроновым владел страх, поскольку он сперва решил, что его тут решили уморить особо изощренным методом, начав немедленно плакать. Прорыдав минут двадцать, Егор все же решил обследовать место, куда он был заперт, начав продвигаться по длинному коридору, который вывел его уже через пятнадцать минут к другой железной двери, которая была открыта. В свете луны перед нашим героем предстала довольно интересная картина: он находился на берегу озера, стоя совсем недалеко от причала, рядом с которым на волнах качалась привязанный катер, в кабине которого сидел человек. Мужик, а сидел там именно мужик, завопил: «Почему так долго? Заждался совсем! Садись скорее!». Дронов метнулся к катеру, заскочил в каюту, где и уснул, обхватив обеими руками мешок с деньгами, отойдя ото сна лишь через довольно большой промежуток времени, когда настало утро.
11.
В окно бил яркий утренний свет, а в каюте стояла страшная духота, разбудившая Дронова, что решил подняться по лестнице, весь шатаясь, ибо не до конца он еще от сна отошел. Поток свежего воздуха резко ударил в нос Егора, пробудив его в одно мгновение, а едва он сумел осмотреться вокруг, как его взору предстала бескрайняя гладь воды, все горящая солнечным светом, уходящая во все стороны от него. Мужик, вчера ожидавший его прибытия, теперь стоял за штурвалом, ведя катер по водной глади с довольно большой скоростью, на Дронова вообще не обращая внимания, поскольку ему требовалось следить за машиной. Егор подошел к мужику для того, чтобы расспросить его о том, куда они плывут теперь, что будут там делать, а также как скоро ему удастся вернуться домой, к своей семье, к своей жене, которую он стал гораздо больше любить, пробыв долгое время на скудном питании. В ответ Дронову сообщили, что до его возвращения домой пока ничего не известно, что нет даже предположения на тему возможности его непосредственного осуществления, в то время как сейчас катер с нашими героями следовало отвести в порт довольно большого города Боза, где им предстоит легализоваться, а там, если, разумеется, многочисленные чиновные процедуры не помешают им этого сделать, им придется осесть на некоторое время, после отправившись в столицу страны, откуда они и смогут перебраться обратно к людям, если никто не помешает им в их деле, что еще совершенно мутно. Город Боза оказался взапрямь очень интересным местом, будучи, в выгодном отличие от Нойшикльгрубера, огромным портом для судов поистине океанских размеров, рядом с которым тот захолустный городишко в Астландии, ранее казавшийся большим Дронову, обрел свои истинные черты. Город был надежно спрятан от штормов в глубоком заливе, где могучий полуостров, покрытый высокими холмами, закрывал от опасных воздушных масс порт. Пройдя на судне мимо тех самых гигантских зеленеющих холмов, где росло столько можжевельника, что его запах разносился прочь на многое расстояние, наши герои на катере вошли в гавань, водное пространство которой было сплошь усеяно разнообразными судами. Рядом с ними на якорях стояли гигантские каспийские бусы, груженные огромным количеством самого разнообразного товара, который ежами доставлялся в иные места. Большая часть ежиных судов была деревянной, снаряженной в соответствии с технологиями старого времени, времен Петра I, в крайнем случае Потемкина, но никак не позднее их, в то время как почти все новые суда были захваченными или купленными у людей. Существовали и гибридные разновидности, вроде древних судов, на которые была установлена современная техника, вроде моторов и разнообразных пушек, которые ежиному правительству были нужны для борьбы с пиратами и теми, кто нарушает святые границы. Аккуратно пройдя между двумя огромными баржами с песком, катер подошел к пристани, на которой его уже ожидали двое портовых чиновников, одетых в ливреи, прошедших на судно сразу же после того, как оно пришвартовалось. Оглядев все возможные к тому места, чиновники взглянули в глаза мужику, ведшему судно, а затем спросили: «А вы соблюли все церемонии?». Когда же он ответил с неимоверной горечью отрицательно, то чиновники пришли в ярость, обозвали наших героев «человекоподобными обезьянами», после чего увели двоих в портовый храм, где они обязаны были исполнять все те церемонии, что они не соблюли. Все эти церемонии состояли в разнообразных танцевальных обрядах под ритмичную музыку, сопровождавшихся воспеванием ежиных духов и богов, а также в принесении жертв статуям этих богов, что выглядело очень смешно для Дронова, хотя рассмеяться он не смел, ибо его предупредили, что если он это сделает, то надо будет сначала пройти все церемонии извинений, а потом все церемонии, которые они прошли только что. После прохождения необходимых церемоний, а затем и последующей постановки печатей на документы, наши герои покинули порт, выйдя на очень оживленную улицу, вымощенную некими квадратными серыми плитами, по которой без всякого разбора неслась толпа разнообразного народа. О тротуарах ежи здесь не имели ни малейшего понятия, а зона движения автомобилей не была отделена от зоны пешеходной, правила дорожного движения в стране ежей либо отсутствовали, либо были весьма общими, что зависело от области, а потому в данном случае, как это было сразу всякому смотрящему на улицу ясно, был первый вариант: все автомобили неслись на огромной скорости, сталкивались периодически, сигналили, но на встречную полосу не выезжали, ибо тут не было полос движения. Прорвавшись через плотный строй торговцев, прямо в руки запихивавших вам свой товар, вроде дешевых папирос и сушеной воблы, Егор и его компаньон прошли к неформальной «проезжей части», где сели в разбитый жигуль с надписью, говорящей о том, что это такси. Через несколько минут они уже оказались в холле довольно крупного отеля, где все было устлано розовым мрамором и заставлено колоннами в псевдоантичном стиле, поскольку именно там они и решили остановиться на время своего пребывания в Бозе. Номер, снятый на две недели ими, оказался просто роскошным: дорогие ковры, кровати из лучших пород дерева, картины настоящих художников на стенах, мраморная ванна, а также шкаф, внутри которого всякий мог найти «наливок целый строй». Поскольку совсем скоро настал вечер, Дронов, гонимый похотью, скукой и голодом, потребовал чтоб они сходили в ресторан, истратив часть денег, выданных ему Татьяной, а когда ему отказали, то он начал ныть по этому поводу, что вынудило компаньона таки согласиться. Хотя человеку, даже освобожденному от цепей рабства, в ежином городе после захода солнца выходить на улицу опасно, ибо могут схватить и увезти в рабство за город, а там продать нелегально, а могут и напасть ежи-расисты, которые убивают вообще всех людей при возможности, ибо оных так сильно ненавидят, наши герои все же пошли в ресторан. Поскольку ежиная кухня крайне богата и разнообразна, то большой чревоугодник Дронов, едва увидев меню, да еще и с картинками, задался целью попробовать все блюда, какие только там были, сильно огорчив сопровождающего его человека. Надо сказать, что поскольку вес среднего гигантского человекоподобного ежа намного превышает человеческий, то и порции еды там существенные, совершенно непереносимо большие даже для самого крупного человека, каковым Дронов не был. Начать наш герой решил с десерта, заказав себе совершенно необычное для человека блюдо ежиной кухни - вареный рис с карамелью, представляющее собой самый обычный вареный рис, притом очень горячий, в который добавлена не менее горячая карамель. После этого Егор заказал пятилитровую косушку одного из многих рыбных супов, готовили который так: мясо угрей варилось вместе с хвойными ветками, которые затем вынимались, а после туда добавлялось гигантское количество специй, отчего суп становился жутко острым. Едва съев десятую часть данного супа, Дронов решил заказать себе гигантскую тарелку мяса лягушек, которое сперва было как следует обвалено в специях, а потом пожарено в кунжутном масле. Съел он затем целое блюдо тортов из слоеного теста, которые были обильно обмазаны белым и очень густым ароматным медом, посыпаны ореховой крошкой и снабжены сахарными украшениями пестрых цветов, после чего наш герой поел еще очень многое, заказав затем себе двухлитровую бутылку очень крепкой водки, после которой он уснул прямо под столом. Ежиные правоохранительные органы, однако, всегда обращают внимание на подозрительных граждан, в особенности если те сорят деньгами, устанавливая за ними слежку и узнавая обо всех расходах, а поскольку Дронов теперь стал обжираться в ресторане по три раза в день, то уже на третьи сутки за ним следили агенты полиции.