Подари мне жизнь

Трапезников Александр

— Ты? — удивилась она, не видев своего «зятька» со дня представления клоунов в больнице. — Ну, проходи…

Несмотря на всю свою неприязнь к Косте, Наталья Викторовна выставила все же на стол еще одну чашку. Он застал ее за чаепитием вместе с Вольдемаром и бабушкой. На тарелках лежали домашние пирожки и булочки. Костя механически взял одну из них и принялся жевать. Он с утра ничего не ел, бегая по турагентствам.

— А где Ольга? — спросил он.

— С Гельмутом, — нарочито подчеркнула Наталья Викторовна.

— A-а… с немцем

этим… — Константин потянулся к еще одному пирожку. — Ну и как у них дела продвигаются?

— Лучше некуда, — Наталья Викторовна поджала губы. — От тебя же прока никакого. Ты даже не сумел стать евреем.

— Тоже мне горе какое, — отозвался Костя. — Можно подумать, что это кандидатская степень. Впрочем, при определенных обстоятельствах, пожалуй, что и степень. А у нас, в России, даже особое звание, титул. С ним ты теперь всюду пролезешь.

— Вот именно, — кивнул Вольдемар. — У нас на железной дороге, если ты не Шмульман, то выше проводника в поезде или путевого обходчика не поднимешься.

— Но я ведь тоже не сидел без дела, — продолжил о своем Костя. — Объезжал агентства, хочу поехать в Израиль по туристической визе. Мне нужен Ольгин паспорт. Главное — оказаться там, пусть даже не на ПМЖ. А потом — видно будет, — он съел еще одну булочку.

— Вряд ли получится, — сказала Наталья Викторовна. — В посольстве вас хорошо запомнили. Не дадут визы, даже туристической. Мне Ольга рассказывала, что вы там начудили со своей матушкой.

— А чего они сами? — огрызнулся Костя. — И от волнения он съел сразу две булочки.

Наталья Викторовна отодвинула от него тарелку подальше, но Костя, не заметив этого, продолжил:

— Туристическую визу должны дать. Может, я к Святым местам еду, к христианским реликвиям, ко Гробу Господню. Как они смеют мне в этом отказать? А то я новый крестовый поход начну! Я там разгоню всю эту шатию-братию! Они еще узнают Константина Шиголопулоса!

— Чего-то ты совсем разбушевался, — заметила Наталья Викторовна. — Раньше надо было православному Богу молиться. А то как прижмет как следует — тут он уже и христианин, поклоны начинает бить. А креститься, поди, и не умеешь.

Константин, чтобы доказать обратное, неумело осенил себя крестным знамением, причем слева направо. Бабушка от возмущения даже плюнула. Но Костя невозмутимо потянулся к тарелке с пирожками. Сжевал еще парочку. Оставался один, последний.

— Дочку хотела угостить, — жалеючи произнесла Наталья Викторовна. Раздумывая, дать ему по рукам, если он опять полезет в тарелку или нет?

— Это правильно, — раздумывая о своем, сказал Костя и с аппетитом скушал последний пирожок. — Уф-ф, устал я!.. Наталья Викторовна, а можно у вас на полчасика где-нибудь прилечь? Чего-то в сон клонит. Я могу и на коврике, у порога.

— Чего уж! — махнула рукой она. — Ложись в комнате, на диване. А мы опять тесто месить станем. К твоему пробуждению…

…И вот он наступил

этот самый несчастный и позорный в жизни Константина день, когда жену и любимого сына увозил на чужбину какой-то толстобрюхий тевтонский рыцарь-завоеватель! Казалось, небо сейчас упадет на землю, на взлетную полосу аэродрома, по которой разгонялись лайнеры. В одном из них вскоре очутится и Ольга с Антошкой. Но пока они стояли в зале аэропорта вместе с Гельмутом и отчего-то радостно смеялись…

Костя смотрел на них из толпы других пассажиров и у него сжималось сердце. «Нет, нет, — твердил он себе сквозь сомкнутые губы. — Это не может быть. Ведь и Ольга, и Антошка — это моя семья! Моя! Почему же они так весело и беззаботно смеются?» В кармане он сжимал пистолет, купленный им накануне на Тишинском рынке. Он уже знал, что пойдет на все, лишь бы не допустить их отъезда. Гельмут что-то спросил у Ольги, та ответила, а потом поцеловала его. Немец подхватил Антошку на руки и стал подбрасывать его высоко вверх. Тот отчаянно визжал от смеха, страха и счастья.

«А вдруг он его не успеет поймать?» — подумалось Косте. Ему вдруг сильно захотелось броситься вперед, оттолкнуть Гельмута, схватить в охапку малыша помчаться по взлетной полосе вперед. Может быть, и он сумеет взлететь?

Пока он так рассуждал, Гельмут с Ольгой, а посередине Антошка, держась за руки, встали в очередь к таможенному досмотру. «Хоть бы у него героин обнаружили, — опять подумалось Косте. — Или пусть бы он находился в розыске в Интерполе». Но Гельмут был добропорядочный бюргер, Константин знал это, и даже в глубине души признавал его правоту. У немца есть все — положение, деньги, яхта, вилла… А у него? Только пистолет в кармане. Тогда ничего не остается, как только пристрелить немца. В другой раз будет искать невест в своем родном фатерлянде. А потом Костя застрелится сам. Так он решил. И его теперь ничто не остановит.

— Погоди, сынок, — сказала Елизавета Сергеевна, неожиданно очутившись рядом. Она все время стояла за его спиной, наверное выследив от самого дома. — Не надо его убивать. Ты же сам понимаешь, что это не выход. А Ольге и Антону в Германии будет гораздо лучше. Ему там операцию сделают. Да и Гельмут этот — такой симпатичный розовый поросеночек…

— Кабан старый, — угрюмо отозвался Костя. — Колоть пора. Но почему все так плохо, мама?

— Да все пройдет! — улыбнулась Елизавета Сергеевна. — Поехали домой. Я пирожки испекла.

— А знаешь, какие вкусные пироги и булки я ел недавно у Натальи Викторовны? Она мне дала рецепт, сейчас расскажу, а ты записывай.

Константин вынул пистолет и переложил его в другой карман. Елизавета Сергеевна приготовила карандаш и бумагу. Очередь у таможни продолжала двигаться.

— Погоди-ка! — опомнился вдруг Костя. — Какие пирожки? Тут судьба моя решается.

Он снова вытащил «ТТ» и снял его с предохранителя. Решительно шагнул в толпу, раздвигая ее руками.