Подари мне жизнь
Шрифт:
— …Надо прожить так, чтобы не было мучительно больно, — перебила его Елизавета Сергеевна. — Знаем, надоело уже. Времена изменились. Больно теперь от того, что нет денег на самое необходимое. На кефир, на лекарства. А скоро и на хлеб не станет. И это ты называешь справедливостью, правдой? Да в гробу я видела твою честность! Нет, видимо, в нашей стране надо лгать, воровать, мошенничать и даже убивать каждого, кто встанет у тебя на пути! Только так ты сам сможешь выжить и обрести счастье.
— Ну что ты несешь, Лиза? — произнес Петр Давидович. — Ты ведь так не думаешь. Это все временно. Миллионы людей в России живут так же, как мы. Даже еще хуже.
— А мне на них плевать! Я о своей семье забочусь. О тебе и Косте. Да вот еще и об Антоне сейчас.
— Кто это?
— Внук твой! — прокричала ему в лицо жена. — Давай валокордин, выпью.
Приняв лекарство, Елизавета Сергеевна поудобнее расположилась в кресле и закрыла глаза. Она думала о том, что же делать дальше? Петр Давидович сидел рядышком, не шелохнувшись. Он сейчас вспоминал своих старых приятелей и решал: кому же все-таки действительно позвонить насчет Кости? Хватит ему санитаром мыкаться. Может быть, Мамлюкову? У него солидная фирма, к тому же с медицинским профилем. Да, надо позвонить Славке Мамлюкову, самому позорному и тупому двоечнику в их классе, ставшему теперь миллионером. И не откладывать! Он тихонько встал и направился к телефону.
— Сидеть! — коротко бросила жена. — Мы еще не договорили.
— Да-да, конечно, — быстро согласился муж и покорно опустился на стул. Так уж повелось со времен свадьбы, что он всегда немного побаивался своей более решительной супруги и, уж конечно, во всем полагался только на нее. Приготовился слушать.
— Значится, так, — с интонацией Жеглова-Высоцкого произнесла Елизавета Сергеевна. — Вопрос стоит ребром: либо деньги, либо Израиль.
И она поведала мужу то, о чем рассказали ей в кафе сестры. На лице Петра Давидовича явно обозначилось уныние. Он тяжко вздохнул. Вновь потянулся к валокордину.
— Такую бешеную сумму ни им, ни нам не собрать, — произнес он. — Даже если мы все вместе попытаемся ограбить сберкассу.
— Это, конечно, неплохая идея. Но отпадает. Ты со своими гуманистическими принципами завалишь все дело. А то и раздашь потом все деньги бомжам и нищим. А вот со Светой и Наташей я бы на гоп-стоп пошла. Они девки решительные, им терять нечего. Но попробуем все же другой вариант. Израиль.
— Попробуем, — согласился муж.
— Тогда вытаскивай из сундука свои еврейские корни, — улыбнулась жена. — Вот и ты, Петя, сгодился хоть на что-то. Будем делать из Кости ортодоксального хасида.
— Как скажешь, — кивнул муж. — Главное, не волнуйся.
Возле детской больницы на Юго-Западе прохаживался сосредоточенный молодой человек в футболке, джинсах и кроссовках. В руке держал автомат. Игрушечный. То и дело поглядывал на часы. Хмурился, куря сигарету. Это был Константин, коротко стриженный, загорелый. Ольгу он не видел уже пять месяцев, с того февральского дня, который они провели на даче. Но вот к больнице подкатил автобус, и она соскочила с подножки. Живот был у нее уже достаточно округлый.
— Девушка, эй! Вы бы не прыгали так из автобуса, коли беременны! — громко сказал Костя, идя сзади. — Спортсменка, что ли?
— Отвяжитесь, — ответила она, но, узнав голос, повернулась. — Ты?!
— Да, я, — улыбнулся он, пробуя ее поцеловать. Мешала выставленная ею ладонь. — Ладно, чмокаться не будем. Не очень-то и охота. У нас, советских, особенная гордость.
— Что ты здесь делаешь?
— Перевели работать в эту больницу.
— О, Господи!..
— Нет, шучу. Просто звонил тебе домой, а Наталья Викторовна сказала, что ты к пяти часам будешь здесь. Я и не знал, что Антошка в больнице. Извини, приехал бы гораздо раньше.
— А зачем вообще звонил-то?
Они остановились возле металлических ворот. Ольга была настроена явно враждебно. Константин смутился еще больше, стал вертеть в руках игрушечный автомат. Наставил его на охранника, а тот, видимо, был подслеповатым, тотчас же поднял вверх обе руки.
— Только не убивайте, п-пожалуйста! — заикаясь, сказал он.
— Пропустите нас! — потребовал Костя, входя «в роль».
Охранник столь поспешно посторонился, что даже споткнулся о стул и полетел на землю.
— Так и лежать! — сурово произнес Костя, а сам подхватил Ольгу за руку; они торопливо пересекли больничный дворик и обогнули административный корпус. Здесь и остановились. Ольга больше не могла сдерживаться, рассмеялась.
— Ты — как дите малое, — сказала она. — Не можешь без фокусов!
— Знаю я этих охранников, — ответил он. — Еще бы права стал качать, документы требовать, а у меня с собой нет. А вот террористам у нас везде — зеленая улица.
— Ладно, но ты зачем вообще-то сюда приперся? Пять месяцев не звонил, а тут — на тебе! Соскучился по Антошке, что ли?
— И по тебе тоже. Ты хоть в курсе, что наши матери столковались? Заключили сепаратный мир?
— В курсе.
— И хотят отправить нас в Израиль?
— И это я тоже знаю.
— Ну и что думаешь?
— Думаю, что из этого ничего не выйдет. Ты же не поедешь? — Ольга спросила об этом с какой-то долей надежды, но Костя не уловил интонацию. Он вновь занялся автоматом. Прицелился в нее.
— Нет, не поеду, — отозвался он наконец. — У меня здесь работа, экзамены на носу. Если не поступлю в этом году — значит, не поступлю больше никогда. Я так загадал. Тогда вся жизнь прахом, выше санитара уже никогда не прыгну, — и он повторил, опуская автомат: — Нет, ни за что не поеду.