Подлеморье. Книга 1
Шрифт:
Магдауль вдруг таинственно спросил:
— Ванфед, скажи, кто така Ленин? Ты Ганьке баил.
— Ленин — человек большого ума, — Лобанов мучительно подбирал слова, чтоб собеседник понял его. — Это человек… сердце хорошее у него… Он болеет за таких, как ты, Волчонок. Хочет сделать новую жизнь, чтоб не было жуликов, как Тудыпка-приказчик, хочет купцов погнать, чтоб не обманывали таких, как ты, охотников и рыбаков.
— Аха, во-во! Обман не делай, цболочь! Рыбака не обман… омуль у него не харабчи! [73] Охотника не надувай!..
73
Не харабчи — не воруй.
Лобанов рассмеялся.
— Слава богу, и до тебя дошло, а то, бывало, чуть не колотил меня.
— Худо поминать, — затряс головой Волчонок.
— Ну, ладно, не буду.
Ганька заулыбался, рад он, что отец впервые согласился с Лобановым.
Пристально посмотрел Магдауль на друга:
— Тебе, Ванфед, жену нада… Король мастер сватать. Ох, какой мастер!
Ганька подскочил и выбежал из избы.
— Что это с ним? — усмехнулся Лобанов. И посерьезнел: — Нам разрешили домой возвращаться… в Россию. Оставались у меня там жена, сын… На Кешу Мельникова походил парнишка…
Тихо вернулся Ганька.
— Не знаю, живы ли, нет… Слышал, что жена вышла замуж… — Лобанов вздохнул и опустил голову.
Долго молчали. У Ганьки засверкали слезинки…
— Ведь прошло много годочков, — глухо добавил Лобанов.
— На Кешку походила? — порывшись за пазухой. Волчонок подал письмо. — Он бумагу тебе послал.
Долго читал Лобанов. Видимо, перечитывал письмо несколько раз. Потом поднял посветлевшее, помолодевшее лицо:
— Поеду к Кеше… Скоро с внуком буду играть! — усмехнулся в усы. — Кеша пишет, что «щуку съели, а зубы остались»… Да, подходит эта рыбацкая пословица!..
— Это пошто так?
— Про царя и про Керенского — царя, дескать, но стало, а война и порядки в государстве — те же — старые.
Долго Волчонок смотрел на Ванфеда, а потом рассмеялся:
— Хорошо сказала Кешка!..
Дверь распахнулась, вошел молодой крепыш. Глаза светлые, веселые.
— Вот, Коля, познакомься с моим талой Волчонком!
— Ого!.. Каков!.. Ну, недаром про тебя, Волчонок, легенды ходят в народе!.. Будем знакомы. Я — Кабашов, — крепко зажал рабочими руками руку Волчонка.
Магдауль удивленно уставился на мужика. Как все и не как все. Черная смоль волос, и острый взгляд, и добрая, как у Воуля, улыбка…
— Это твой тала, Ванфед? Уж очень насквозь видит.
Ванфед с Кабашовым расхохотались.
— Передай Кешке своему: посыльный будет через неделю…
…Магдауль с Ганькой навозили дров. А Вера обстирала старика. Предложила ему вымыться. Воуль замахал на нее руками.
Ганька встрял:
— Бабай, а я теперь в бане умею мыться. К нам приедешь, и тебя научу.
— Не-е, внучек, мне мыться нельзя, грех.
Ганька не стал спорить с дедом. Выскользнул тенью из зимовья, к своим дружкам пустился.
Магдауль с Верой пилят дрова, колют и составляют в поленницу, как это делают домовитые русские.
Вера русская, и Магдауль многое перенял у нее.
— У нас, у тунгусов, запасов не бывает — нарубил на ночь, и ладно, — шамкает беззубым ртом Воуль.
— Не всегда это хорошо, — с гордостью смотрит Магдауль на свою Веру.
Воуль пропустил слова сына мимо ушей.
— Э, Волчонок, баба-то у тебя работу любит.
Магдауль мотнул головой.
— Добрая жена мужа на вершину жизни возносит, а худая в грязь втаптывает.
— О чем баит бабай? — Вера положила в поленницу чурку, выпрямилась.
Волчонок перевел, пояснил значение слов.
— Правда. А старик-то у тя, Волчонок, и в самом деле мудреный.
Несколько раз Воуль заставлял Ганьку перечитывать страничку из тонкой книжки. Удивленно гладил бумагу, подслеповатыми глазами разглядывал крючки, палочки, кружочки, по которым внук читает слова и узнает мысль незнакомого человека.
— Эка диво какое! — такой маленький человек и выучился грамоте. А кто же тебя, хубун, обучил-то?
— Ванфед. Разве ты забыл? Я тебе сколько раз про него баил!
— А кто он такой?
— Поселенец один. Пилили мы с ним дрова. Теперь он живет в Алге.
— A-а, значит, руки черные, а голова светлая…
— Аха, бабай, голова светлая и руки чисты.
Вечером после ужина Магдауль виновато посмотрел на старика:
— Бабай, ты не рассердишься… нам пора домой ехать.
Старый эвенк тяжело вздохнул:
— Почему я должен сердиться… если вас ждет… жизнь.
— Бабай, поедем с нами в Онгокон, а?
— Сын мой… Волчонок… мне пора уходить в Страну предков. У меня к тебе просьба.
— Говори, бабай.
— Я давал клятву, что перед смертью поклонюсь живому богу Богдо-Гэгэну [74] . Ноги пропали и доползти не сумею. Можешь ли, Волчонок, свозить меня на своем коне в Монголию, в желтый город Ургу, где в своем светлом дворце сидит святой Богдо-Гэгэн? Можешь, нет?
74
Богдо-Гэгэн — духовный и светский глава страны.
Волчонок взглянул на Веру, и так ему захотелось сказать бабаю, что хочет он остаться возле жены, детишек… да и по хозяйству надо поработать — конь, коровенка теперь есть… дворишко, сарайчик, стайку надо будет сколотить… Но язык не поворачивается это сказать. На него глядит белесыми глазами старый отец.
Вспомнил Волчонок детство, вспомнил ласки бабая, вспомнил мудрые сказки бабая, вспомнил все и решительно сказал:
— Могу, бабай.
— Три дня пролетели, как во сне, словно светлый праздник Белого Месяца [75] ,— прошамкал старый Воуль. Глаза-щелки его слезятся. По сморщенным щекам пролегли мокрые бороздки. Не поймешь: то ли плачет отец, то ли смеется.
75
Белый Месяц — февраль. По буддийскому календарю «Новый год».