Подарок крестного
Шрифт:
– Да кто – они? – замирая, спросил Михайла.
– Шуйские, кровопийцы. Федька Скопин в моей опочивальне при мне садится, непочтение делает. Они думают, я их милости помнить стану, а я не стану и назло только досады запомню!
– Да люди-то в чем повинны, князь! – нежданно для себя самого вскрикнул вдруг Михайла.
– Какие люди? – непонимающе глянул Иоанн.
– Да вот, что медведями травишь…
– А тебе что, жалко что ли? Иль ты меня боишься? Да ты не бойся, теперь мы с тобой другие забавы придумаем. Чего
К ночи за Михайлой пришел Василий, и князь с видимой неохотой отпустил своего товарища. Дома Михаила встретила заплаканная мать – крепко она боялась за сына. Но мальчик держался молодцом.
– Что, как тебе показался наш князь? – затормошила его Настенька.
– Скучно ему, – вздохнул Михайла. – Я-то думал, как у Боженьки за пазухой живут князи, а у них гораздо скучней нашего.
– Что он, злой? – продолжала допытываться Настенька. – Драться хотел, да?
– Нет, он не злой. Бессчастный только… – задумчиво молвил Михаил.
Анна, услышав их разговор, только руками всплеснула.
– И послал же Господь сыночка! ведь всего десять годов ему, а все про людей понимает, все как есть! И говорит, словно ученый…
– Теперь и правда ученым станет, – усмехнулся Василий. – Станут его учить вместе с князем нашим. Тому, видишь ты, пришелся он по душе. Отпускать не хотел, вот как! Теперь пойдет наш Мишенька на княжескую службу…
Так оно и вышло. Обделенный лаской Иоанн душой прикипел к своему товарищу. Разумный Михайла не раз окорачивал его, отговаривал от детских, но жестоких проказ, и Иоанн слушался его.
А скоро сбылось и страшное предсказание Федора Воронцова. Обвинив его в неведомых и неизвестных никому прегрешениях, Шуйские возжелали его смерти, и только своевременное заступничество молодого князя спасло Федора Семеновича от скорой и жестокой гибели. В ужасе молил юный государь спасти от смерти наставника, просили именем его и бояре Морозовы, и Шуйские отступились от своего преступного замысла, но заключили Федора в темницу. Только вмешательство митрополита спасло Воронцова – по его ходатайству Федора Семеновича с семейством послали на службу в Коломну.
Так малолетний князь лишился своего доброго наставника, и оттого еще более ожесточилось его сердце против мучителей своих и против всего рода человеческого. В то же время его дружба с Михайлой крепла. Не раз выслушивал он слезные жалобы князя, и душа его тосковала вместе с ним.
Как-то Иоанн доверил Михайле такой разговор.
– Были нынче поутру ко мне дядьки мои, Глинские – Юрий и Михайло Васильевичи. И молвили мне кое-что, и я задумался… Не знаю только, поймешь ли ты по малолетству.
– А ты откройся мне, князь, – отвечал Михаил. – Пойму я аль не пойму – а тебе на душе полегче будет.
– Дело говоришь, – вздохнул государь. – Говорили они, что время мне объявить себя действительным самодержцем…
Говорили, что Шуйские угнетают народ, бояр тиранят, да и мне, князю своему, должного почета не оказывают. Только я это и без них вижу и знаю… И митрополит сам с ними приходил, и мне твердил то же.
– Так за чем же дело стало? – решился подать голос Михайла.
– Эх ты, простачок! Ты думаешь, так просто это? Мужеством следует вооружиться, все силы собрать. Да бояре меня поддержат, им Шуйские – кость в горле.
Михайла задумывался не по-детски глубоко, и в эту минуту оба отрока, один постарше, другой помоложе, казались двумя маленькими старичками. Только у одного в прищуренных глазах горело злое, мстительное пламя, а другой был смиренен и тих…
ГЛАВА 9
Свершилось задуманное государем под Рождество, которое, как обычно, весело праздновалось в Москве. Иоанн созвал к себе бояр. Дума шла робко – привыкли к страшному, каждый теперь денно и нощно трепетал за жизнь и честь свою. Только Шуйские были спокойны, а между тем им-то и следовало трепетать!
В первый раз явился Иоанн грозным самодержцем, и немало удивил и порадовал тем бояр. Михайла робко смотрел из-за золоченого стульчика как преображается лицо его товарища по забавам отроческим. Теперь он был таким, каким Михайла представлял его себе в первый раз – даже, кажется, вырос немного, лицо стало спокойным, властным, и голос зазвучал по-новому.
– Бояре! – провозгласил он, и смолкли в палате робкие шепотки. – Бояре! – повторил он, и голос его сорвался. Михайла дохнуть боялся – так страшен ему показался молодой князь. – Ведомы ли вам имена тех, кто употреблял во зло юность мою, и чинил всяческие беззакония, самовольно грабили землю, убивали людей и иное зло творили?
Несколько мгновений в палате царила тишина, потом пронесся общий вздох – вперед выступил Юрий Глинский.
– Ведомы нам имена этих татей, надежа-государь, – сказал, отвесив низкий поклон. – То Шуйские, Иван да Андрей Михайловичи и Федор Скопин.
– Верно говоришь! Главного советника сего тиранства, Андрея Шуйского, порешил я предать мгновенной смерти за все прегрешения его!
Толпа расступилась вокруг Шуйских. До сего момента окруженные подобострастием присутствующих, они замерли, пытаясь понять, что происходит.
– Да что ты, государь! – с воплем кинулся к престолу Андрей Михайлович Шуйский, нестарый еще человек с огромной рыжей бородой. – Да кто тебе на нас наклеветал? Кто наговорил?
– Наговорил? – повторил Иоанн и привстал даже от негодования. Грозный вид молодого государя напугал даже наглого боярина – он поперхнулся и замер, по-рачьи выпучив глаза. – Не ты, пес, под видом купли боярские земли отнимал? Угнетал крестьян, на них живших, не боялся ни судей, ни законов? Взять его!
Воющего Шуйского подхватили под руки, подняли рывком, повлекли во двор…