Подарок золотой рыбки
Шрифт:
— Я отказалась от его денег с самого начала. Но когда ты стала старше, когда тебе понадобились многие вещи, я попросила его помочь. Он заплатил за твою учебу в колледже. Он купил мои картины, чтобы помочь нам.
— Чтобы облегчить свою вину, ты это имеешь в виду, — фыркнула Алиса. — Он должен был поддерживать нас, или, по крайней мере, меня. Какое мне дело до того, что ты ему сказала?
— Он давал мне кое-какие деньги, но я ненавидела каждую копейку, взятую у него. Если он не может жить со мной, зачем мне его деньги? Но гордостью не заплатишь за аренду, поэтому я брала при случае.
Алиса
Жасмин села в кресло напротив дочери. Она постучала пальцами по чайнику на столе.
— Хочешь чаю?
Алиса покачала головой. Как еще чай? Зачем делать вид, будто ничего не изменилось между ними?
Долгие минуты обе молчали. В такой тишине не было ничего необычного. Мать не болтушка, но сейчас повисла иная тишина — скорее, безмолвие, наполненное напряженностью и недоверием. Алиса ничего не могла с собой поделать. Она любила мать, но не понимала, почему она хранила тайну столько лет.
— Ты не должна видеть его, — запинаясь, наконец проговорила Жасмин.
— Я и не собираюсь. Я вообще не хочу его видеть. Он же не хотел видеть меня. — Алиса умолкла, продолжая прокручивать в голове невероятную новость. — Ты сказала, что на него напали в переулке неподалеку?
— Да. Его ударили по голове. С тех пор он без сознания. — Голос Жасмин прервался, она уставилась в пол.
Алисе показалось, что она видит мать в первый раз. Она знала, что у матери была любовная связь с мужчиной, она спала с ним, поскольку Алиса появилась на свет, но Жасмин никого не любила с тех пор. Она всегда была одна, посвятила себя дочери и живописи. «Интересно, — думала Алиса, — а что сейчас испытывает мать по отношению к Дэвиду Хатуэю? Она все еще думает о нем и беспокоится? Немыслимо. Он оставил ее одну с ребенком на руках, но Жасмин никогда не произнесла ни единого слова упрека. Она не жаловалась на жизнь, просто безропотно приняла свою судьбу».
Это нечестно. Дэвид Хатуэй имел так много, а они — почти ничего.
— Ты не должна обвинять его, — сказала Жасмин, нарушая тишину.
Алиса встретилась взглядом с матерью.
— Почему?
— Есть кое-что, чего ты не понимаешь. Я чувствую себя ответственной за случившееся с ним.
— Это еще почему?
— Дэвид пришел показать мне одну вещь. Если бы он не пришел, никто не напал бы на него.
— Что он тебе показал?
Жасмин колебалась.
— Дракона, Алиса. Он нашел статуэтку дракона.
Взгляд Алисы метнулся к стене, к змееподобному существу, которое мать рисовала не однажды. Алиса могла бы и сама воссоздать его по памяти.
— Ты говорила, его не существует.
— Теперь я знаю, что он есть. Я держала его в руках.
У Алисы голова шла кругом от признаний матери. Этот дракон был частью ее жизни всегда, сколько она себя помнит. Ночами мать просыпалась в поту, ей снились кошмары, она что-то бормотала о драконе. Иногда он спасал ее. Часто угрожал ей. Порой она билась, но не могла его найти.
— Значит, он… — Алиса не могла заставить себя произнести слово «отец». — У него есть дракон?
— Думаю, его украли у него в переулке.
— Почему? Кто мог украсть? Разве он ценный?
— Должно быть.
Алиса не успела задать матери следующий вопрос. Раздался стук в дверь. Обе женщины вздрогнули.
— Я открою, — сказала дочь, вставая. Она не знала, кого увидит, распахивая дверь, но никак не ожидала обнаружить двух полицейских в форме.
— Жасмин Чен? — спросил один из офицеров.
— Я Жасмин Чен, — сказала мать у нее за спиной.
— Мы хотели бы поговорить с вами об ограблении, которое произошло неподалеку, и о человеке, которого вы знаете, Дэвиде Хатуэе.
Пейдж вошла в свою квартиру и, устало вздохнув, закрыла дверь. Она провела ночь в больнице, ей удалось прикорнуть на диване в комнате для посетителей, но недолго, несколько часов. Она могла бы пойти домой. Ее дед нанял частных медсестер, которые дежурили возле отца двадцать четыре часа в сутки, но после неожиданного появления Жасмин в отцовской палате Пейдж пришлось остаться рядом с ним. Хотя ни Жасмин, ни ее мать не ответили на вопрос о происхождении Алисы, Пейдж знала ответ. Она прочла его в глаза Жасмин. И она видела его в глазах матери, прежде чем они обе вышли из палаты, оставив Пейдж наедине с отцом. Она долго смотрела на него, не отрываясь, желая, чтобы он пришел в себя, и тогда можно было бы задать ему все вопросы, жегшие язык. Но отец «спал». По крайней мере, так старались называть вокруг его нынешнее состояние. Сон звучит оптимистичнее, чем кома.
Положив сумку на стол, она прикидывала, что лучше всего сделать прямо сейчас. Она могла поспать, пойти на работу, принять душ… Обычных дел набралось бы с десяток, но сегодня все по-другому. После нападения на отца все, что было главным прежде, сейчас стало второстепенным. Она взяла со стола свою любимую семейную фотографию. Ее отец выглядел на ней таким молодым, энергичным и здоровым. Как бы ей хотелось, чтобы он таким был сейчас. Ее мать тоже казалась счастливой, позируя во дворе по случаю дня рождения деда. Дед стоял сзади, высокий, крепкий телом, похожий на мощное дерево, обняв сына и невестку. Пейдж и ее сестра, Элизабет, сидели на скамейке перед ними, одетые в пышные белые платья.
Глядя на милое лицо сестры, которое никогда не состарится, которого никогда не коснется макияж, которое никогда не целовал ни один мальчик, Пейдж испытала невероятную грусть. Это напомнило ей о скором дне рождения Элизабет, и слезы навернулись на глаза. Ее отец должен очнуться. Он никогда не пропускал день рождения Элизабет. У него есть подарок для нее, который только он может подарить. Виктория считала это какой-то не совсем нормальной традицией. Но сейчас Пейдж цеплялась за нее, потому что довольно странный ритуал означал, что жизнь идет по привычному пути. Пейдж поставила фотографию на место. Счастливый семейный портрет, вздохнула она, не более чем иллюзия. У ее отца был роман. Он спал с другой женщиной.